Кемаль прибыл в Карлсбад в июле 1918 года. Курортной публике запомнился мужчина среднего роста, с канотье в руках. Только взгляд, лишенный былой харизмы, выдавал последствия изматывающей болезни. Лицо с небольшими усами, со впалыми щеками и выступающими скулами выдавало усталость и страдания. Светлые волосы были тщательно зачесаны назад. Кожаные перчатки, начищенные до блеска ботинки, рубашка и брюки с идеальными складками – все было по последней моде. Если бы не болезнь, Кемаль смотрелся бы настоящим щеголем.
В Карлсбаде Кемаль пробыл месяц. В день прибытия врач предупредил его: «Вы приехали сюда на серьезный курс лечения, а не развлекаться». Карлсбад был популярным бальнеологическим курортом. Выпив сернистой воды, приняв лечебные грязи, все шли в рестораны, чтобы поесть и приятно провести время.
Кемаль неукоснительно следовал всем предписаниям врача. Выпивал два стакана воды небольшими глотками перед завтраком, после завтрака брал грязевую ванну, а каждое утро накладывал грязевой компресс. Третий стакан воды выпивался после обеда и, наконец, последний стакан перед сном в десять часов вечера. Но все это не мешало ему проводить вечера в ресторанах и клубах, с обильным потреблением недиетической пищи и спиртного, что сводило лечение насмарку.
Во время лечения в Карлсбаде Кемаль вед дневник, опубликованный лишь в 1981 году. Врач, пораженный его молодостью, как-то поинтересовался: «Вы стали генералом очень рано. Есть ли еще столь же молодые генералы в Турции?» Кемаль ответил: «Доктор, в нашей армии немало генералов-стариков. Их – подавляющее большинство. Мы стали молодыми генералами только потому, что в чрезвычайных условиях войны родина нуждается в нас».
Однажды Кемаль сделал строгий выговор метрдотелю, который принял его за полковника. Отныне стол был зарезервирован на имя «Кемаля-паши, командующего армией». Он встретился с женщиной, готовившей книгу о турецких героях войны. А вечером Кемаль долго беседовал о былых сражениях с одной из соотечественниц. Именно ей он заявил, что «мужество командующего состоит в том, чтобы нести ответственность за свои решения».
В дневнике отразилась повышенная нервозность автора: «Я проснулся в 7 утра, думая, что еще только 6 часов. Я выразил недовольство своему ординарцу Шевки. Он начал меня брить, но мой гнев его настолько смутил, что он делал это неловко. Мой гнев все нарастал, я не мог его подавить… Сейчас я настолько взвинчен, что одно присутствие Шевки меня раздражает». А ведь верный ординарец всегда был рядом с ним, в том числе под пулями на фронте.
Кемаль отличался как сентиментальностью, так и бьющей через край энергией. Он ценил все радости жизни, будь то танцы, алкоголь или женщины, и предавался им в избытке. Он посещал не только рестораны, но и бордели во всех городах, куда забрасывала его судьба. Так он получал необходимую разрядку от тяжких военных трудов. Но на этот раз в Карлсбаде ни бальные танцы, прогулки в ландо по паркам, ни светские приемы, ни вечерние беседы в ресторанах не смогли восстановить его душевное равновесие. Паша слишком хорошо сознавал, что война Центральными державами проиграна, и после поражения его родину может ждать совсем незавидное будущее.
Кемаль брал уроки, чтобы усовершенствовать свой разговорный немецкий, поскольку, по его собственному признанию, «краснел, когда не мог выразить по-немецки то, что хотел сказать». Точно так же он совершенствовался и во французском. Этим языком с ним занималась одна молодая швейцарка. Кемаль всегда интересовался языком философов эпохи Просвещения и Великой французской революции. И преуспел настолько, что примерно сорок страниц карлсбадского дневника написал по-французски. Ведь это был язык местной светской публики. И в Карлсбаде он читал исключительно французские романы: «Бунт» Андре Бомье, «Шагреневую кожу» Оноре де Бальзака, «К эшафоту» барона Батца.
Кемаль вообще очень любил читать, и с огромным удовольствием предавался чтению не только на отдыхе в Карлсбаде, но и в суровые военные будни. Во время сражений в Восточной Анатолии в 1916 году он ухитрялся читать «Сафо» Альфонса Доде, «Османскую историю» Намыка Кемаля и стихи Тевфика Фикрета.
И вот к каким интесным мыслям пришел Кемаль на основе прочитанного, например, по поводу женщин и брака: «Не будем страдать паранойей. Пусть женщины будут свободны, пусть получают образование… важно, чтобы они становились личностями. Что же касается частных отношений, то давайте искать спутницу, учитывая нашу природу и нашу собственную нравственность, и вместе с ней будем принимать решение о создании семьи, если мы уважаем друг друга, соответственно ведем себя, и пусть женщина ведет себя так же!»
Узнав о смерти султана Мехмеда V Решада, последовавшей 3 июля, Кемаль сожалел, что не был в это время в Стамбуле и не мог присутствовать на похоронах. «Смена султана – очень важное событие для страны и нации», – подчеркнул он в дневнике. Он хорошо знал нового султана, Мехмеда VI Вахидеддина, и направил ему поздравительную телеграмму. Между тем его главный враг по-прежнему оставался у власти. 8 июля Кемаль записал в дневнике: «Энвер-паша продолжает свою политику, направленную против меня. Как я должен реагировать?» Очевидно, военный министр пытался опорочить Кемаля перед Мехмедом VI.
Воцарение нового султана могло способствовать новому назначению Кемаля на важный пост в армии. Но для этого ему надо было быть в Стамбуле, а болезнь не позволяла прервать лечение. Его по-прежнему изматывали почечные колики, а ресторанные излишества не способствовали быстрому успеху лечения. Кемаль часто страдал то от венерических болезней, то от приступов усталости, а иной раз почки совсем отказывали. В конце июля, возвращаясь в Турцию, он записал в дневнике: «Карлсбад не принес мне должного облегчения; все те же проблемы со здоровьем». К физическим страданиям примешивались моральные. В дни, когда решается судьба Турции, он оказался не у дел. И записывал в дневнике: «Я говорил и повторяю еще раз, что если бы я был наделен властью, то смог бы провести реформы, необходимые нашему обществу, я совершил бы переворот. В отличие от других я не верю, что можно постепенно, шаг за шагом заставить людей думать так, как я. До сих пор я потратил слишком много времени для изучения цивилизованной жизни, и почему теперь я должен опускаться до уровня народа? Я должен поднять его до своего уровня! Не я должен уподобляться людям, а, наоборот, они должны стать такими, как я. Как это сделать, еще требует тщательного изучения; но сделать это необходимо».
Кемаль хотел во что бы то ни стало, даже посредством насилия, вывести народ из темноты и невежества и приобщить его к ценностям европейской культуры. За пять лет до создания республики у Кемаля уже был набросок плана реформ. Но, чтобы начать его осуществлять, требовалось одно: прийти к власти.
И Кемаль решил, что его время пришло и надо возвращаться, наплевав на болезнь. 29 июля он записал в дневник: «Этим вечером я решил вернуться в Вену». А 5 августа он был уже в Стамбуле. К тому времени поражение Германии на Западном фронте стало очевидным. Кемаль понял, что война вот-вот закончится, а кризис, связанный с военным поражением, откроет новые возможности для политических преобразований Оттоманской империи.
По прибытии в столицу Кемаль встретился с маршалом (муширом) Иззетом, недавно назначенным генерал-адъютантом султана. Они познакомились еще во время Балканских войн, а затем снова встретились в Восточной Анатолии в 1916–1917 годах. У Кемаля с Иззетом, албанцем по происхождению, установились дружеские отношения.
4 июля 1918 года Вахидеддин взошел на престол, став султаном Мехмедом VI. Он был давним поклонником Кемаля и добился его возвращения к активной военной службе. 7 августа 1918 года, через два дня после возвращения, Мустафа Кемаль-паша был награжден орденом Меджидие первой степени с мечами и вновь назначен командующим 7-й армией в Палестине.
Кемаль попросил аудиенции у нового султана, и тот согласился принять его. В течение трех недель, проведенных в столице, Кемаль был принят Вахидеддином четыре раза, причем два из них – наедине. Об этих встречах можно судить только по воспоминаниям самого Кемаля, опубликованным в 1926 году.
Встретившись с султаном, Кемаль заявил: «Прежде всего нужно взять под контроль армию. Только тогда можно будет принять необходимые меры для сохранения стабильности». А позднее, уже во время третьей встречи, когда султан заметил, что население голодает, Кемаль возразил: «Ваше замечание совершенно справедливо, но ваше намерение накормить население Стамбула не освободит Ваше величество от необходимости прибегнуть к другим, более насущным и безотлагательным мерам во имя спасения страны… До тех пор, пока сила, обязанная защищать государство, нацию и всех ее союзников, находится в руках другого, вы будете лишь называться падишахом». Кемаль явно намекал на необходимость сместить Энвера-пашу с постов военного министра и начальника Генштаба.
Турецкие войска летом 1918 года были в плачевном состоянии. Повсюду, кроме Кавказа, они отступали под натиском неприятеля. Дезертирство приобрело небывалые размеры. Находившиеся в Стамбуле европейцы в июле 1918 года утверждали, что более двухсот тысяч дезертиров гуляют по Анатолийскому плоскогорью, где не было боевых действий. Разведка союзников сообщала о мятежах, потрясающих турецкую армию. В течение последнего года этой «войны без надежды мы испытывали чувство стыда», признается позднее Исмет Инёню. Сам Кемаль, когда султан назначил его командовать 7-й армией в Сирии и Палестине, был разъярен, что армия, которую он формировал, потеряла большую часть солдат и осталась почти без боеприпасов и продовольствия.
Вахидеддин в беседе со своим послом в Швейцарии высказал еще большую тревогу, чем во время встреч с Кемалем. Он выразил сожаление о разногласиях между ведущими турецкими политиками. Султана беспокоил рост пожаров в Стамбуле, что он считал следствием поджогов как формы проявления недовольства существующим положением. Его не радовал и моральный дух армии. Султан прямо заявил послу: «Я опасаюсь общенародного восстания, и, к несчастью, ситуация оправдывает бунт… Сейчаст я не знаю никого, кому бы я мог доверить сформировать правительство… Мое государство на пороге гибели…» Мехмед VI уже понимал, что за пределами Стамбула царит хаос. Банды грабителей, зачастую состоящие из дезертиров, прихвативших с собой оружие, бродили по стране в поисках добычи. Крестьяне, не надеясь больше на помощь полиции и жандармерии, предпочитали бежать в горы с тем имуществом, которое могли унести с собой.