Если с характеристикой, данной Лакобой султану, в целом можно согласиться, то Кемаля он оценивал явно неправильно. Наш герой никогда не был панисламистом и даже пантюркистом, а был только турецким националистом, считавшим, что Турция должна состоять из земель, заселенных этническими турками. Также вряд ли справедливо мнение Лакобы о том, что Кемаль одинаково ненавидит как Антанту, так и большевиков. Может быть, он действительно не испытывал симпатий к большевикам, но главным своим врагом, несомненно, считал Антанту и в первую очередь Грецию. За все достаточно длительное время своего правления Кемаль Ататюрк оставался верен духу и букве советско-турецких договоров и никогда не выступал против Советского Союза на международной арене.
Что же касается утверждения Лакобы, будто Энвер значительно более популярен в массах, чем Кемаль, то, вероятно, на него повлияло то, что лидер абхазских коммунистов побывал не в Анкаре, а в Стамбуле. Там Энвер, возможно, еще был среди части чиновников и военных. Но по всей Турции Кемаль явно был популярнее Энвера и воспринимался как знамя борьбы против грабительского Севрского мирного договора. И вряд ли оправдался бы прогноз Лакобы насчет того, что в случае возвращения Энвера в Турцию Кемалю пришлось бы бежать. Скорее наоборот, бежать пришлось бы Энверу. Но большевики достаточно долго переоценивали Энвера и держали его про запас в качестве возможного вождя турецкой армии и народа. Лишь после первых побед кемалистов в войне с греками в Кремле поняли, что в Турции реальной альтернативы Кемалю-паше быть не может, и сплавили Энвера-пашу в Туркестан.
Пока же с прибытием Энвера-паши в Москву усложнилась проблема представительства Турции в Советской России. Энвер начал было переписываться с Мустафой Кемалем, представляясь лидером Исламской революционной организации, но Кемаль вежливо ответил, что «панисламская агитация может напугать русских». Кемаль также ответил на письма, полученные от Талаата и Джемаля, поблагодарив их за предложение помощи, но настаивал, что, поскольку теперь действует законное правительство в Анкаре, им следует за рубежом поддержать его политику. Тем временем Энвер побывал в Баку на открывшемся 1 сентября 1920 года съезде народов Востока, но встречен там был неоднозначно. В состав турецкой делегации его не включили, и он представлял Союз революционных организаций Марокко, Алжира, Туниса, Триполи, Египта, Аравии и Индии. Члены турецкой Коммунистической партии, возглавляемые Мустафой Субхи, видя в Энвере своего опаснейшего конкурента, пытались сорвать его выступление, утверждая, что его должен судить Народный трибунал. Против него выступили и некоторые представители Азербайджана. Речь Энвера, в которой он постарался соединить ислам и коммунизм, понравилась далеко не всем делегатам. Конгресс в целом не достиг тех целей, которые ставили перед ним большевики. Большинство из 1500 делегатов вообще были неграмотны и представляли лишь мелкие, маловлиятельные группы. А делегаты из Средней Азии прямо говорили о том, как большевики расправляются с мусульманами. После выступления в Баку Энвер отправился в Берлин.
Между тем первая партия советского оружия и боеприпасов была доставлена в Трабзон в конце сентября 1920 года. В течение месяца было разгружено 3387 винтовок, 3623 ящика с боеприпасами и примерно 3000 штыков. В основном винтовки были трофейными германскими – такими же, какие состояли на вооружении турецкой армии в Первую мировую войну. Эти поставки советского оружия помогли кемалистам выиграть войну с Арменией.
Позднее, 7 ноября 1920 года, демонстрируя своё предпочтение Кемалю-паше, советское руководство открыло в Анкаре посольство РСФСР. Советская миссия насчитывала 24 человека и имела грузовой автомобиль с оборудованием для радиотелефонной связи. Ей был устроен радушный прием.
Идею территориальных уступок армянам Кемаль категорически отверг. Он заявил, что Турция не уступит Армении ни дюйма территории. С этим ответом Юсуф Кемаль только 14 декабря 1920 года с делегацией выехал в Россию через Баку. Только 18 февраля 1921 года они прибыли в Москву. К тому времени армянская армия была практически уничтожена турками, а Армения была советизирована. Правда, как раз 18 февраля дашнаки подняли восстание и захватили Ереван и ряд других армянских городов. Поводом к восстанию стало убийство большевиками более пятидесяти арестованных дашнакских военнопленных, в том числе известных полководцев Амазаспа Срвандзтяна и Горганяна. Однако к тому времени Красная армия уже выиграла советско-грузинскую войну и 25 февраля заняла Тбилиси (Тифлис), и подавление восстания в Армении не представляло для нее большого труда. 19 февраля новый посол Турции в Москве Али Фуад вручил Чичерину верительную грамоту, а советский посол Буди Мдивани в тот же день прибыл в Анкару.
26 февраля обновлённая турецкая делегация во главе с Юсуфом Кемалем возобновила переговоры в Москве. Тем временем 11 марта приветствуемые местным населением турецкие войска вошли в Батум. Но грузинские партизаны и остатки грузинских войск стали нападать на турок в селах Батумского региона. С другой стороны, Красная армия приближалась к Батуму и 20 марта вошла в город. Турецкий батальон, находившийся в городе, не оказал сопротивления, но тем не менее был интернирован и разоружен. До вечера 22 марта турецкий батальон в Батуме оставался задержанным. Затем оружие и вещи были возвращены туркам, а прибывший в Батум командующий 11-й Советской армией Анатолий Геккер выразил сожаление турецким представителям по поводу инцидента.
Эти события совпали с советско-турецкими переговорами в Москве, завершившимися 16 марта 1921 года заключением Договора о дружбе и братстве. В преамбуле Московского договора подчёркивалось, что оба правительства разделяют «принципы братства наций и право народов на самоопределение», отмечают существующую между ними «солидарность в борьбе против империализма». Стороны заявляли, что воодушевлены желанием «установить постоянные сердечные взаимоотношения и неразрывную искреннюю дружбу». Объявлялись отменёнными и утратившими силу все прежние договоры. Турция и Советская Россия обязались не допускать образования или пребывания на своей территории организаций или групп, претендующих на роль правительства другой страны или части ее территории. Важной составляющей московских переговоров была тема советской помощи Турции, которая уже начала практически осуществляться.
Московский договор закрепил основные территориальные приобретения Турции по Гюмрийскому (Александропольскому) договору, за исключением самого Гюмри (Александрополя), который должен был быть возвращён Армении. Турция также сохранила за собой и Ардаган. Нахичевань и Карабах освобождались от турецкой оккупации и входили в состав Азербайджана. В отношении Батумского округа было достигнуто соглашение о его разделе. Сам Батум вместе с северной частью округа отошел к Грузинской ССР, а южная часть округа с Артвином отошла к Турции. Исполнявший обязанности народного комиссара иностранных дел Турции Ахмед Мухтар заявил депутатам Национального собрания 3 января 1921 года: «Порт Батум имеет особое положение. Батум является единственным окном, через которое могут дышать кавказские республики, все живущие там около 12 млн человек различных национальностей». Поэтому он считал возможным «проявить самоотверженность» и в данном вопросе «поступиться национальными интересами». Несомненно, такой же точки зрения придерживался и Мустафа Кемаль-паша. Он прекрасно понимал, что Турция никак не может воевать с Советской Россией, хотя бы потому, что зависит от ее помощи. В то же время Ленин и другие советские руководители рассматривали Турцию как своего союзника в борьбе с Антантой, отказавшись после поражения под Варшавой от планов ее советизации. Для достижения взаимопонимания с кемалистами Москва была готова пойти на существенные уступки в Закавказье. В то же время Мустафа Кемаль понимал важность Батума для советских закавказских республик и готов был в этом вопросе пойти на разумный компромисс.
До конца марта, согласно Московскому договору, турецкие войска оставили Ахыску, Ахалкалык, Гюмри (Александрополь).
Бекир Сами, начавший, но не завершивший переговоры в Москве, по возвращении оттуда тут же был отправлен во главе кемалистской делегации на конференцию в Лондоне и участвовал в ней вместе с представителями султанской делегации в период с 21 февраля по 12 марта 1921 года.
Бекир Сами, министр иностранных дел Анкары, прибыл в Лондон через Рим и Париж, где он дал несколько интервью. Конференция началась 23 февраля 1921 года. Делегация Анкары сидела в одном конце овального зала, делегация Стамбула – в противоположном. Великий визирь Тевфик-паша предложил Кемалю включить несколько представителей Анкары в османскую делегацию, но он такую идею категорически отверг, заявив, что Великое национальное собрание – «единственная законная и независимая власть» и что «Вы должны признать, что законное правительство находится в Анкаре». Кемаль настаивал, что «Его Величество султан должен официально заявить, что признает Великое национальное собрание как единственный орган страны, способный выражать волю нации». Интересно, что обе турецкие делегации в Лондоне остановились в одном и том же отеле «Савой».
Старый Тевфик, разрываемый между своей преданностью султану и патриотизмом и сознавая, что султанское правительство уже никто не поддерживает, на открытии конференции заявил: «Делегация Анатолии пользуется доверием нации и будет выступать от имени Турции. Я передаю слово Бекиру Сами-бею».
С этого момента Сами-бей фактически выступал от имени двух делегаций, так как стамбульская делегация вела себя абсолютно пассивно. Но и Бекир Сами согласился с некоторыми спорными решениями конференции, например, с созданием межведомственной комиссии для оценки этнического состава регионов Измира и Фракии. В частной беседе с Ллойд Джорджем он обсуждал участие Турции в «Кавказской федерации», задача которой – сдерживать натиск большевиков. К тому же Сами-бей подписал соглашения с Лондоном, Римом и Парижем, предусматривающие, в частности, предоставление Франции и Италии зон экономического влияния в Турции.