Вернувшись с Лондонской конференции, Бекир Сами-бей встретился с Халиде Эдип и рассказал об обстоятельствах своей беседы с премьером Ллойд Джорджем, ставшей причиной дипломатического скандала. Халиде Эдип, напомнив, что Бекир Сами-бей принадлежал к знатному семейству родом с Северного Кавказа, так изложила содержание скандальной беседы: «Прежде всего, он (Бекир) заговорил о Турции. Но затем он заявил о том, что он хочет свободы для Кавказа в целом и для Северного Кавказа – особенно. Всё, что он увидел в новой России, убедило его, что в опасности не только приграничные народы, но и внутренние народы, если новые русские идеалы будут приняты на Западе и в Турции. То, что он предлагает – это объединение кавказских пограничных народов с турками в форме федеративного буферного государства между Россией и Западом, а при необходимости, мобилизация всех этих народов под главенством Турции для того, чтобы сражаться с большевистским режимом. В этом случае Бекир Сами хотел бы заручиться поддержкой Англии».
Не исключено, что именно нежелание Бекира Сами идти на уступки советской стороне в ходе переговоров в Москве как раз и привело к его замене на посту главы делегации. Но трудно сказать, насколько то, что Бекир Сами говорил Ллойд Джорджу, отражало его действительные взгляды, а тем более взгляды Кемаля-паши. Можно допустить, что это был всего лишь ловкий дипломатический ход, согласованный с Мустафой Кемалем и призванный соблазнить главу британского правительства перспективой включения Турции в состав антибольшевистского «санитарного кордона». Это, как могли надеяться в Анкаре, побудит Англию прекратить поддержку Греции и позволит отвоевать западные турецкие земли. Если не Бекир Сами, то Кемаль наверняка понимал, что у Турции нет сил, чтобы установить эффективный контроль над странами Кавказа. И уж тем более включать их в состав Турции, даже на условиях федерации, не было никакого смысла. Столь резкое увеличение в составе Турции доли нетурецкого населения подрывало позиции турецких националистов. Их ассимиляция турками была практически невозможна. Да и существование кавказских народов в рамках одной федерации, как показали события 1918–1920 годов, было делом трудным из-за острых противоречий между ними. Поэтому никаких реальных планов установления турецкого протектората над Закавказьем и Северным Кавказом или присоединения этих территорий к Турции у Кемаля не существовало.
Сами, вернувшийся в Анкару в начале мая, вышел в отставку и предстал перед судом Трибунала независимости за ошибки, будто бы совершенные на Лондонской конференции. Но Кемаль отказался от расправы с ним и произнес блестящую речь, смысл которой сводился к следующему. Да, Бекир Сами допустил ряд ошибок, но он столько сделал для нации, и его стоит вернуть из отставки. И вскоре Сами-бей отправился в неофициальную миссию для новых переговоров с Римом и Парижем.
Это доказывает, что в Лондоне министр иностранных дел действовал в точном соответствии с инструкциями Кемаля, пытаясь добиться признания анкарского правительства со стороны держав Антанты, а также расколоть их фронт в восточном вопросе. Другое дело, что утечка информации о том, что происходило на Лондонской конференции, скомпрометировала Кемаля прежде всего перед Москвой, поэтому Бекир Сами вынужден был взять вину на себя и подать в отставку. На самом деле соглашения об экономических зонах влияния иностранных держав никто выполнять не собирался. Они так и остались не более чем протоколом о намерениях, бесполезным клочком бумаги. Рассуждения о «Кавказской конфедерации» также не имели практического значения. Что же касается комиссии по определению этнического состава населения Восточной Фракии и Западной Анатолии, то, во-первых, Кемаль и его соратники не сомневались в наличии в этих регионах турецкого большинства. Во-вторых же, что еще важнее, контроль над Западной Анатолией и Восточной Фракией в конечном счете определялся не этническим составом населения, а исходом войны с греками. Было очевидно, что победитель получит все, в данном случае – все оспариваемые территории. А задача Бекира Сами на Лондонской конференции как раз и состояла в том, чтобы постараться ослабить поддержку державами Антанты Греции, что ему в значительной степени удалось и что должно было способствовать турецкой победе в войне с Грецией.
Италия начала активно сотрудничать с Кемалем и даже продавала ему оружие и боеприпасы. Рим также предоставил Анатолийскому агентству возможность ретрансляции своих новостей в Европе. Итальянское правительство, будучи не в восторге от захвата греками Измира, на который Италия имела свои виды, выполнило соглашение, подписанное Бекиром Сами в Лондоне, и с 1 июня 1921 года начало эвакуацию своих войск из южной провинции Адалия.
Что касается Московского договора, то помимо него Советская Россия согласилась предоставить Турции 10 млн золотых рублей. Речь шла не только о помощи в золоте. В Турцию было поставлено оборудование мастерских по производству оружия, а также для шорных и ткацких мастерских. Главной же стала помощь оружием и боеприпасами. Их складировали в портах Новороссийска и Туапсе, а отправляли в Трабзон главным образом из Туапсе, где находился турецкий представитель с консульскими полномочиями. Затем представители Анкары появились также в Батуми и Новороссийске. Не прекращалась отправка в Турцию и российского золота. Так, прибывший 6 октября 1920 года в Анкару с очередной информацией о ходе переговоров в Москве министр экономики Юсуф Кемаль-бей имел при себе 1 млн золотых рублей.
Спустя полгода после подписания Московского договора советизированные республики Закавказья 13 октября 1921 года в Карсе подписали единый договор о дружбе с представителями кемалистского правительства. Этот договор полностью повторял положения Московского договора, поэтому его ратификация в Великом национальном собрании Турции прошла без каких-либо проблем.
Посетивший Турцию в период со 2 декабря 1921 года по 14 января 1922 года командующий войсками Украины и Крыма Михаил Фрунзе 2 января подписал с Турцией от имени Украины договор о дружбе. Он несколько раз встречался с Кемалем и даже, согласно советской версии, будто бы участвовал в подготовке плана контрнаступления турецких войск на Западном фронте (турецкие источники это отрицают; надо также учесть, что, в отличие от Кемаля, Фрунзе не был профессиональным военным). При отъезде из Анкары Фрунзе принял от Кемаля письмо для передачи Ленину. Подписание Фрунзе договора в Анкаре призвано было развеять подозрения, возникшие у большевиков относительно целей франко-турецкого договора от 20 октября 1921 года, согласно которому Франция признавала правительство Кемаля и обязалась эвакуировать свои войска из Киликии. Анкарский договор между Турцией и Францией предусматривал также установление особого режима в Александреттском санджаке и проведении турецко-сирийской границы. Договор свидетельствовал о намерении Кемаля нормализовать отношения с Западом, но в нём не было ничего, противоречащего Московскому и Карсскому договорам.
Но ещё в октябре 1921 года Чичерин в письме Ленину обращал его внимание на произвол чекистов в отношении турецких дипломатов и коммерсантов. Позднее, в апреле 1922 года, чекисты, в нарушение норм дипломатического протокола, провели обыск в доме военного атташе Турции, арестовали его помощника и конфисковали документы. В Кремле в это время было не до турок. Из-за болезни Ленин стал практически недееспособен. Разгорелась борьба за власть между Троцким, с одной стороны, и триумвиратом Сталина, Зиновьева и Каменева, – с другой. Триумвиры в итоге вышли победителями, но не прислушались к советам полпреда в Анкаре Семена Аралова, настаивавшего на необходимости скорейшего извинения перед турецкой стороной. В результате Али Фуад 11 мая демонстративно покинул Москву вместе с сотрудниками посольства. Вскоре последовал поджог советского полпредства в Анкаре. В конечном счете конфликт был разрешен компромиссом: советское правительство выразило своё сожаление по поводу нарушения дипломатической неприкосновенности военного атташе, а турецкие власти пообещали найти и наказать виновных в поджоге полпредства.
Тогда же возникла другая проблема, связанная с активизацией деятельности турецких коммунистов. В ряде своих писем в Исполком Коминтерна и заместителю наркома по иностранным делам Карахану полпред Аралов высказывал свой крайний скептицизм по поводу возможности создания в Турции сколько-нибудь влиятельной коммунистической организации. Он утверждал, что «в мелкобуржуазной среде без развитой промышленности не может существовать коммунистическая партия и что если таковая будет, то будет тепличное растение». У представителей Коминтерна, прибывших летом 1922 года в Анкару, было иное мнение о коммунистических перспективах Турции. Они потребовали от полпреда и его сотрудников принять все меры для организации съезда Коммунистической партии Турции, который должен был объединить существовавшие в стране коммунистические и социалистические группы и выработать единый курс действий, а также обеспечить более активное участие коммунистов в работе только что созданных профсоюзов железнодорожников, шахтеров, металлистов и печатников. Это требование явно выходило за пределы дипломатического статуса, но коммунист Аралов вынужден был подчиниться партийной дисциплине. Этот съезд удалось нелегально провести в Анкаре в то самое время, когда на Западном фронте шли решающие сражения у Афьон-Карахисара и Домлу-Пынара.
Контакты кемалистов с Москвой осуществлялись параллельно их усилиям остановить начавшееся греческое наступление. Целью греков было свержение кемалистской власти в Анкаре. Греческая армия 23 марта 1921 года начала большое наступление на Анкару. 26 марта она вошла в Адапазары. Ахмед Мухтар 31 марта, явно по требованию Кемаля-паши, телеграфировал в Москву (телеграмма была получена 2 апреля) ноту Чичерину, в копиях отправленную также Сталину, Юсуфу Кемалю-бею, Али Фуаду-паше в Москве и Буду Мдивани в Анкаре: «Господин Комиссар, побуждаемый Англией, которая, чтобы облегчить ему задачи и дать возможность всем имеющимся греческим войскам принять участие в сражении, заняла [английскими гарнизонами [удален]ные от фронта части Малой Азии, король Константин предпринял с утра 23 марта против нас энергичное наступление. Бой сейчас продолжается с ожесточением. Тяжелые бои, которые мы ведем на очень растянутом фронте, которые нам предстоят еще, если мы хотим осуществить наши цели, которые начертаны в национальном акте, заставляют меня снова говорить с Вами по вопросу о помощи оружием, боевыми припасами. Мы вправе спросить у Российской Советской Республики, поскольку мы одни боремся за цель, которая и