Халиде Эдип утверждала, что после подавления восстания в Курдистане, разгрома Прогрессивно-республиканской партии, Измирского процесса и принятия закона об охране порядка в Турции установилась диктатура. С этим трудно спорить, но необходимо подчеркнуть, что по сравнению с другими европейскими диктаторами того времени Кемаль Ататюрк был очень милосердным диктатором. Число казненных по политическим обвинениям в период его правления исчислялось сотнями, тогда как в Советском Союзе при Сталине – сотнями тысяч. Если бы репрессии при Ататюрке приобрели сталинский размах, то, учитывая размеры населения Турции в сравнении с СССР, число казненных по политическим статьям должно было бы исчисляться десятками тысяч.
По прибытии в Измир Кемаль распорядился привести к нему Хюршида. Президент пытался понять, как бывший соратник дошел до того, что собирался его убить. Кемаль спросил:
– Зия Хюршид-бей, мы долго работали вместе во имя общей цели, не правда ли?
– Да, мой паша, – невозмутимо ответил Зия.
– Тогда почему ты оказался во главе банды заговорщиков?
– Да, это так, мой паша; я готовил покушение, но оно не удалось…
– Я не ожидал такого от вас.
– Мир полон событий, которых никто не ожидает, – философски заключил Хюршид-бей, не сомневаясь, что его повесят.
Не только у Кемаля, но и у его современников не было никаких сомнений, что заговор действительно существовал. Хюршид-бей был давним и непримиримым врагом Кемаля, и сам, без всяких пыток, признал подготовку покушения. И хозяин моторной лодки мог донести на заговорщиков потому, что, как и подавляющее большинство турок, искренне любил Кемаля и не желал его смерти. Правда, не исключено, что один из сообщников Хюршида был полицейским агентом правительства, и заговорщики уже давно находились под контролем спецслужб. 29 июня губернатор Анкары сообщил журналистам, что за заговорщиками была установлена слежка еще с зимы 1925 года. Но вот участие в заговоре других известных политиков вызывает большие сомнения. Скорее всего, Кемаль просто воспользовался реальным заговором для устранения оппонентов с политической арены.
Во время торжественной церемонии, организованной в конце октября 1926 года по случаю третьей годовщины республики, шквал оваций встречает Гази, а когда он покидает трибуну, то приказывает военным, ограждающим его от толпы, расступиться и погружается в восторженную толпу. Удивленные мужчины и женщины почтительно расступаются, и Кемаль, словно гипнотизер, долго шествует по образовавшемуся коридору. Один из помощников предлагает ему вернуться в машину, и Гази, словно пробуждаясь от волшебного сна, говорит ему: «Ты, наверное, любил. Но был ли ты когда-нибудь любим? Это наслаждение, не сравнимое ни с чем. Особенно если тот, кто любит тебя, это турецкий народ. Позволь мне еще немного насладиться этим».
9 марта 1927 года были упразднены суды независимости. Всего они рассмотрели дела 7446 арестованных, из которых 4122 были оправданы. Было вынесено 640 смертных приговоров, половина из них – заочно.
Строительство новой Турции: путь в Европу
30 июня 1927 года маршал Мустафа Кемаль официально покинул ряды армии, отчего она не перестала быть его главной опорой. В тот же день Кемаль отбыл на поезде в Стамбул, где не был уже восемь лет. В конце мая 1927 года у него случилось несколько сердечных приступов, и врачи рекомендовали ему отдохнуть на берегах Босфора.
27 августа полицией был убит черкес Хаджи Сами, бывший соратник Энвера-паши, который с группой сообщников прибыл из Греции, чтобы подготовить еще одно покушение на Кемаля. Во время судебного процесса в ноябре 1927 года сообщники убитого признались в связи с Этхемом-черкесом и утверждали, что если бы покушение удалось, они пригласили бы султана вместе с младотурками возглавить страну. Подсудимые сообщили, будто в Турции насчиывается 3,8 миллиона сторонников младотурок и конституционной монархии, но им никто не поверил.
Выборы в Национальное собрание теперь превратились в простую формальность. Кемаль сам назначал кандидатов, а заодно требовал, чтобы они отказались от участия в частных или государственных компаниях, дабы не плодить коррупцию. Но она была непобедима.
Посол Франции так описывал выборы в Стамбуле: «Избирательные урны, украшенные яркими цветами и зеленью, выставлены на открытом воздухе в общественных местах, они окружены флагами. На избирательном участке центральное место занимает большой портрет Кемаля-паши, который как бы следит за происходящим, а члены избирательной комиссии выдают бюллетени избирателям, которым остается только опустить их в урну… Подведение итогов будет происходить в Центральной избирательной комиссии в помещении муниципалитета… Специальный кортеж доставляет туда урны. Жителям на берегу Босфора предоставлены катера, украшенные зелеными ветками, перевозящие публику, официальных лиц и музыкантов на концерт». Естественно ни о каком тайном голосовании или о том, чтобы хотя бы вычеркнуть неугодного кандидата, и речи не могло быть.
В Стамбуле партия кемалистов получает 1477 голосов выборщиков из 1481. В новом Национальном собрании правящая партия имела 429 депутатов из 433. На открытии сессии парламента Кемаль произнес речь, которую так и назвали «Нутук» (Речь). Она вошла в историю как своеобразные мемуары Гази. Кемаль произносил ее с 15 по 20 октября 1927 года. Как отмечал поверенный в делах Франции в Анкаре, «подготовке выступления Мустафы Кемаля предшествовала оживленная дискуссия, выявившая две фракции внутри Народной партии – умеренную, представляемую Исметом, и ультранационалистическую».
В своей речи Кемаль осветил события с момента своего вступления в войну за независимость 19 мая 1922 года и до провозглашения в 1923 году Турецкой республики. «Я высадился в Самсуне 19 мая 1919 года. Ситуация в это время была следующей…» – такими словами начал он «Нутук». Две трети выступления было посвящено критике политических противников и соперников, включая Хусейна Рауфа, Рефета, Бекира Сами, Кару Васыфа, Казыма Карабекира, Али Фуада, Кафера Тайяра и многих других. Кемаль хотел политически похоронить своих оппонентов. Естественно, в речи утверждалось, что Мустафа Кемаль всегда поступал правильно и все предвидел заранее. Речь заканчивалась обращением к турецкой молодежи с призывом защитить конституцию и нацию.
Кемаль говорил в течение шести дней в общей сложности 36 часов и 33 минуты. Текст «Нутука» занимает 543 страницы на турецком языке и 724 страницы на английском. На следующий день после государственного переворота в мае 1960 года генералы-кемалисты транслировали «Нутук» по радио целиком.
Заслушав «Нутук», парламент работал еще в течение трех дней, чтобы принять несколько важных законов. Теперь кандидатуры на все ответственные должности в политических, экономических, общественных, административных и культурных организациях должны были отбираться по согласованию с правящей партией, названной «всеобъемлющим национальным органом».
Через пять дней после завершения сессии парламента в Турции прошла первая перепись населения. Всем жителям страны было приказано оставаться дома до конца мероприятия. Выяснилось, что турецкое население превысило 13,5 миллиона жителей, значительно увеличившись за период, прошедший после окончания Первой мировой войны. Стамбул остался самым крупным городом с 700-тысячным населением, а в Анкаре насчитывалось почти 75 тысяч жителей. Газета «Миллиет» с гордостью писала: «Четырнадцать миллионов – это означает, что пятьсот тысяч турецких пехотинцев охраняют границы Фракии и Анатолии».
Секуляризация турецкого общества в представлении Кемаля должна была идти нога в ногу с вестернизацией. Он мечтал сделать из Турции европейскую страну. В рамках политики вестернизации Кемаль 23 августа 1925 года объявил, что традиционная турецкая красная феска должна быть заменена на европейскую шляпу. Женщины отныне не должны были носить паранджу, полигамия была запрещена, и признавались только гражданские, а не религиозные браки.
В одной из речей Мустафа Кемаль объяснял свои намерения следющим образом: «Было необходимо запретить феску, которая сидела на головах нашего народа как символ невежества, небрежности, фанатизма, ненависти к прогрессу и цивилизации, и заменить её шляпой – головным убором, которым пользуется весь цивилизованный мир. Таким образом, мы демонстрируем, что турецкая нация в своём мышлении, как и в других аспектах, ни в коей мере не уклоняется от цивилизованной общественной жизни». А в другой раз на эту же тему он говорил так: «Друзья! Цивилизованная международная одежда достойна и подходящая для нашей нации, и мы все будем носить её. Ботинки или башмаки, брюки, рубашки и галстуки, пиджаки. Конечно, все завершается тем, что мы носим на голове. Этот головной убор называется “шляпа”».
Был издан декрет, который требовал от чиновников носить костюм, «общий для всех цивилизованных наций мира». Сначала обычным гражданам позволялось одеваться, как они хотят, но затем фески объявили вне закона. Это очень напоминало бритье бород боярам и принудительное обряжение их, а потом и других сословий в европейское платье, практиковавшееся русским императором Петром Великим. Как и в России, принудительный «перевод» населения Турции на ношение европейской одежды стал важной вехой в деисламизации и европеизации турецкого общества.
В конце августа 1925 года Кемаль отправился в поездку в Кастамону, а затем в Инеболу. В дороге он оделся в европейскую одежду, а вместо традиционных папахи или фески держал в руке панаму. Визиты он наносил в маршальской форме. На встрече в муниципалитете Кастамону он поднял вопрос о дресс-коде. Ведь нигде не сказано, подчеркнул Кемаль, что мусульманин обязательно должен носить особую, отличающую его от немусульман одежду. В Инеболу Кемаль продолжил разговор об одежде, спрашивая у собравшихся: почему турки одеваются не так, как одеваются люди во всем мире, и прежде всего в Европе? Почему женщина не может открывать своё лицо, как это делают мужчины?