30 августа, возвращаясь в Анкару через Кастамону, Кемаль сделал историческое заявление: «Турецкая республика не может быть страной шейхов, дервишей, мюридов и их приверженцев. Самый верный, самый истинный путь (тарикат) – это путь к цивилизации. У цивилизации одно требование, одно веление – быть человеком, и этого вполне достаточно».
Необходимо отметить, что все встречавшие Кемаля в Анкаре люди были уже в шляпах, да и он сам держал в руке европейскую шляпу, так что вся сцена была заранее тщательно отрепетирована.
Исмет Инёню вспоминал, что в то время ношение европейской одежды турками, и прежде всего горожанами, имело для Кемаля особый смысл, наглядно доказывая, что население, по крайней мере городское, поддерживает секуляризацию и вестернизацию.
Итоги этой поездки президента были подведены в меджлисе в конце ноября 1925 года, когда были приняты законы о запрете носить фески и папахи, о переходе к европейской одежде, а также о закрытии мест религиозной деятельности и поклонения – текке и завии (обители дервишей) и тюрбе (усыпальницы дервишских святых) и об упразднении общественного статуса их служителей. Таких «святых мест» регионального паломничества и общения приверженцев народного ислама было тогда по всей стране еще немало.
В 1829 году по распоряжению султана Мехмеда II все чиновники должны были носить феску, которой султан заменил традиционный тюрбан. Турки сначала возмущались, так как в фесках они уподоблялись грекам.
Появление Кемаля без фески, со шляпой в руке перед толпами восторженных почитателей подписало смертный приговор феске. Направляясь в казарму, Кемаль облачился в маршальский мундир с единственной наградой – Медалью независимости. Он обратил внимание на плакат: «Один турок стоит десятка врагов. Вы верите в это?» – спросил он одного офицера. «Да, мой паша». – «Нет, это не так. Один турок стоит всего мира. Но турок должен быть цивилизованным. Вот феска, она украшена вышивкой. Всё это приносит деньги иностранцам. (Фески импортировались из Австрии. – А. В.) Мы должны стать цивилизованными людьми. Мы вынесли много страданий из-за того, что не понимали окружающий мир. Наши идеи и наш образ мышления должны быть полностью цивилизованными… Надо двигаться к прогрессу, он неизбежен. Нация должна понять, что цивилизация сжигает и уничтожает всех, кто игнорирует ее».
27 августа Кемаль произнес знаменитую «речь о шляпе». Вспомнив об отмене султаната и халифата и создании светского государства, он заявил: «Турецкий народ, создавший республику, – цивилизованный народ. Это историческая реальность». И обращаясь к толпе, где одни были в фесках, а другие в шляпах, Кемаль объяснил, как должен одеваться настоящий турок: «На ногах – ботинки или туфли, брюки, жилет, рубашка, галстук, и венчает всё это шляпа, защищающая нас от солнца». И продемонстрировал свою. Кемаль продолжал: «Те, кто выступает против шляпы, невежественны. Почему носить греческий головной убор феску можно, а носить шляпу – нет?… В деревнях и городах я вижу, что лица женщин, наших соратниц, полностью закрыты. Я уверен, что особенно в жаркое время года они от этого мучаются. Мы, мужчины, эгоисты. Но нам надо быть честными и внимательными к женщинам. Женщины чувствуют и мыслят, как и мы. Пусть они покажут свои лица миру и сами внимательно посмотрят на мир. Им нечего бояться».
После появления Кемаля в шляпе фески стали быстро исчезать. Но Кемаль тем не менее не питает иллюзий. Накануне своего возвращения в Анкару он обрушился с критикой на секты и братства дервишей как угрозу власти: «Мы знаем, что шейхи, дервиши и другие религиозные деятели – не сторонники республики. Цель реформ – превращение Турецкой Республики в современное общество. Те, кто не понимают этого, будут уничтожены».
В Стамбуле фески исчезли первыми. Здесь выстраивались очереди за шляпами. Но в Сивасе, Кайсери, Эрзуруме, Ризе, Мараше, Гиресуне, Самсуне и многих других городах Анатолии против шляп бурно протестовали: «Мы не хотим, чтобы наши чиновники были похожи на гяуров!»
Кемаль отвечал им: «Пусть в Бурсе будет столько же фабрик, сколько мечетей».
Некоторое время спустя, в 1926 году, были приняты действовавшие затем десятилетия два важнейших закона, утверждавших и защищавших светский путь Турции на уровне как гражданского, так и уголовного права.
Для современного европейца насильственная смена одного головного убора другим – это нечто комическое. Для мусульманина же это было делом большой важности и означало огромный психологический сдвиг. С помощью одежды турок-мусульманин отделял себя от гяуров-неверных. Феска в то время была самым распространенным головным убором мусульманина-горожанина. Вся остальная одежда могла быть европейской, но на голове оставался символ османского ислама – феска. Кемаль же с этим символом покончил, переведя турок в разряд европейцев.
Реакция на действия кемалистов в мире была довольно примечательной. Ректор университета Аль-Азхар и главный муфтий Египта писал: «Ясно, что мусульманин, который хочет походить на немусульманина, принимая его одежду, кончит тем, что воспримет немусульманские верования и действия. Поэтому тот, кто носит шляпу из склонности к религии другого и из презрения к своей собственной, является неверным… Разве не сумасшествие отказаться от своей национальной одежды, чтобы принимать одежду других народов?» Заявления такого рода цензура не разрешала публиковать в Турции, но многие турки, особенно в сельской местности, разделяли подобные взгляды.
Когда османские султаны в первой половине XIX века впервые стали проводить преобразования по европейскому образцу, они прежде всего облачили солдат в европейские мундиры, то есть в костюмы победителей, в чьей силе они убедились после многочисленных войн против австрийцев, русских и французов. Тогда и был введён вместо тюрбана головной убор, названный феской. Он настолько привился, что спустя столетие превратился в главную отличительную черту турка. Кемалем же был издан декрет, который требовал от чиновников носить костюм, «общий для всех цивилизованных наций мира». Сначала обычным гражданам позволялось одеваться, как они хотят, но затем фески полностью объявили вне закона. Кроме того, данная реформа имела и экономический подтекст, поскольку шить европейские костюмы разрешалось только из ткани турецкого производства, что стимулировало развитие текстильной промышленности.
Мустафа Кемаль, сняв феску с головы турка и введя европейские юридические кодексы, одновременно пытался привить соотечественникам вкус к изысканным развлечениям. В первую годовщину республики он устроил бал. Большинство собравшихся мужчин были офицерами. Но президент заметил, что они не решались приглашать дам на танец. Женщины отказывали им, потому что стеснялись. Тогда Кемаль остановил оркестр и воскликнул: «Друзья, я не могу себе представить, что в целом мире найдётся хоть одна женщина, способная отказаться от танца с турецким офицером! А теперь – вперёд, приглашайте дам!» И сам подал пример. В этом эпизоде Кемаль тоже выступил в роли турецкого Петра I, тоже насильно вводившего европейские обычаи, угрозами затаскивая своих дворян на первые ассамблеи.
Социальные реформы, связанные с введением европейской одежды, были настолько радикальными, что вызвали сильное сопротивление в турецком обществе. Искилипли Мехмет Атиф Ходжа стал первым турком, которого казнили за неисполнение закона об одежде уже 4 февраля 1926 года.
В 1930 году Кемаль основал Турецкое историческое общество, задача которого заключалась в том, чтобы турки знали свое богатое историческое прошлое. В 1932 году было основано Турецкое лингвистическое общество, главной задачей которого стало изучение тюркских языков.
Одной из главных задач лингвистического общества являлось уменьшить и постепенно удалить арабские и грамматические заимствования, многие из которых закрепились в турецком литературном языке.
Радикалы из лингвистического общества хотели максимально очистить язык от арабских и персидских слов и публиковало список чужеродных слов, осуждённых на выселение. Исследователи собирали «чисто турецкие» слова из диалектов, других тюркских языков и древних текстов, чтобы заменить арабские и персидские выражения. А вот термины европейского происхождения гонениям не подвергались, поскольку должны были заполнить пустоту, создавшуюся после изгнания из языка арабских и персидских слов.
В 1935 году новая директива остановила на некоторое время изгнание привычных слов и восстановила часть арабских и персидских заимствований. Тем не менее турецкий язык менее чем за два поколения существенно изменился. Несмотря на сопротивление и противоречия, результаты реформы алфавита были благотворны. В новой Турции язык газет, книг и правительственных документов приблизился к разговорному языку городов.
В Анкаре открывается около 20 тысяч национальных школ для обучения населения новому алфавиту. За год около полмиллиона турок научатся писать и читать, а между 1928 и 1935 годами грамотность выросла на 10 процентов. Правительство приняло решение наказывать начальников тюрем, если выходящий на свободу после полугода заключения не научился читать и писать.
Пресса, потерявшая треть своих читателей в момент реформы, и бизнесмены тоже отказались от арабского алфавита.
Кемаль способствовал созданию турецкой национальной мифологии, согласно которой турецкий язык был тем «солнечным» первоязыком, от которого произошли все остальные. В 1926 году в стране стал развиваться культ Кемаля, в общественных местах появлялось все больше его статуй и портретов. Это был также способ покончить с исламским запретом на изображение человека. Впервые в Турции появились выставки искусства и скульптуры, а также первые музеи, открытые для посещения туристов. С 1923 года музеями были объявлены все дворцы Стамбула (включая дворцы Топкапы и Долмабахче). В 1935 году специальным указом Ататюрка знаменитая Айя-София была превращена из действующей мечети в музей. Были проведены работы по очищению стен от штукатурки, скрывавшей мозаику и старый интерьер церкви.