Зиндан теневого мира
1
Как бы ни был камерно тесен и мрачен зал «Раки» у подножия цитадели, но исправительный зиндан для убийц и воров Кашевара был гораздо мрачнее и теснее. В полной темноте Омар попытался пошевелить конечностями, но тщетно. Его рот и превратившиеся в отбивную котлету мышцы лица с трудом двигались на воспаленной от побоев сковороде черепа. Еле-еле открыв глаза, Омар понял, что смотрит на мир через мясистую гематому. В камере стояла жуткая духота. Голова раскалывалась, в горле пересохло, а нос от сухости разрывался на поры. Хотя где-то рядом был источник воды. «Кап-кап», – это за столом звонко кидали игральные кости сокамерники Омара.
Температура приближалась к тридцати восьми градусам. Или, возможно, к тридцати восьми приближалась температура собственного тела Омара. Учитывая, что его незакаленный, неподготовленный организм долгое время провел на холодной земле, болезнь рано или поздно должна была нагрянуть. А если сюда прибавить напичканную бактериями воду в озере, которую Омару приходилось пить!..
Впрочем, будь у Омара в настоящий момент возможность, он, не задумываясь, снова пригубил бы из пруда. Чилим ощущал под спиной не утоптанный земляной пол, а колючую преющую солому.
– Пить! – едва слышно попросил сухими губами Омар.
– Смотри-ка ты, очнулся, – обратил на него внимание один из играющих. Ширхан, так, кажется, к нему обращались партнеры по игре. И больше этот вор в законе и король теневого мира не проронил ни слова. Кап-кап-кап. Его товарищи по-прежнему то и дело бросали кости на стол и передвигали фишки. Пытка заключалась в том, что каждая капля, казалось, шипела, как масло, от соприкосновения с раскаленной поверхностью головы.
– Ду-шеш, ду-беш, шеш-беш, шеш-чар, – шипя и цокая языком, то и дело называли по-персидски выпавшие комбинации игроки, что среди уголовников Кашевара считалось особым шиком.
2
Вода Омару была просто необходима, чтобы остудить сковородку и не дать лопнуть готовой, как казалось ему, пойти по швам горящей пленке кожи.
Кап-кап-кап. Раз-два-три. Трик-трак-тибидох. Под эти размеренные звуки Омар снова закрыл глаза и приказал себе расслабиться. Он припоминал, что у них в Европе игра в нарды называется «трик-трак», а популярность она набрала после возвращения рыцарей из Крестовых походов к Храму Господню. Неужели и он, Омар, прихватит эту заразу после возвращения из своего благословленного разбушевавшимся Бушем похода на восток?
«Но тут уж не до Святого Гроба, тут бы свои кости унести целыми!» Когда Чилим в следующий раз с трудом разлепил веки, то понял, что стены тюрьмы чудовищно толсты и высоки, – это было видно по дверному и оконному проемам. Такой толщины стены клали в невообразимо стародавние времена, и могли они принадлежать только постройкам старого города. «Как пить дать, – подумал Омар, – это одна из тюремных башен, известных в народе как башни “Белый лебедь” и “Черный дельфин”».
Камень этих построек настолько крепкий, что ни о каком водопроводе не может идти и речи. Наверняка это капает из рукомойника, подвешенного над тазом. «Белым лебедем» эту башню прозвали то ли в честь принесенной в жертву при закладке бедной птицы, то ли в честь белошеей девушки, которую здесь запер под арест и продержал до самой кончины муж-тиран.
«В этой яме я как в улье», – поглядел Омар на светящееся высоко вверху, под самым потолком каменной бочки, маленькое окно. В такое только пчелы и могут проскочить. Впрочем, дверь тоже не отличалась громадными размерами. Низкая и узкая, обитая стальным листом, она удручала мощным засовом, который, несомненно, был с другой стороны и определялся торчащими на эту сторону толстыми гвоздями.
«А вон и запасы меда», – кинул Омар скользящий взгляд на парашу с деревянным рундуком и прикрученной к баку цинковой крышкой.
Теперь он только мог слышать. Он слышал, как один из сокамерников по имени Саур Хайбула, проигравшись в пух и прах, громко ругаясь, требовал предоставить ему право на отыгрыш.
– Что ты будешь ставить, голодранец? – тыкал ему в нос его же проигрышем Ширхан-эфенди.
– А вот его, – указал на Омара верзила. – Играю на жизнь этого никчемного доходяги. Если выиграю, то вы мне возвращаете 500 сомов, а если проиграю, то обещаю сделать из этого белого красавчика самую лучшую наложницу гарема.
3
Протестовать, взывать к тому, что рабство вне закона, ссылаться на пятую поправку к конституции у Чилима не было никаких сил. Он не мог сопротивляться физически, но он мог думать. Как ни удивительно, но полиция на этот раз подоспела вовремя, и его доставили в тюрьму в целости несмотря на то, что сторонники Гураба-ходжи пытались учинить самосуд и разорвать его на части.
«Значит, – решил Омар, – я им зачем-то нужен. Иначе они обязательно отдали бы меня на растерзание возбужденной толпе».
– Ну что, птенчик, допрыгался, – склонилось над Омаром грузное потное тело Саура, – сейчас будем делать из тебя послушную рабыню.
Омар открыл глаза и увидел над собой настоящего верзилу-гориллу. Мощное мускулистое тело зэка, покрытое толстым слоем сала и пота, словно свисало над Омаром с какой-то лианы. Приглядевшись, Омар понял, что горилла Хайбула сжимает в огромных волосатых руках веревку, которую он в следующую секунду накинул на шею Омару.
Здоровый, с огромными бицепсами и выпирающей вперед челюстью хищника, он смотрел полными ненависти и злобы, красными, воспаленными от игры глазами, как начинает задыхаться Омар, чтобы потом ослабить хватку. Но самое противное – спина и грудь этого верзилы были покрыты клочьями рыжих колючих волос. Слипшиеся от пота пучки этой растительности торчали еще и из каждого сгиба огромных ручищ. И даже, казалось, между пальцами они создавали волосяные перепонки.
Ну вот и последняя перед смертью пытка страхом. Омар был уверен, что пока у него не выведают то, зачем его задержали, его не убьют. Но вот психологически помучить для слома воли могут основательно.
«Наверняка этот ацкий макак, – думал Омар, – этот кафрский буйвол, продвинулся всех дальше по шкале звериности. Но вряд ли он занимает высокое место в воровской иерархии. Скорее всего, он лишь работает вышибалой при Ширхане-эфенди, вышибая попутно из зарослей хозяина блох. Поистине, чем сильнее мышцами человек, тем слабее он духом. Обезьяньи инстинкты будут жить в нас, пока мы с вами относимся к отряду приматов, ибо они прочно записаны в генетическую память».
4
Со студенческой скамьи Омар знал, что люди, как и приматы, в закрытом обществе достигают своего положения благодаря высокой конфликтности и наглости. А здесь, в тюрьме, – где те, кто не смирился со своим положением в обществе, наплевал на нормы общежития, бьются острыми плавниками за глоток воздуха, как сельдь в бочке, – иерархия сложилась куда более жесткая и агрессивная.
Вот они, грабители и налетчики, медвежатники и щипачи. Цвет воровского мира, возжелавший, рискуя своей свободой и жизнью, подняться и разбогатеть. Многие – сильные и нестандартные личности. Яркие представители своего народа, которые с большой решимостью, упорством и удовольствием занимаются внутригрупповой и внутривидовой борьбой. Для них процесс конфликта – ни с чем не сравнимый кайф, и потому он давно уже стал самоцелью.
Вступать в психологическую перепалку, а тем более борьбу за место под солнцем с отъявленными бандитами Омару не было никакого смысла. Он по природе был уступчив и мягок. Прямые столкновения ему претили, а значит, он рано или поздно проиграет. Уголовники сразу его раскусят. Прощупают на прочность, попрессуют и начнут давить. И он не выдержит, сорвется, сломается и опустит, на радость извергам, глаза. А у человека, как и у обезьян, это верный признак подчинения.
Лучше сразу закрыть глаза и уйти от конфликта. Но как уйти в закрытом помещении? Правильно, прикинуться больным и даже не открывать глаз. Падалью и трупами настоящие львы не питаются.
«Главное – не оказаться хуже их, – крепился Омар, пока Саур то затягивал на шее Чилима веревку до потемнения сознания, то ослаблял узел, – не плакаться, не стонать, не обделаться в штаны. Я тоже должен быть готовым заплатить собственной жизнью за право хотя бы не опускаться ниже моего нынешнего социального положения. Главное – сохранять молчаливое достоинство, не унижаться и не просить, иначе точно окажешься под нарами у параши».
5
– Что ты раскис? – удивился Ширхан-эфенди. – Почему не сопротивляешься, как пацан?
– А что я могу сделать? – прохрипел Омар, душимый гориллой, как будто мог думать о куске пищи с перетянутым горлом. – Я уже несколько дней не ел, и у меня нет сил!
– Ты можешь сделать свою встречную ставку! Сыграть с нами в нарды на что-нибудь ценное!
– Но у меня ничего нет за душой! – прохрипел Омар.
– А душа? Пока ты играешь, пока ты ставишь и блефуешь, ты интересен окружающим, то есть нам. А значит, до тех пор твоя жизнь хоть чего-то стоит. Отпусти его, Саур.
– И души у меня нет! – хрипя и кашляя, выдавил из себя все, что у него было внутри, Омар. А сам, глядя на кровяные следы на ладони, подумал: «Надо же, любое общество, как и человек, состоит из двух сторон-половинок – лицевой и теневой, светлой и темной. А линия раздела между ними проходит по сердцу».
– Тогда играй на свое будущее. На свою будущую жизнь. Ставь все или ничего. Ну давай, давай, решайся! В конце концов, ты можешь поставить обещание сделать для нас все, что мы пожелаем.
– Кто берет обещания с умирающего? – намекнул на свое полуобморочное состояние Омар.
– Не прибедняйся, – пригласил Омара жестом к игровому столу Ширхан-эфенди. – Если выиграешь у меня в нарды, то выбираешь любое кушанье. Мы организуем тебе, как ты привык у себя на родине, шведский стол. А если я, то каждый мой выигрыш – камень из тех, дорогу к которым знаешь только ты.
При упоминании о камнях Омар нервно рассмеялся. Поистине, слухи в Кашеваре размножаются быстрее кроликов и разлетаются стремительнее летучих мышей. А уж в тюрьме, с ее тайной системой оповещения, всем давно было известно, что удачливый иностранец всех ближе подобрался к сокровищам Балыка-Малика и Кош-муллы.
– Но я не знаю никакой дороги, – нервно улыбался Омар, – и камней никаких не знаю.
– Ну так скоро узнаешь, – прокашлялся Ширхан-эфенди. – Всем в Кашеваре известно, что камни достанутся иностранцу, прошедшему путем суфия наоборот. Сначала безмятежность счастья, любовь к миру и единение с ним. Затем сомнения, бегство и изгнание.
Потом жесткие, как в тюрьме или келье, ограничения всего и вся. И, наконец, полная потеря рассудка и воли. От человека без нафса до безумия зверя.
– Безумия еще не было! – ухватился за спасительную ниточку Омар.
– Кто знает, кто знает, – хитро ухмыльнулся Ширхан-эфенди.
6
Верзила Саур не только снял с шеи бичуры Омара бечеву, но и помог ему подняться на ноги, проводил к столу и даже подоткнул под задницу табурет.
– Ну давай же, не жмись, сыграй на сокровища! – подначивали скопившиеся вокруг Омара урки во главе с Хайсамом. – Чего тебе терять?
Точно так однажды уговаривали его сыграть в наперстки на Невском собравшиеся в кучу подельники. Три стаканчика и один камешек. «Кручу-верчу, обмануть хочу». Только начав играть, он понял, что они зажимали шарик в ладони и выиграть у них было невозможно. Так почему не сыграть с Ширханом-эфенди по законам наперсточников? Ведь камней у него все равно нет.
– Ну хорошо, – вдруг пошел на безумный шаг Омар, – я буду ставить на кон по камню. А если я выиграю хоть раз, то ты скажешь, кто похитил лебедя из пруда Балыка-Малика. Ведь, по слухам, ты теневой правитель Кашевара и знаешь про все, что прячется в тени от прочих глаз и ушей.
– Ты, иностранец, и правда наслышан о моем могуществе? – засветился от удовольствия и вышел на мгновение из тени Ширхан.
– У тебя под контролем все убийцы и воры преступного мира. А главное, в твоих руках героиновый путь, через который в иной мир идут не только караваны наркотиков, но и караваны людей. Скажи, зачем тебе камни, когда ты владеешь порошком, что делает тебя богаче и сильнее любого каменщика?
– Вот именно, форель, – приблизился вплотную к уху Омара Ширхан, – но я хочу безраздельной власти. А сейчас мне приходится делиться и отдавать все большую и большую долю. А иначе что я делаю в этой камере? Я играю и делюсь, и тебе придется играть и делиться. Иначе ты труп.
7
– На, возьми зары и бросай их. Тебе, как гостю, я дарю право первого хода.
Игра в плясавшие по столу и под столом кости началась. Омар взял дрожащими руками кубики и бросил, затем протянул их Ширхану-эфенди.
– Кидай ты, – издеваясь, ухмыльнулся Ширхан, – я лишь буду ходить. Сначала за себя, но не успеешь оглянуться – и за тебя. Потому что у тебя не будет другого выбора, как ходить только по предоставленным мной полям.
Омар догадывался, что по воровским законам в блатные нарды на просто так не играют. Поставишь жизнь – придется ее отдать, даже если она никому и задаром не нужна.
– Нарды богоугоднее шахмат, – успокаивал Ширхан-эфенди Омара по мере того, как тот проигрывал камень за камнем, – ибо в шахматах человек надеется на свой ум, а значит, на гордыню, а в нардах вся надежда только на случай, а значит, на провидение Аллаха. Гордыня – самообман, она ведет к погибели.
– Выходит, из-за своей наивности и веры в чудо на зонах так любят нарды? – нервно засмеялся Омар после того, как успел проиграть полтаблицы Менделеева. Опал, аметист, агат… Почти весь алхимический состав. А сам подумал: «Только чудо и провидение могут спасти эту страну от полной деградации и разрушения, а меня – от смерти».
– Многие играют потому, что ловкость рук и сила воли помогают выбрасывать нужное число. А многие – потому что и в жизни, как предписано по игре, мечтают первыми пройти свой круг, раньше вернуться в свой дом и быстрее выброситься за борта доски. То есть откинуться.
– Они мечтают освободиться и для этого снова играют и мухлюют? – с каждым ходом Омар нервничал все больше и обращался к иронии все чаще.
– Они не зря мечтают о лучшей доле, разбрасывая кости, – снисходительно улыбнулся Ширхан. – В момент своего рождения эта игра имела большое мистическое и символическое значение. В зависимости от итога партий персидские цари начинали и заканчивали войны за влияния и богатства, а их астрологи предсказывали будущие события и судьбы владык мира.
– Неужели, – ухмыльнулся Омар, – значит, мы сейчас играем на будущее мира?
– А по-другому и не бывает на великой нардовой доске. Ибо поле для игры можно сравнить с небом, а движение фишек по кругу уподобить ходу звезд. Каждая половина доски не случайно состоит из двенадцати отметок для фишек, а само поле не случайно поделено на четыре части. Так, двадцать четыре пункта означали двадцать четыре часа в сутках, а тридцать шашек – число лунных и безлунных дней месяца, если играть в полные нарды, заполняя все три дома и четыре стороны света. В шахматах игрок стремится зашаховать и задушить противника, а в нардах – занять райское поле. Ты как иностранец, посланный Балыком-Маликом спасти эту страну, тоже должен захватить сначала королевское, а потом райское поле. Вот мы и посмотрим, какова твоя сила и везение.
– А ты, – спросил Омар, – ты поднялся благодаря случаю и провидению или благодаря уму?
– Я – благодаря характеру. Если хочешь, мы можем сыграть в орла и решку, – предложил Ширхан, – но учти: в игре в орла мне нет равных. Если мне будет нужно, чтобы монета встала на ребро, она на ребро и встанет. А если захочу под ребро, то и так она тоже встанет.
8
У Омара был единственный шанс выжить – использовать свой мистический ореол и шлейф. Но чем больше было на кону, тем плотнее становилась стена вокруг. Как рой пчел, сподручные Ширхана нависли над изумрудными, рубиновыми, сапфировыми, гагатовыми цветами из рая в надежде, что им перепадет хотя бы пыльца от трения таких сокровищ…
– Что же ты! – театрально возмущался Ширхан. – Белые вроде начинают, продолжают и выигрывают. А еще сами же и задирают, как в трех последних войнах в Ираке, Афганистане и Ливии!
Омар вспотевшей спиной чувствовал, что дружки готовы атаковать его по первому сигналу Ширхана-эфенди, как пчелы-разведчики, в самые уязвимые части тела. То есть забить его заточками после того, как он укажет, где камни. Пот выступил сверкающими каплями на лбу и шее Омара.
– Ты на мед налегай! Очень полезно и калорийно, – усмехаясь, указывал на выставленную на столе между кружками с чифиром пиалу меда Ширхан, – так быстрее прогонишь пот, вылечишься и избавишься от своей испарины.
«Они здесь как в улье! – думал Омар. – Температура тридцать семь и пять – идеальная для строительства сот, словно у них есть железы, перерабатывающие мед в воск. Даже дерьмо в параше становится липким, как патока».
– Без потогонного меда у нас не выжить, так что когда к тебе придут твои сторонники, проси их принести мед и насвай – лучшее средство от жары! – продолжал глумиться и куражиться Ширхан-эфенди. – Тебе, кстати, еще повезло, что ты попал не в красную зону и что тебя не женили на «Черном лебеде». Вот если тебя после суда не повесят, а отправят в самую жесткую тюрьму мира – Гуантанамо, то там тебе точно не выжить. Ибо, как я посмотрю, Балык-Малик тебе совсем не помогает.
«Да и здесь я вряд ли выживу», – зашевелились волосы на голове у Омара, так как обстановка накалялась, а вибрация нарастала. На уши давил усиливавшийся гул. Еще немного – и он готов был бы сорваться и потребовать, чтобы от него отошли подальше. Но тут в камеру ворвались охранники и стали лупить и разгонять всех порядочных граждан теневого мира дубинками. В неразберихе крепко досталось по голове и Омару.