— Но Свен же спал с Ловисе! Думаешь, он ее заразил?
— А от чего, по-твоему, умер вскоре после рождения ее ребенок? — непреклонным тоном спросил Питер.
— Это необязательно…
— И подумай еще о том, что сын Сусси Гутенберг мог подвергаться риску заражения, если его кормилица была больна. Вот тебе и сделала Северина доброе дело.
— Подожди, но это же ужасно! А почему ты мне раньше ничего об этом не сказал?
— Я ничего не знаю наверняка. Просто делаю выводы на основании описанных симптомов недуга Свена и исследований распространенных в то время заболеваний.
Питер беспокойно пошевелился.
— Я не перестаю думать о том, — произнес он, помолчав, — о чем недоговаривал Риис. Может, меня так воспитали, с убеждением, что искусство ничего не стоит, поскольку ничего не может изменить. Поэтому я постоянно возвращаюсь мыслями к этой… этой вселенной боли, усталости, недомоганий, неустроенности, обязательств… только он должен был не замечать всего этого своим тонким художественным взглядом, чтобы комнаты на картинах получались такими изысканными. Но в конечном счете делает это его интерьеры более красивыми или они становятся хуже? Ну? Так как? Более красивыми или менее?
Его голос звучал почти зло.
Фрейя молчала, чувствуя, насколько важен ответ, который она собирается ему дать. Ведь ответ этот будет основан на том, во что она верила, но о чем не могла сказать. Если Питер его отклонит, у нее не окажется доказательств, которые она могла бы предоставить, и ей придется отступить. Тщательно взвешивая каждое слово, девушка медленно произнесла:
— Я не согласна с тем, что он это опускал. Думаю, если ты хорошо присмотришься, то увидишь: все эти нигилистические образы присутствуют на картинах, со временем становясь более выраженными. Они лучше просматриваются на изображениях пустых комнат, чем на ранних полотнах. Ты видишь, как эти образы искажают геометрию на последних работах, как изменяют и размывают свет? В ущерб сохранению спокойствия, в ущерб хранению молчания? Я думаю, Питер… я думаю, все это есть там.
Судя по молчанию, Питер обдумывал услышанное. Фрейя чувствовала, что он серьезно отнесся к ее словам; и к этому своему достижению она могла добавить сделанное им ранее признание, хоть и двусмысленное, в том, что его все еще влечет к ней, даже когда они заняты обсуждением этих новых мрачных точек зрения на картины Рииса и его самого. По мере того как ее захлестывало ощущение открывающихся волнующих возможностей, она твердила себе, что это всего лишь Питер и всего лишь одна ночь летнего безумия на севере мира.
Они пересекли мост и вошли в парк. Фрейя не знала его названия и сомневалась, что сумела бы отыскать это место на карте города. Пока они молча шли, девушка незаметно отделилась от Питера и обогнала его. В одиночестве бредя по дорожке, она увидела столпившихся вокруг пруда людей, чьи лица и части тел то озарялись непостоянным светом костра, то вновь скрывались в тени. На тропинке ее слегка задела толкающая ходунки старуха, которая протянула руку, чтобы подобрать из урны завернутый в бумагу гамбургер.
Послышался хлопок петарды, и Фрейя увидела высокую раскачивающуюся фигуру в черных одеждах со свисающими полами, которую толпящиеся вокруг люди с песнопениями поднимали до тех пор, пока охваченные огнем края длинных юбок и другие части ее пылающего одеяния не стали видны в просветах между собравшимися поглазеть зеваками; из центра костра торчал широкий черный рукав протянутой за помощью руки, хотя плоть была уже истреблена огнем.
Когда Фрейя падала, кто-то схватил ее за руку и задал непонятный вопрос. Она пыталась сформулировать ответ, все еще погруженная в мягкую темноту, одновременно сверкающую и удушливую, внутри головокружительного кольца деревьев, певцов и огня. А успокаивающий голос, с готовностью перешедший с датского языка на английский, объяснял, что ей не нужно расстраиваться, поскольку она видела всего лишь старинный обряд, не имеющий ничего общего с жестокостью; это не насильственное сожжение у столба и не казнь чучела, а всего лишь магическое прощание.
— Ведьма отправляется в путешествие, улетает вместе с дымом и светом огня на шабаш, где объединится со своими сестрами. Вот что означает этот ритуал.
Фрейя снова встала на ноги и теперь изо всех сил благодарила своего невидимого собеседника, который уже растворялся в тени. Она не могла понять, куда подевалась Северина. Затем, приходя в себя, она задалась вопросом, куда делся Питер. Постояв на дорожке еще некоторое время, Фрейя услышала свое имя, после чего он подошел к ней.
— Что случилось? Поразительно, как твоя тень, твой профиль там, в том свете… ты была похожа на птицу, на одну из этих охотничьих птиц… Почему ты так ушла? Там было столько народу, что я… с тобой все в порядке?
— Скажи, какие у нас планы на сегодняшнюю ночь? — слетели слова с ее сухих, как бумага, губ.
Ветер по-прежнему доносил из-за деревьев запах костра.
— Ну наконец-то ты спросила, — раздался в темноте голос Питера, прозвучавший слишком громко, почти агрессивно. — Та монета у тебя с собой?
— А что? Ты имеешь в виду монету мистера Алстеда?
Фрейя потянулась за монетой, а Питер потянулся, чтобы взять монету у нее из рук.
— Она ведь должна говорить людям, что делать… вот я и подумал, мы могли бы… бросить монетку…
— Прекрати. Что ты делаешь? Это не… — отпрянула от него Фрейя. — Это тебе не монетка для игры в орлянку, это совсем другое! Что ты с ней делаешь? — воскликнула она, после того как Питер завладел монетой.
— Собираюсь бросить. И посмотреть, что выпадет: орел или решка, — засмеялся он, но голос у него сорвался и прозвучал слишком высоко и неуверенно.
— Ты ее потеряешь! Отдай! Тут недостаточно света, чтобы…
Фрейя двинулась вперед, чтобы остановить его, убежденная в том, что сейчас это наконец произойдет и он победоносно заключит ее в свои объятия, однако вместо этого Питер отступил, а взметнувшаяся было тонкая ткань ее юбки скользнула обратно на свое место.
— Черт, я ее уронил.
— Не может быть! Да что с тобой такое?
— Она должна быть где-то здесь, внизу. Я собирался бросить ее сюда…
Земля, к которой они наклонились, пытаясь на ощупь найти пропажу под кустами у дорожки, влажно и сочно пахла листвой. В темноте пальцы Фрейи натыкались на валяющиеся в траве маленькие твердые веточки и шапочки желудей, на мягкие листья, на грубые стебли, на податливую почву, но только не на монету. Она слышала, как дыхание Питера, который кружил из стороны в сторону, шаря по земле руками, учащается. Затем он тихо что-то сказал. Лица Питера сквозь влажный туман летней ночи она не видела — только очертания тела на четвереньках, вырисовывающиеся на фоне травы.
— Все ее подозрения могли оправдаться. Но этого не произошло! Я не хотел, чтобы ты ехала. Знал, что случится нечто подобное.
— Пока ничего особенного не случилось, — возразила Фрейя, стараясь думать только о монете. — За исключением того, что ты потерял вещь, которая много для меня значит.
Они снова принялись прочесывать траву руками, то приближаясь друг к другу, то отдаляясь. Несколько человек прошли мимо по дорожке, даже не обратив на них внимания. Наконец Питер заговорил снова:
— При мысли о том, что я был с другими женщинами, она впадает в панику. И успокоить ее, похоже, не в моих силах.
— И о чем это тебе говорит?
Фрейя задала свой вопрос ровным голосом, но после этого с яростью стукнула ладонью о землю, а грунтовая дорожка в отместку оставила на ее руке обжигающий след от острых камешков. Надеясь, что Питер ничего не заметил, девушка сжала пораненную кисть второй рукой.
— Я не знаю, о чем Холлис думает или чем она занята в данный момент, и мне очень трудно находиться здесь, рядом с тобой. Вот о чем это мне говорит.
Фрейя продолжала молча перебирать руками в траве, стараясь представить себе, как нащупывает плоский, твердый диск монеты и как тот охлаждает шрам на ее руке.
— Нашел, — наконец сказал Питер.
Его голос прозвучал резко. Он встал на ноги, вытирая руки о штанины. Фрейя тоже поднялась с земли, приложив для этого некоторые усилия. Тонкая юбка прилипала к ее телу, задеревенелому, влажному и несколько дезориентированному внезапностью вертикального положения. В праздничном шуме около пруда наступило затишье; легкий ветерок прорезал повисший в воздухе густой туман.
— Она веселая, она симпатичная, она милая. И тебе кажется, что на этот раз все по-настоящему.
— Все правильно. Хотя она и не ты. Вот, держи свою проклятую монету.
Питер нащупал протянутую Фрейей руку и крепко зажал монету в ее ладони.
В полутьме освещенной свечами таверны неподалеку от одного из каналов они пили вино и спустя столько времени снова разговаривали как друзья.
— Думаю, ты должен знать, — произнесла она, вращая красное вино на дне своего бокала и рассматривая его в свете свечей на столике, — что даже хотя ты и был моим лучшим другом в Лондоне и я за многое тебе благодарна, если бы мне снова пришлось через это пройти, ни за что на свете ты не уговорил бы меня взять твою вину на себя.
— А я не стал бы просить, — без запинки ответил он.
Это утверждение далось ему легко и позволило быстро перейти к следующему шагу, хоть и не так быстро, чтобы это укрылось от ее внимания. Питер потянулся за бутылкой, обновил вино в ее бокале, после — в своем.
— Но вопрос заключается в следующем: если бы я не попросил тебя об этом или если бы ты мне отказала, возросли бы мои шансы в ту ночь?
Есть двери, которые человек предпочитает не открывать, поскольку знает, что оттуда может появиться и обрушиться на него. Например, воспоминание о той ночи с Питером. Но раз уж о нем было упомянуто, Фрейя могла попытаться повернуть это по-иному.
— Возможно, я отреагировала бы иначе, — произнесла она наконец.
— А тогда ты ясно дала понять свою точку зрения.
Этой короткой фразой Питер обнажил свои воспоминания о тех же событиях; его слова больше не звучали легко и непринужденно. Возможно, он надеялся услышать от нее извинения.