20. Море чувств
От удивления Сарай отдернула руку, и тогда мотылек на пальце пропал, а Лазло проснулся и сел.
– Сработало! – воскликнул он, широко улыбаясь. – Сарай, у тебя получилось!
Она смотрела на свои пальцы. В горле застрял всхлип. Девушка озадаченно сглотнула его. А сработало ли? И как?
– Мотылек к тебе не прикасался, – ответила Сарай. В этом она не сомневалась.
Но Лазло видел ее, пусть и всего секунду.
– Тогда как?..
– Я прикоснулась к тебе, – ответила она, по-прежнему изучая свои пальцы. Сарай сжала их, встретилась взглядом с Лазло и протянула: – Любопытно…
Все изменилось. Она потеряла физическое тело. В этом состоянии иные правила. Нелепо ли полагать, что теперь ее дар тоже повинуется другим правилам? Что, если ее мотыльков больше нет? Что, если… она в них больше не нуждается? Что, если мост больше не нужен, необходима только Сарай?
– Лазло, – обратилась она с круговоротом мыслей в голове. – Ранее в галерее, когда я не могла говорить и ты прижался к моей щеке… ты что-нибудь почувствовал?
Он стал фиолетовым от стыда. Понял, какой момент она подразумевала.
– Ты была права, когда сказала, что она меня сломает, – признал Лазло, ужаснувшись тому, как близко Минья подобралась к своей цели. – Я был готов сделать все, что она пожелает.
– Но не сделал, – Сарай напряглась. – Почему?
Юноша пытался подыскать ответ.
– Неожиданно… я не смог. – Его взгляд прояснился, и он понял. – Это была ты!
– Что была я? Что ты чувствовал?
– Я почувствовал… «нет», – ответил Лазло. Как еще это объяснить? Он до сих пор ощущал разрыв, который слово проделало в его разуме, сметая все на своем пути. – Вдруг так случилось, что больше ничего другого не осталось. – Его взгляд обратился к ней в поисках подтверждения, что оно исходило от Сарай. – Слово «нет». Оно затмило все остальные. И остановило меня.
Сарай кивнула. Значит, он все же его ощутил. Девушка уже делала нечто подобное перед тем, как взрыв расколол город, потопил якорь, накренил цитадель и убил ее. Она видела, как подрывник поджег фитиль, наблюдала, как пламя мчится к бомбе, и знала, что Лазло идет прямо к ней. Ее мотылек сидел на запястье мечтателя, и с его помощью Сарай обрушила на юношу волну ощущений, которые и остановили его посреди дороги. В тот раз она действовала посредством мотылька. Но сегодня, в галерее, хватило лишь прикосновения. И сейчас, коснувшись Лазло, она проникла в его сон.
Дар не исчез. Он изменился, как и Сарай. Она потеряла своих стражей. Не могла больше вылетать в ночь, следить за спящими и проникать в их сознания. Но зато могла коснуться кого-нибудь и попасть в их сны.
– Теперь мой дар работает напрямую, – сказала Сарай. – При прикосновении. – Они с Лазло залились румянцем, представляя, каково это будет.
И как бы ей ни хотелось испытать обновленный дар с Лазло прямо сейчас – всю себя и всего его, в этой кровати, в дреме и бодрствовании, размывая границы настоящего и сна, забирая лучшее, что они могли предложить, наслаждаясь каждой секундой, – Сарай знала: сейчас не время. От неотложности ситуации покалывало кожу. Чуть дальше по коридору одна маленькая девочка спала прямо на полу, заключенная в неизвестных снах, пока армия призраков стояла в оцепенении, а город внизу пустовал. И все их судьбы зависели от таких эфемерных вещей, как зеленый пузырек, зажатый между колен взбалмошной пятнадцатилетней девицы, которая уснула на дежурстве.
Прежде чем разбудить Руби, Сарай забрала пузырек. Не хотела спугнуть ее, чтобы та случайно не скинула его на пол. А Руби действительно испугалась и сделала то, что делает каждый, когда их застают спящими на дежурстве: все отрицала.
– Я не сплю! – мгновенно перешла она в защиту, хотя никто ее не обвинял… если только чье-то пробуждение автоматически не приравнивается к обвинению во сне.
– Почему бы тебе не пойти в кровать, – предложила Сарай.
Руби сонно на нее посмотрела.
– Ты разговариваешь. Твой дар… – даже будучи сонной, она понимала, что это означает. Если у Сарай есть голос, стало быть, мотыльки не появились. Оба варианта исключали друг друга.
– Возможно, он изменился, – ответила Сарай, по-прежнему не решаясь говорить уверенно. – Но ты иди. Я расскажу, как все пройдет.
Руби позволила вывести себя из комнаты, а Сарай опустилась на пол рядом с Миньей, прислонившись спиной к кровати. Лазло занял стул и забрал зеленый пузырек. Минья лежала между ними.
– Только посмотри на нее, – сказала Сарай, и, быть может, дело было в остатках музыки и серебристого света, наполнявших ее, но вид девочки пронзил ее сердца чем-то похожим на нежность. – Ты можешь поверить, что столько всего зависит от этого крошечного создания?
– Почему она не растет? – спросил Лазло.
Сарай покачала головой:
– Упрямство? – Уголки ее губ приподнялись в улыбке. – Если кто-то и мог упереться ногами в пол и отказаться расти, то это она. – Улыбка потускнела. – Но я думаю, что причина кроется в чем-то большем. Мне кажется, она не может? – прозвучало это как вопрос, будто Лазло мог знать ответ. – В какой-нибудь из твоих историй случалось подобное?
Лазло вопрос не показался странным. По его мнению, сказки таили в себе множество скрытых ответов.
– Есть одна история, – сказал он, скорее, чтобы повеселить девушку, нежели для ответа на вопрос, – о принцессе, которая заявила, что каждый день будет ее днем рождения, пока она не получит желанный подарок. Все опекали ее, как обычно, шли месяцы, а затем годы. Ей приносили и уносили кучу подарков, но все это время она не менялась.
– И что произошло?
– Конец тебе не особо поможет, если ты на это надеялась. Ее родители постарели и умерли, и всем стало плевать, чего она желает на день рождения, поэтому принцессу заточили в пещере и забыли о ней. Спустя много лет какой-то странник искал убежище от дождя и наткнулся на старуху в пещере – это была она. Принцесса постарела.
– И как же?
– Оказалось, все, чего она хотела на день рождения, это немного тишины и покоя.
Сарай покачала головой:
– Ты прав. Совсем не помогло.
– Знаю. Но для кого-то в мире это может оказаться верным ответом на загадку.
– Значит, у какого-то незнакомца есть ответ на нашу? Может, встретимся с ним на перекрестке и обменяемся?
– Ты думаешь, – поинтересовался Лазло, – что ответ кроется там? – Кивнул на Минью. Он имел в виду ее разум, понимал, как немногие другие люди, что подсознание – это место со своим ландшафтом, природой, городом, миром. И Сарай могла туда проникнуть. Это наполняло его восхищением и поразительной гордостью.
– Не знаю, – ответила она. – Но знаю, что она там, и нам нужно поговорить. Я должна изменить ее мнение.
Девушка храбрилась, но Лазло видел, что она боится.
– Жаль, что я не могу пойти с тобой.
– И мне.
– Я могу чем-то помочь? Что-нибудь принести? Видишь, это я бесполезный.
– Просто будь рядом.
– Всегда.
Она знала, что он так и сделает, что бы ни случилось. И с этими мыслями Сарай потянулась дрожащими пальцами к руке Миньи, а затем погрузилась в ее разум.
Фералу не нравились новые матрасы. Но не в них было дело. На них можно было чудесно отдохнуть, но он все равно ворочался бы, причитая о вопиющей нелогичности Руби.
Руби.
Злилась, что он не подсматривал за ней голой?! И что это была за издевка насчет «ничего» – противоположность «чему-то»? Вовсе нет! Противоположность «ничему» – «все», если уж быть точным. А Спэрроу! Что она подразумевала, когда сказала, что он плох – фантастически плох – в понимании чувств других? Неправда! Нельзя расти с четырьмя девушками, не понимая моря чувств. А что его действительно возмутило, так это то, что они опозорили его перед Лазло! Ферал надеялся, что хоть он понимает, насколько это глупо. Сарай не такая. Лазло повезло. Хотя, если учесть, что Сарай мертва, то не так уж и повезло.
Но чудо в том, что по ней и не скажешь, что она призрак, если не вмешается Минья. А Минья спит, так что Ферал предположил, что Лазло с Сарай занимались прямо противоположным. Может, в эту секунду они как раз оценивают степень своего везения. Ферал скривился и исполнил очень драматичный переворот с правого плеча на левое, лишь чтобы издать немужественный вскрик и отползти назад при виде силуэта у своей кровати.
Руби.
– А ты чего хочешь? – кисло осведомился он.
– А как ты думаешь? Подвинься.
Но бедняга Ферал все равно не знал. Руби скользнула под одеяло (ему пришлось выбивать из него и подушек пыль; одно вызывало чесотку, другие были бугристыми; Фералу они не нравились), а затем легла на спину и замерла в ожидании.
В ожидании чего?
Неужели она хотела… этого? Сейчас? Юноша обдумал все варианты и нерешительно протянул руку.
Руби выдала гортанный, полный отвращения звук, будто Ферал совершенно безнадежен (так что нет, судя по всему, она хотела не этого), и, взяв его за руку, притянула так сильно, что парень прижался к ней всем телом и… о… Обнял. Она хотела, чтобы он обнял ее сзади. Руби спрятала его руку себе под грудь, и на этом все. Девушка уснула. А вот Ферал еще долго не мог уснуть. Тепло ее кожи и изгибы фигуры у его тела сообщали только одну мысль: «Пресвятая Такра, ради всего святого – и очень-очень не святого, – что это значит?»
21. Потомок древнего рода возмущенных ноздрей
Книги.
Коридоры, наполненные книгами.
Тион с Каликстой и вправду обнаружили остатки древней библиотеки Плача… или же, если точнее, древней библиотеки города, которым раньше звался «Плач», прежде чем богиня забвения поглотила его название во всепоглощающем акте предсмертного возмездия.
Некоторые проходы завалило, тут и там лежали скелеты, которые могли принадлежать только библиотекарям, оказавшимся запертыми после падения якорей. «Хранители мудрости», – вспомнил Тион, как их называли. Некогда наверху это было величественное строение, но его превратили в порошок. Осталось только книгохранилище, подземные уровни, не уходившие слишком глубоко, поскольку город строился над сетью разветвленных водных путей. Тем не менее здесь было много книг. Когда они открыли дверь, Тион в изумлении бродил по помещению, ощупывая пальцами пыльные корешки и гадая, какие за ними кроются утерянные знания.