Сарай стояла на месте, в ожидании, заметит ли ее девочка. Пока нет. Она полностью сосредоточилась на младенце. Понесла его к столу и положила на одеяльце. Сарай предположила, что она планирует поменять подгузники. Девушка позволила своему взгляду прогуляться по комнате, гадая, найдет ли тут себя – в младенчестве. Она должна выделяться среди остальных, единственная с рыже-каштановыми волосами Изагол.
Осмотревшись, Сарай заметила некую аномалию. Каждый раз, когда она пыталась посмотреть на дверь – единственную, которая вела в коридор, – появлялся своего рода… сбой, будто взгляд постоянно упускал что-то. Девушка заморгала, пытаясь сосредоточиться, но местность сонного пейзажа размывалась, как запотевшее от дыхания стекло. Пару раз показалось, что она увидела уголком глаза какие-то силуэты, но когда поворачивалась, там никого не было.
Сарай задалась вопросом, где же Эллен? И себя она тоже не нашла.
Минья вернулась к колыбелькам, подняла еще одного младенца и устроила у себя на бедре. Затем начала раскачиваться и слегка подпрыгивать – Сарай видела, что люди часто так делают, чтобы успокоить своих детей, когда те просыпаются по ночам. Ребенок безмятежно смотрел на Минью. Колыбелька, к которой она подошла первой, все еще пустовала, и Сарай покосилась на стол, где Минья меняла ребенку подгузники. Там его не оказалось.
По спине побежал тревожный холодок.
Она подошла ближе, и текст песни Миньи выстроился и скользнул в ее разум, каждое слово кристаллизировалось от сладости неземного голоска девочки. Сарай также отметила, что в яслях стало тихо. Дети на полу перестали играть и наблюдали за ней, младенцы тоже. И тогда Сарай подумала: если все они ее видят – они, обычные фантазмы, сотворенные воображением Миньи, – то и Минья должна знать о ее присутствии.
Она уловила уголком глаза очередной намек на движение, и длинные тени прошли там, где никого не было. Песня Миньи звучала так:
Бедняжка, божий отпрыск,
Завернут в одеяльце,
Ты лучше носик спрячь
И посиди тихонько.
Разве ты не слышишь?
Монстры уже близко.
Спрячься, обреченный,
Притворись, что мертвый,
Или сам умрешь!
И Сарай увидела, что Минья не переодевала ребенка, а укутывала его в одеяльце, прямо как говорилось в песне. Это какая-то игра. Ее голос оставался озорным, лицо – открытым и улыбчивым. На «Ты лучше носик спрячь» она ласково нажала младенцу на крошечный носик и натянула одеяльце ему на лицо. Это как игра в «ку-ку», только больше лицо ребенка не показывалось. На «посиди тихонько» ее голос опускался до шепота, и все стало странным. Минья полностью завернула ребенка – голову, руки, ноги, все заправлено, укрыто, укутано в аккуратный сверток, а затем… просунула его в щель в стене.
Сарай прикрыла рот ладонью. Что Минья делала с детьми?
Когда она двинулась к колыбелькам за следующим, Сарай кинулась к щели в стене – она определенно была плодом воображения, и ее не существовало в настоящих яслях – и заглянула внутрь. Там были еще свертки – маленькие и побольше.
Ни один не шевелился.
Сарай упала на колени, достала ближайший и развернула его. Руки отчаянно тряслись, пока она пыталась сосредоточиться и не прикасаться к нему, так как не знала, что обнаружит внутри. Но вот одеяльце развернулось, и внутри оказался младенец – живой и абсолютно неподвижный.
Сарай никогда не видела ничего более неестественного.
Дитя лежало безо всяких движений, свернувшись настолько, насколько возможно, и смотрело на нее со слишком взрослой настороженностью для блестящих глазок младенца. Будто ему приказали не шевелиться, а он все понял и повиновался. Девушка потянулась к следующему свертку, и следующему, развертывая детей, как коконы. Все были живы, но обездвижены и молчаливы, как маленькие куколки. А затем богиня развернула последний, и в нем оказалась она – маленькая Сарай с коричными кудряшками, – и с ее уст сорвался всхлип.
После этого звука пение оборвалось. В яслях воцарилась гробовая тишина. Развернувшись на коленях, Сарай столкнулась лицом к лицу с Миньей. Девочка дрожала от мрачного пыла, глаза округлились и затуманились, дыхание выходило быстрыми рывками, кожа трещала от переизбытка энергии. Злобным мелодичным голоском, от которого у Сарай пробежали по коже мурашки, она сказала: «Тебя не должно здесь быть», и девушка даже не знала, имеет ли она в виду ясли или сон. Но ее слова и тон будто скользили в танце, движение становилось быстрее и громче, тени надвигались, и тогда в ней проклюнулся жуткий страх.
Сарай побывала в бесчисленном количестве кошмаров, как в своих, так и чужих, а этот сон едва ли можно было считать кошмаром. По описанию он выглядел странно, нежели пугающе. Все дети живы. Просто укутаны. Но у снов есть ауры, всепроникающее чувство, просачивающееся сквозь кожу, и аурой этого сна был ужас.
– Минья, – обратилась Сарай. – Ты меня узнаешь?
Но девочка не ответила. Она смотрела мимо Сарай на развернутые коконы, на маленьких живых куколок.
– Что ты наделала?! – закричала девочка, впадая в неистовство. – Теперь они их найдут!
Сарай не нужно было спрашивать, кто «они». Она десятки раз видела Резню во снах Эрил-Фейна и тех, кто был рядом с ним в тот кровавый день. Знала отвратительную, жуткую правду. Но она никогда не была здесь, в яслях, в ожидании начала.
Вот только, разумеется, она была здесь. Когда ей было два года.
Они уже идут? Это тот самый день? Ужас сконцентрировался вокруг девушки. Тени приближались, как фигуры, танцующие в круге, а все дети и младенцы начали плакать – даже молчаливые развернутые и завернутые куколки. Свертки заерзали, и из щели в стене полились вопли.
Минья была не в себе, металась от ребенка к ребенку, суетилась и хватала их, рывком ставила на ноги, пыталась поднять младенцев с пола. Они расползлись, выпутываясь из пеленок, выйдя из оцепенения, и лицо девочки одичало от расстройства. Задание было невыполнимым. Детей было около тридцати, а помощи – никакой.
И вновь Сарай задумалась: где же няни?
– Это ты виновата! – накинулась Минья на Сарай, кидая перепуганные взгляды на открытую дверь. – Ты все испортила! Я не смогу унести всех.
– Мы их спасем, – заверила Сарай. Паника начинала передаваться и ей наряду с беспомощностью. Аура этого сна обладала грубой силой. – Мы всех спрячем. Я помогу тебе.
– Обещаешь? – спросила Минья, ее круглые глаза наполнились мольбой.
Сарай замешкалась. Слова с привкусом лжи готовы сорваться с уст, но она не знала, что еще делать, поэтому произнесла их. Дала обещание.
Лицо Миньи изменилось.
– Ты лжешь! – вскрикнула девочка, будто прекрасно знала, чем закончится этот день. – Все повторяется! Они всегда погибают!
Дети плакали и расползались в разные стороны, пытаясь спрятаться за колыбельками и под кроватками, а младенцы выли и блеяли. Сарай поняла – это правда: они давно погибли, и она не может спасти ни единого. Отчаяние накрыло ее с головой – почти.
Девушка напомнила себе, кем является, чем является и что в этом мире она обладает силой. Сарай может трансформировать сны. «Они всегда погибают!» – сказала Минья. Стало быть, она переживала этот день снова и снова? Всегда пытаясь спасти их, и всегда безуспешно? Сарай не могла воскрешать мертвых или оборачивать время вспять, но удастся ли ей дать Минье победить хотя бы раз?
Она захватила власть над сном. Это было легко, словно вдох. Закрыла дверь в ясли – ту, на которую постоянно оглядывалась Минья. Закрыла, чтобы никто не мог войти. А затем создала другую, в противоположной стене, где двери никогда не было. Она открывалась в небо, где ждал пришвартованный корабль – версия шелковых саней, только крупнее, с лоскутными понтонами, кисточками и гирляндами из помпонов на перилах, а вместо мотора была стая запряженных гусей, выстроившихся буквой «V» и готовых доставить их в безопасное место. Осталось только забрать детей и перенести на корабль, но Сарай и с этим могла помочь. Достаточно просто пожелать, чтобы они переместились туда. Не обязательно подгонять и поторапливать их. Она сказала Минье: «Мы можем сбежать», и указала на дверь.
Но вдруг Минья вздрогнула, и когда Сарай оглянулась, то увидела в новом дверном проеме мужчин, и одним из них оказался ее отец с ножом в руке.
Сарай пожелала, чтобы он исчез, но в ту же секунду Эрил-Фейн появился в другой двери – вновь открытой, будто ее никогда и не закрывали. И опять, и опять – он возвращался каждый раз. Стоило ей изменить сон, как он сводил трансформацию на нет. Все равно что пытаться перенаправить реку, используя только руки. Богоубийца всегда возвращался – с мрачным лицом, ножом и своей миссией.
– Не сработает, – сказала Минья, и ее лицо увлажнилось от слез. – Думаешь, я не пробовала?
И тогда Сарай поняла, что это сопротивление – дело рук Миньи, ее собственная непримиримость, порожденная столь глубокой травмой, что она не могла спастись от нее даже во сне или же позволить сделать это Сарай. Здесь она в ловушке вместе с младенцами, которых не смогла спасти.
– Выходи! – рыдала она, пытаясь достать маленького мальчика из-под кроватки. – Пойдем со мной! Нам нужно бежать!
Но он сильно перепугался и отползал все дальше. В конце концов Минье удалось достать другого мальчика, которого Сарай приняла за Ферала, и поднять двух запеленатых младенцев одной рукой: Руби и Спэрроу. Они плакали. Сарай дивилась, как Минье удавалось их держать. Она сама была такой маленькой. Но девочка действительно это сделала и пронесла их всю дорогу по коридору к сердцу цитадели, где протиснула в щель и уберегла от опасности. Откуда у нее только взялись силы? А потом Минья поразила Сарай. Она схватила ее за руку и начала тащить с ними.
– Тише, – грубо шикнула девочка на младенцев. Руки Сарай и Ферала были сжаты в невероятно крепкой хватке. Пальцы Миньи соскальзывали; ей приходилось держать крепче. Это было больно. Сарай попыталась вырваться, но Минья развернулась и требовательно спросила, свирепо прорычав: – Вы тоже хотите умереть? Хотите?