итадель, покинуть Плач.
– Мне жаль, что приходится просить вас уйти. – Эрил-Фейн сглотнул. – Здесь нет вашей вины. Вы не должны быть теми, кто…
– Все нормально, – перебила Сарай. – Мы готовы уйти. Раньше у нас не было такой возможности, но теперь…
– И куда вы направитесь?
Сарай, Лазло и Ферал переглянулись. Они понятия не имели.
– Спэрроу хотела бы прогуляться по лесу, – начала Сарай. – А я хотела бы поплавать в море.
Они с Лазло обменялись секретным взглядом. Прошлой ночью, в какой-то момент их долгого, мечтательного сна, они отправились плавать в теплом море, покрытом лунным сиянием. Там ребята наткнулись на бутылку с посланием, ныряли с ножами в зубах, чтобы перерезать арканы левиафанов и освободить их от рабства.
Может, они сделают это в реальности. Почему нет? Кого еще они могут освободить, если отправятся на поиски?
От этой мысли у нее закололи кончики пальцев, а по рукам побежали мурашки.
По чистой случайности в эту секунду ее взгляд остановился на лице Азарин, и Сарай получила ответ на вопрос, направивший заряд электричества по ее позвоночнику. Не нужно далеко идти, чтобы найти рабов, желающих освобождения. Азарин смотрела через аркаду на галерею, где застыла призрачная армия Миньи. Рабов хватало и тут.
Сарай сказала Азарин:
– Я сделаю все возможное, чтобы они стали свободны. Клянусь.
– А если не сможешь?
Сарай не знала, как ответить. Если у нее ничего не получится, значит, Минья уже за пределами доводов рассудка и исцеления, а если так, то что?
Лазло опустил руку ей на талию и сказал:
– Она сможет. Но ей нужно время, и оно у нас есть.
Говорил он вежливо, но твердо, и Сарай поняла, что Лазло их защитит – всех их, включая Минью, в будущей жизни с ее непредсказуемыми горизонтами.
Спэрроу предложила всем чай.
– Он ненастоящий, просто травы, – виновато добавила она.
– Мы позаботимся, чтобы у вас был настоящий чай в путешествии, – ответила Сухейла и с удивлением отметила укол грусти, когда подумала об их переезде.
Всю свою жизнь она мечтала, чтобы цитадель исчезла, а теперь ей жаль? О, не жаль, что небо расчистится, тень пропадет и город войдет в новую эру, а жаль потерять возможность получше познакомиться с этими детьми, такими сильными, яркими, скромными и голодными, у которых нет другого дома, кроме этого, и никого, кроме друг друга. Она видела в них такую тоску, сплетенную с нерешительностью, будто они стремились к новым отношениям, но не верили, что их заслуживают, и ее сердца сжимались. Это заставляло ее чувствовать себя виноватой, что, считая всех мертвыми, она никогда даже не оплакивала их.
Божьи отпрыски. Кто первым придумал это название?
Сухейла не могла вспомнить, но знала следующее: она сама родила такого, как и практически каждая женщина в городе. Все эти потерянные младенцы… все неоплаканные. Поскольку женщины не могли их помнить, они никогда не казались реальными. Было легче представлять, что их никогда и не существовало – во всяком случае, до Освобождения, когда Азарин с остальными вернулись домой с круглыми животами – таким ужасным доказательством, что все это происходило на самом деле.
Про тех детей тоже никто никогда не упоминал, хотя они определенно были реальными и родились на свет лишь для того, чтобы попрощаться с ним.
В груди женщины расцвела неожиданная скорбь, да такая мощная, что на секунду у нее перехватило дыхание. Эти четверо молодых людей, с их скромными улыбками и лазурной кожей, придавали реальности остальным, но выставляли их не как монстров или даже богов, а просто сирот.
– Вы в порядке? – спросила Сарай, всматриваясь в свою… свою бабушку… когда та согнулась пополам от недостатка воздуха.
Лазло тут же подбежал к Сухейле и взял ее за локоть для поддержки. Рядом не было стула, но он с легкостью создал его. Тот вырос прямо из-под земли, как металлический цветок на стебле. Юноша помог женщине присесть, и остальные собрались вокруг нее.
– Я принесу воды, – крикнул Ферал, направляясь на кухню.
– Что такое, тебе плохо? – спросил Эрил-Фейн, опустившись перед матерью. Он выглядел таким обеспокоенным.
– Все нормально, – ответила она. – Не суетитесь вокруг меня.
– Дышать можешь? Сердца болят?
– В каком-то смысле, но не из-за проблем со здоровьем. Все нормально. Со мной все в порядке. – Женщина стала суровой, чтобы они ей поверили. – Это скорбь, а не сердечный приступ. Думаю, к этому времени все мы знаем, что скорбь нас не убивает.
Остальные все равно продолжили хлопотать над ней. Ферал вернулся с водой. Та оказалась слаще, чем вода в Плаче, и, попивая ее, Сухейла задумалась, с какого уголка мира она взялась – эта дождевая вода, добытая мальчиком, ворующим облака. А еще она гадала, в каком уголке мира они окажутся – эти отверженные дети, не принадлежащие никому.
– Нужно отвезти вас домой, – сказала Азарин, хотя Сухейла была всего лишь предлогом. Ей хотелось побыстрее уйти. Ее разум все время возвращался внутрь цитадели, в руку «синистер» с рядами маленьких комнат, непрерывными криками младенцев и рыданиями женщин.
Но Сухейла покачала головой.
– Пока рано. Я хотела спросить…
Может, лучше не знать, но она больше не может терпеть. Возможно, это ее последний шанс узнать правду. Сможет ли она прожить с этим вопросом остаток своих дней? Нельзя и дальше притворяться, что те дети – ее дитя – не существовали и вообще не были людьми.
– Вам известно, что они с ними делали? – спросила женщина, переводя взгляд с одного лица на другое. – Что стало со всеми теми детьми?
Обрушилась тишина. Сарай, со своей стороны, видела Киско с одним зеленым глазом и Минью, пытавшуюся ее защитить, пока Корако ждала в дверном проеме.
– Нет, – ответила она. – Не известно.
– Мы знаем, что Корако забирала их, как только проявлялся дар, – добавил Ферал.
– Забирала куда? – спросила Сухейла, страшась услышать ответ.
– Мы не знаем, – покачала головой Сарай. – Мы думали, что, возможно, их увозили из Плача. Как Лазло.
– Не представляю, каким образом, – размышляла Сухейла. – Боги никогда не покидали города. О, Скатис иногда летал вдоль реки, чтобы выследить беглецов, или в Форт Мисрах, чтобы казнить фаранджи, которым хватило глупости пересечь пустыню. Но, помимо этого, они никуда не уходили.
– Их не выносили из цитадели, – сказал Эрил-Фейн.
– Мы бы определенно заметили, – согласилась Сухейла.
– Нет. В смысле: их не выносили из цитадели.
Все повернулись к нему, поначалу не понимая разницы между его словами и Сухейлы. Они сошлись на одной мысли, не так ли? Но Сарай видела, что он взволнован, его взгляд отказывался встречаться с ее, и тогда поняла: Сухейла строила догадки. Он – нет. Это было утверждение.
– Что тебе известно? – тут же спросила она.
– Только это. Когда ты родилась, я… Иногда я проходил мимо яслей, чтобы попытаться рассмотреть тебя. Изагол это не нравилось. Она не понимала, почему мне не все равно. – На его лице отразилась буря эмоций, и Сарай ощутила их отклик в собственной груди, точно как почувствовала свою надежду в нем. – Она заставила меня прекратить. Но до этого я видел Корако. Несколько раз. Она шла с ребенком. То есть с разными детьми. Я не знаю, что она с ними делала. Но знаю, что заходили они вместе, а… выходила она одна.
– Заходила куда? – выдохнула Сарай. Все взгляды были прикованы к Эрил-Фейну.
– Там есть одна комната. Я никогда в ней не был, но однажды видел ее с другого конца коридора. Она огромная. А еще… – он жестами показал сферу. – Круглая. Туда Корако и уводила детей.
Он описывал сердце цитадели.
34. Предназначение бекона
Руби проснулась и даже не поняла, что ее разбудило. Повалялась пару секунд… а потом вытянулась, как струна, села в кровати – в кровати Миньи – и вспомнила, где она и что здесь делает. Резко обернулась, ожидая увидеть, что девочка проснулась и впала в маниакальное состояние или, что еще хуже, просто ушла, но затем с облегчением осела обратно. Минья по-прежнему лежала на полу, глаза закрыты, лицо излучает умиротворение.
Ох, как бы ребята разозлились, узнай, что Руби уснула на дежурстве! Но все нормально. Минья спит. Очевидно, что снадобье из зеленого пузырька работало исправно. Разве не глупо, что они должны сидеть здесь и смотреть, как она спит?! Наверное, в Чистилище это такой вид спорта, подумала Руби: наблюдение за сном. Что ж, из нее плохая спортсменка. Но она не виновата! Она не умела так хорошо справляться со скукой, как остальные. Если они не хотят, чтобы она спала на дежурстве, то пусть кто-нибудь составит ей компанию.
– Это лишает смысла всю затею с посменным дежурством, – ответила Спэрроу, когда Руби молила ее остаться.
– Если останешься со мной, я останусь с тобой, – попыталась она поторговаться.
– Вот и нет, – ухмыльнулась Спэрроу. – Ты улизнешь на свободу, как только закончится твоя смена.
– Ну и можно ли меня в этом винить?
– Нет. И именно поэтому сейчас уйду я.
Так она и сделала, как и Ферал, заявив, что ему нужно наполнить тазик в дождевой комнате. Поэтому Руби задремала – не столько от усталости, сколько назло им. Но теперь она проснулась, и когда вспышка паники утихла, девушка услышала голоса в коридоре.
А еще… это что, чьи-то шаги?
В цитадели никогда не раздавался звук шагов, потому что все ходили босиком. Но Руби их услышала и мгновенно оживилась. Спрыгнула с кровати, спустилась по лестнице из спальни Миньи, пробежала через зал с куполом к двери. Лазло оставил ее открытой, когда снова активировал двери, поскольку они постоянно сновали туда-сюда. И хорошо, а то Руби ничего бы не услышала, не проснулась и не высунула бы голову в коридор, чтобы узреть невероятную картину: люди.
Руби быстро нырнула обратно. Что люди делают в цитадели? Снова выглянула. Они направлялись по коридору к сердцу цитадели, и тогда Руби заметила кое-что еще: Лазло, Сарай, Спэрроу и Ферал шли вместе с ними. Абсолютно спокойно.