– Верран! – рявкнула Нова. – Сейчас!
Тот вдохнул побольше воздуха, готовый исполнить приказ.
И резко выдохнул. Верран не закричал. А уставился вперед. Потому что в эту секунду вражеские ряды расступились и открыли вид на девочку в дверном проеме. Она не парила и не размахивала оружием. Просто стояла с руками по бокам, опущенной головой, не моргая, и смотрела на них исподлобья с необыкновенной враждебностью. Всего лишь дитя. Такая маленькая, запястья тоненькие, как обглоданные птичьи косточки. Короткие неровные волосы, вместо одежды – лохмотья, свисающие с плеча, чтобы показать такую же хрупкую ключицу, как очин пера. Все в ее виде было неправдоподобным: размер, неподвижность, черноглазая ярость. Но не это заставило Веррана выдохнуть весь воздух. Он запнулся, потому что знал ее. Как и Киско. Рук, лежащий без сознания, тоже бы ее узнал. Ее было невозможно забыть, она ничуть не изменилась за эти пятнадцать лет.
– …Минья? – спросила Киско дрожащим голосом.
Минья нахмурилась, и вдруг ее лицо вытянулось от шока и узнавания. Все призраки одновременно замерли, включая Сарай. Лазло как раз подоспел к ней и увидел, что ее лицо окаменело.
Нова тоже заметила. Все солдаты перестали двигаться в одну и ту же секунду, и она мгновенно догадалась. Отрепетированные движения армии обрели смысл. Этот враг, которому не навредишь, эти теневые солдаты, которых не остановить, – все они принадлежали этому свирепому маленькому существу. Они исполняли ее волю. Повиновались ее магии.
И внезапно этот непобедимый враг перестал быть непобедимым. Улыбнувшись пиратской улыбкой злобного удовольствия, Нова потянулась и украла дар Миньи.
45. Если бы сражение было танцем
Нова никак не могла знать.
Ничто не могло подготовить ее к такому. Она была пиратом, ее дар встречался реже редкого, а мощность просто зашкаливала. Нова отбирала силу у стихийников, метаморфов, военных ведьм. Сражалась на дуэлях и в битвах и ни разу не проигрывала. Но забрать этот конкретный дар, как она сразу же поняла, было все равно что поднять гору и с мощным рывком взгромоздить его себе на голову.
Вес был просто невообразимым. На глаза накатила черная волна, угрожая поглотить все на своем пути. Нова боролась каждой фиброй своей души, зная, что если потеряет сознание сейчас, то уже никогда его не обретет.
Взяв волю в кулак, она пробила себе путь из тьмы. Покачиваясь, уставилась на девочку в проходе, не понимая, как та могла контролировать подобную силу. Тяжелее, чем любой дар, который ей когда-либо доводилось отбирать. Нова чувствовала, что он сжигает ее, словно фитилек свечки. Как такая кроха могла удерживать столь сильную магию и не тонуть в ней?
Если Нову потрясла тяжесть силы Миньи, то Минью потрясла ее потеря.
В течение многих лет она собирала души одну за другой. Вес увеличивался постепенно, а с ним вырабатывалась и устойчивость. Она даже не подозревала, какую ношу несла на себе, пока ее не забрали. Не знала, что содрогалась под ней, пока не перестала. Минья не могла вспомнить, как ощущала себя раньше, когда была просто девочкой, а не якорем для призраков. Она отличалась от остальных, использовавших свою магию только при необходимости, – чтобы разжечь огонь, призвать тучу, высвободить мотыльков или вырастить сад. Она поддерживала ее все время. В противном случае ее призраки исчезли бы. Девочка не могла просто засунуть их в ящик и отдохнуть, не могла привязать их нити к какому-нибудь крючку, чтобы они не ушли из мира. Была только она и воображаемый кулак, в котором соединялись все тонкие паутинки душ.
Минья держала их даже в редкие моменты сна. Она выросла с этим бременем – или, если точнее, не выросла. Каждая капля ее энергии уходила на это колоссальное, беспрерывное расходование силы. Она потратила слишком много. Потратила все без остатка, да так, что ей не хватило энергии на рост.
Минья была фитильком свечки, а сила – огнем, пожирающим ее каждую секунду. Но так уж случилось, что этот фитилек из чистого упрямства отказывался сгорать.
Нова чувствовала себя так, будто на нее рухнула гора. Минья же чувствовала, что сбросила гору. Напряжение испарилось. Легкие наполнились воздухом, тело – жизнью. Она стала легкой, как пылинка, и воспарила, как бабочка. Дело было не только в тяжести душ, но и в постоянной обузе из ненависти-страха-отчаяния. Все эти несчастные крики оборвались, и тишина была мягкой, как бархат, а еще глубокой и насыщенной, как ночное небо.
Минья будто переродилась. На стремительную восхитительную секунду она почувствовала нечто сродни покою.
А затем наступила паника. Она бессильна. Армия была ее могуществом. Без нее она не что иное, как птичьи косточки и ярость.
Минья и Нова смотрели друг на друга с противоположных сторон сердца цитадели – одна лишена магии, другая потонула в ней. Призраки на секунду застыли, пока Нова пыталась найти равновесие под грозным потоком тьмы. У нее не оставалось выбора, кроме как выпустить другие дары, хоть она и понимала, что их тотчас используют против нее. Сперва она отпустила дар Рука, но не прежде, чем разорвала временную петлю и освободила Эрил-Фейна с Азарин.
В этом не было необходимости. Нова могла оставить ее повторяться снова и снова, и так бы и сделала, но увидела, что Рук приходит в сознание, и тогда это непременно бы сделал он.
Любопытная особенность временных петель Рука: их не обязательно разрывать в том же месте, где они замкнулись. Вот в чем истинная красота его дара. Не просто в повторении одного события снова и снова или в насыщении ненависти скорбящей богини. А в возможности вернуться назад по течению времени – максимум на десять секунд, но порой десять секунд решают все – и сказать: «Нет, я не хочу, чтобы это произошло». А потом все исправить.
Нова замкнула петлю после того, как жало пронзило два тела. Но если бы ей захотелось, она могла бы разорвать ее до этого события. Достанься выбор Руку, он бы так и поступил.
Эрил-Фейн с Азарин могли бы выжить.
Но Нова не знала пощады. Даже несмотря на сокрушительную лавину магии Миньи, она выждала секунду-другую, чтобы жало прорезало себе путь и окрасило себя алым. Только тогда она рассекла петлю, пузырь исчез, и капсула замкнутого времени влилась обратно в поток, унося с собой жизни Азарин и Эрил-Фейна.
Как только дело было сделано, Нова отпустила дар Рука и ощутила крупицу облегчения.
Остальные видели, как это произошло. Невзирая на всю отвратительность петли, пока воины возвращались к жизни, в них теплилась еще какая-то надежда, но теперь и с ней было покончено. На сей раз они в последний раз распластались на дорожке. Больше они не вставали. Кровь стремилась только вперед. Сухейла вскрикнула и осела на Ферала, заливаясь слезами. Лазло стоял с Сарай, оцепеневшей вместе с остальными призраками. Но именно Спэрроу побежала по дорожке, не обращая внимания на опасность, чтобы надавить на кровоточащие раны воинов.
Далее Нова освободила дары Руби и Ферала, которые ощутили, будто им вернули на место недостающие кусочки, и тут же призвали их. Руби создала огненные шары, а Ферал призвал грозовую тучу с далекого неба. Дар Сарай тоже вернулся, но как оружие был бесполезен, даже если бы она не окаменела вместе со всеми призраками.
Нова старалась совладать с властью Миньи. Та была чрезвычайно велика – все равно что пытаться оседлать дикого зверя, который хочет проглотить тебя целиком. Она знала, что не может оставить ее себе, иначе это ее уничтожит. Но и отпустить не могла, или это сделает маленькая девочка. Решение оказалось простым. Она делала это бесчисленное количество раз, с самого начала пути с Заяком и Шергешем.
Нове удалось заставить некоторых призраков повернуться к Минье. Поднять ножи.
Глаза Миньи расширились, и на поразительную долю секунды она ощутила то бессилие, которое навлекала на других. Если бы поножовщина была танцем, выглядело бы это так: многочисленные лезвия, сверкающие в безупречном унисоне. Минью окружили. От изумления она замерла как вкопанная, а ножи дружно метнулись в ее сторону.
Лазло не думал. Просто действовал. Он схватил девочку сзади и прижал к себе, как куколку. Майка натянулась на спине, когда он согнулся, чтобы прикрыть ее своим телом.
Чтобы прикрыть ее своим телом.
Обездвиженная Сарай наблюдала, как лезвия замерли всего в нескольких сантиметрах от его спины.
Нове с трудом удалось их остановить. На это усилие потратились все остатки энергии, вышедшие из тела как воздух при выдохе. Она почувствовала вибрацию грома, увидела вспышку огненного шара и поняла, что время истекло. Пора с этим покончить. Сейчас.
В Плаче Тион, Руза, Каликста и Цара по-прежнему сидели во дворике и наблюдали за цитаделью. Они не изучали «Такранаксет», не ели бекон и даже не препирались. Все откинулись на спинки стульев и не сводили глаз с гигантского серафима в небе. Никто не знал, что там происходит, но знали другое: Эрил-Фейн, Азарин и Сухейла оставались там слишком долго. И с разумами, полными миров, прорезей в небесах и ангельских карт, ни один из них не будет знать покоя, пока они не вернутся.
Поэтому все направили взгляды вверх и увидели, как серафим вздрогнул. Поначалу он просто дернул пальцем, а затем вся массивная рука внезапно согнулась в локте и вскрыла собственную грудь.
46. Словно мужчина, вырвавший свое бьющееся сердце
Нова действовала резко. Неосторожно. Вокруг нее гудел оживший божий металл. Еще недавно ей хватало легчайшего прикосновения воли, чтобы начать его формировать. Но сейчас это давалось с трудом.
Она вскрыла грудь серафима и заставила его запустить туда руку, словно мужчину, вырывающего свое бьющееся сердце. Но он вырывал не сердце. А людей – жителей Плача, трупов, божьих отпрысков, призраков. Гигантская металлическая рука потянулась внутрь, и стены с дорожкой стали жидкими, чтобы поднести людей к раскрытой ладони.