Ил. 27. Дмитрий Александрович Пригов. По проекту Е. Дашкевич и А. Оболенской
Ил. 28. Леонид Мильграм и Мирелла Пасторе. Кенотаф Исидора Мильграма (Г. В. Франгулян)
Совсем по-иному оформлена могила известного педагога Леонида Мильграма (с. 2011) и его жены Миреллы Пасторе (с. 2012) (ил. 28). На столбе расположены большие горельефные портреты из метала: внизу престарелый сын Леонид, умерший в 90 лет, а вверху его относительно молодой отец Исидор Мильграм, умерший в 42 года; справа мать и жена – врач[269] Мирелла Пасторе.
Старший Мильграм был большевиком и одним из первых сотрудников советских спецслужб за границей, много лет проработал разведчиком в Европе и Китае; в 1937 году его арестовали как троцкиста, но он не признал своей вины и не показал на других. Исидора Мильграма расстреляли, а труп сожгли в крематории на Новом Донском; портрет появился здесь много лет спустя, и, учитывая обстоятельства, его можно назвать своеобразным кенотафом[270].
Любопытной особенностью современных российских кладбищ стало использование забытых или невостребованных надгробий. На современном языке эта практика называется рециркуляцией. Как было сказано, в советское время старые надгробия либо использовались как строительный материал, либо переносились в сохранившиеся некрополи. Таков случай Владимира и Поликсены Соловьевых на Новодевичьем монастырском кладбище (с. 155), происходило подобное и на Новом Донском.
Первый пример – классический часовенный столб (ил. 29) с колоннами и многопластными килевидными арками, под которым лежат Л. А. Горбунков (1894–1949) и В. Д. Горбунков (1908–1954); на других сторонах столба указаны более молодые Горбунковы. Второй выполнен в жанре открытой книги на высоком постаменте (ил. 30); на лицевой стороне выгравировано: Израиль Маркович Райхенштейн (с. 1968). Однако под памятником похоронены в основном члены семьи Розидор: сверху имя Хумочка Розидор (1910–1934)[271]; на боковой стороне имена Шулим Абович и Элеонора Владимировна (с. 1995)[272]. Всего здесь лежит семеро Розидоров! Этот тип рециркуляции представляет восстановление прошлого в виде использования старых надгробных памятников. К тому же к атрибутам обновления можно отнести фотографии на обоих памятниках. Как я пишу во Вступлении, в Европе они стали появляться на надгробиях в конце XIX века, в России позже. Да и в любом случае на старых часовенных столбах фотографий не бывало.
Ил. 29. Часовенный столб. Рециркуляция старых памятников
Ил. 30. Открытая книга. Рециркуляция
Ил. 31. Обрубленное дерево. Рециркуляция
И еще один отреставрированный памятник на Новом Донском в жанре обрубленного дерева (ил. 31) – мы видели такие в Донском некрополе, они возникли на рубеже XIX столетия (с. 130). На этом сучковатом дереве не только указаны имена захороненных, но и установлены их фотографии – на вертикальной плите в виде развернутого свитка.
Я могу лишь предположить, что три этих памятника являются примерами рециркуляции, – «Музеи смерти» не связаны с работой в архивах, и я не смогла установить информацию об этих захоронениях, включая даты первого использования надгробий новыми «клиентами». Перезахоронение в старые могилы и ремонтирование старых памятников – их рециркуляция на российских кладбищах – малоисследованный феномен. Захоронение новых покойников в старые могилы вследствие «перенаселенности» кладбищ, особенно в больших городах, обсуждается во многих странах: во Франции, например, это разрешено законом, в Англии и Америке вопрос остается открытым.
Ил. 32, 33. Осовремененные плакальщицы
В контексте восстановления утраченного художественного прошлого стоит указать еще на один современный факт: возникновение постсоветских ритуальных услуг привело к новым формам рециркуляции кладбищенских жанров, и в результате возникла возможность заказывать памятники в старом надгробном стиле.
Что касается рециркуляции художественных стилей, возвращение к старым изображениям в новой манере, хорошо известна в истории искусства, в том числе и на кладбище. Вот, например, образ плакальщицы, особенно модный в конце XVIII и начале XIX столетий: на двух современных надгробиях на Новом Донском он воссоздан скорее в модернистском стиле, отсылающем к традиционному изображению горюющей женщины. Один вариант – более традиционный (ил. 32); второй (ил. 33), под которым лежит Ида Ценципер (с. 2002), чем-то напоминает женские фигуры известного английского скульптора Генри Мура.
Напоследок еще раз о политической истории и историческом времени на Донских кладбищах. Как известно, реабилитацию жертв сталинских репрессий начал еще Хрущев, однако памятники на их общих могилах были установлены только при Ельцине. Торжественное перезахоронение в 2009 году белых генералов и их идеолога в Донском некрополе произошло при Путине, когда «белые герои» приобрели имидж русских националистов, – о чем свидетельствует торжественная церемония их перезахоронения.
Что касается первой эмиграции и ее литературы, то, помимо Бунина, первые советские издания таких писателей, как Набоков, Ремизов, более молодой Гайто Газданов (у которого на эмигрантском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа лежит замечательный памятник в жанре эффигии, см. с. 232); поэтов Ходасевича, более молодого Георгия Иванова и многих других, стали появляться лишь в конце 1980‐х годов, а то и в постсоветские девяностые. Провозвестником перезахоронений бывших «белых врагов», скорее всего, было торжественное перезахоронение прозаика Шмелева в Донском некрополе в 2000 году. Как он сам писал, «я знаю, придет срок – Россия меня примет!»
IX. Новодевичий монастырский некрополь и Новодевичье кладбище
Новодевичий женский монастырь был основан Василием III в 1524 году, то есть значительно раньше Донского. Крипта Смоленского собора стала местом княжеских и царских захоронений. Там лежат дочери Ивана Грозного и первые Романовы, среди прочих – сестра Петра I Софья: заключенная в монастырь по велению брата, спустя какое-то время она по его же воле постриглась в монахини. К концу XVIII века кладбище в Новодевичьем монастыре перестало считаться самым привилегированным, его место заняло Донское.
На Новодевичьем хоронили аристократию: Гагариных, Голицыных, Трубецких, Волконских, Долгоруких, – а также представителей духовенства, богатых купцов, ученых, писателей. Всего насчитывалось около трех тысяч могил, но большая их часть была ликвидирована в советское время (старейшие захоронения сохранились только в Смоленском соборе). Некоторые памятники, стоявшие у стен кладбища, потом были задействованы на других могилах, но главным образом их использовали, как и всюду, в качестве строительного материала. Монастырь закрыли в 1922 году; все его здания, старое и новое кладбища были взяты под охрану государства. Часть территории превратилась в музей, изначально – Музей раскрепощения женщины, вполне «остроумно» отсылавший к женскому монашеству; бо́льшая часть была отдана под жилое пространство. Из любопытного: в конце 1920‐х авангардист Владимир Татлин получил мастерскую в монастырской колокольне; именно там он работал над своим знаменитым безмоторным летательным аппаратом «Летатлин»[273].
Как пишет Михаил Артамонов, «в некрополе Ново-Девичьего монастыря до его „реконструкции“ было свыше 2000 захоронений. После – сохранилось только около сотни»[274]. Особенно сильное разорение кладбища пришлось на конец 1920‐х – начало 1930‐х годов. Памятники, не имеющие историко-художественного значения, ликвидировались в первую очередь; осталось несколько могил конца XVIII (одна из них принадлежит А. А. Яковлеву, деду Герцена) и начала XIX веков. Вполне предсказуемо сохранились могилы декабристов[275] и военных героев, некоторых ученых и писателей. Из писателей начала и середины XIX века там лежат Иван Лажечников («Ледяной дом»), Михаил Загоскин («Юрий Милославский»), гусарский поэт Денис Давыдов (с. 1839), Алексей Писемский («Тысяча душ»), поэт Алексей Плещеев. На могиле Плещеева (с. 1893) не так давно восстановили портретный бюст из белого камня. На могиле Давыдова новый надгробный памятник (уже на реставрации) (ил. 1), прежде у него стояло распятие на голгофе.
Ил. 1. Денис Давыдов
Ил. 2. Сергей Михайлович Соловьев (В. А. Кафка)
Друг подле друга находятся захоронения двух поколений Соловьевых: известного историка Сергея Михайловича (с. 1879), его сына, философа и поэта, Владимира (с. 1900) и дочери Поликсены, поэта Аллегро (с. 1924)[276]. На фотографии могилы историка 2018 года запечатлен белый памятник с большим крестом и барельефным бронзовым портретом (работа В. А. Кафки) на постаменте (ил. 2). В 1916 году именно такое описание сделал Алексей Саладин, присовокупив к нему фотографию[277]. В советское время крест был снесен – доказательством служит фотография в книге Артамонова, опубликованной в 1995 году. Значит, крест, который мы теперь видим на могиле старшего Соловьева, восстановили позже (редкий случай, когда мне удалось восстановить судьбу старого памятника в советскую эпоху).
Ил. 3. Поликсена Соловьева (Аллегро). Фрагмент часовенного столба