Из русских живописцев ХХ столетия здесь упокоены братья Васнецовы, Виктор и Аполлинарий. Старший, Виктор (с. 1926), прославился былинными и сказочными сюжетами в неорусском стиле, один из которых – знаменитый «Витязь на распутье» (1882) – изображен на его надгробии (ил. 25). На картине богатырь на коне (оба с поникшими головами) стоит перед камнем, который предлагает три возможных пути, включая смертный. Сцена представлена в виде горельефа на камне, напоминающем древние валуны, их множество и на самой картине, где в поле валяются человеческий череп и скелет коня, а над ними парит черная птица. Аполлинарий Васнецов (с. 1933) был пейзажистом с романтическим уклоном. Исследуя архитектуру древней Москвы, он также писал картины из ее быта в неорусской манере, питая особую симпатию к народным толпам (ил. 26). На его могиле, как и у Софьи Каневской (с. 198), стоит памятник с горельефным изображением в профиль: погруженный в размышления художник сидит, подперев голову рукой[371].
У писателя Михаила Пришвина (с. 1954), прямо за могилой Виктора Васнецова, стоит птица Сирин работы его друга – скульптора Сергея Конёнкова (ил. 27). Запрокинув голову и расправив крылья, птица поет; памятник вполне отвечает соседству с Васнецовым, автором картины «Сирин и Алконост». Как полагается, у птицы (в греческой мифологии – сирены) девичье лицо. В русском фольклоре она символизирует счастье, в греческом – приносит беду. В случае Пришвина птица отсылает к пантеизму и любви к природе, что вполне соответствует его поэтической прозе[372].
Ил. 25. Виктор Васнецов. «Витязь на распутье»
Ил. 26. Аполлинарий Васнецов (О. В. Буткевич)
Ил. 27. Михаил Пришвин. Птица «Сирин» (Сергей Конёнков)
Ил. 28. Абрам Роом и Ольга Жизнева
Из других писателей там похоронены София Парнок (с. 1933), на могиле которой стоит большой черный крест, а под ним ее фотография[373]; Вера Инбер (с. 1972); Лидия Сейфулина (с. 1954). В 1965 году на Введенском похоронили Леонида Гроссмана. На Введенском кладбище много могил артистов и театральных деятелей, в основном ХX века, например кинорежиссера Абрама Роома (с. 1976) (ил. 28). Главные его фильмы необычны и провокативны – это «Любовь втроем» (или «Третья Мещанская», 1927) и «Строгий юноша» (1936); с современной точки зрения в «Юноше» любовь втроем проявляется как в гетеросексуальном, так и в гомоэротическом ключе[374]. Сценарий первого написали Роом и Шкловский, второго, основанного на одноименной пьесе Юрия Олеши, – сам Олеша. На памятнике мы видим образ женщины – видимо, это портрет актрисы Ольги Жизневой (с. 1972), жены Роома, похороненной вместе с ним (она сыграла женщину, в которую влюбляется «строгий юноша»).
Ил. 29. Константин и Анна Мельниковы. Деревянные православные кресты
Среди других «заслуженных» артистов театра и кино можно назвать Осипа Абдулова (с. 1953), Вадима Бероева (с. 1972), Аллу Тарасову (с. 1973), Виктора Станицына (с. 1976), Татьяну Пельтцер (с. 1992) и оперную певицу Марию Максакову (с. 1974). У знаменитой актрисы МХАТа Тарасовой, прославившейся чеховскими героинями, стоит традиционное горельефное надгробие: она изображена в профиль, голова театрально приподнята. Мне было интересно узнать, что ее первая известная роль была в пьесе «Золотое кольцо» (1916) Зинаиды Гиппиус – вечной спутницы моей научной жизни[375].
Неожиданным представляется простой православный крест (справа) на могиле архитектора-авангардиста Константина Мельникова (с. 1984), как и у его жены Анны[376] (ил. 29), особенно если вспомнить круглый дом-мастерскую художника с необычными окнами в форме шестиугольных проемов, построенный в конце 1920‐х годов. Он стал памятником московской авангардной архитектуры, где теперь располагается музей Мельникова. Международную репутацию ему создал советский двухэтажный застекленный павильон из дерева на Всемирной выставке современных декоративных и промышленных искусств в Париже 1925 года.
Ил. 30. Е. Ф. Мусина-Пушкина. Склеп-усыпальница первой половины XIX века
Уникальность Введенского кладбища состоит не только в его европейскости, но и в количестве семейных усыпальниц, которых практически нет в других московских некрополях. В первом столетии своего существования на нем лежали в основном немцы и французы, со временем обрусевшие. На безымянном памятнике выгравировано по-немецки: «Aus der Tiefe rufe ich zu Dir, o Herr! Herr, erhöre meine Stimme» («Из глубины взываю к Тебе, о Отец! Отец, услышь мой голос»).
Две самые старые усыпальницы, однако, были установлены русскими для своих иностранных жен. Расположенный недалеко от входа (и теперь загаженный) склеп с портиком и колоннами (ил. 30) принадлежит урожденной графине Е. Ф. Вартенслебен (с. 1835)[377], второй жене дипломата графа А. С. Мусина-Пушкина[378]; ей посвящена длинная надпись по-немецки на одной из стен. Другую усыпальницу (она тоже в полном запустении) создал представитель эклектического историзма архитектор М. Д. Быковский в память своей жены Эмилии (урожд. Минелли, с. 1841).
Разрушение памятников связано и с неостановимым течением времени, и с историческими переменами в России, и с угасанием памяти. Вот как заканчивается кладбищенское стихотворение Константина Фофанова 1889 года:
Наш бедный прах в могилу зарывают
И тризною спешат нас помянуть.
Бегут года – о нас позабывают.
И гаснут те, кто б мог еще вздохнуть.
И только там, в немой тиши кладбища,
В толпе крестов, бесчисленных могил,
Еще одно беспечное жилище
Прибавится… Но скажут ли: «Он жил!»
Вскоре после революции большинство именитых и богатых иностранцев уехало. Однако некоторые мавзолеи в последние годы реставрируются – как государством, так и на частные средства Московской лютеранской общины, ради восстановления памяти об их участии в дореволюционной жизни России.
Кладбище, словно зеркало, отражает прошлое любого города или деревни. «Иноверческий» погост показывает тот пласт московской истории, который невозможно увидеть нигде больше – начиная с иностранных имен на надгробиях и заканчивая их оформлением (особенно это касается семейных усыпальниц рубежа XIX – ХX веков).
«Вот и всё» о Введенском погосте, – так же звучит эпитафия на могиле Александры Федоровны Токаржевич (с. 1938), о которой, к сожалению, мне не удалось ничего узнать. Сидящую на коленях девушку со сложенными руками и закрытыми глазами можно назвать необычной плакальщицей – или же скульптурным портретом самой захороненной, примирившейся со смертью. Художественные надгробные памятники по-своему представляют приятие и даже превозношение смерти – чему и посвящена книга «Музеи смерти». О них, в итоге, тоже можно сказать: «вот и всё».
XI. Ваганьковское кладбище
Ваганьковское кладбище открылось за чертой города во время эпидемии чумы 1771 года[379] – тогда же, что и Введенское. Умерших от чумы хоронили в братских могилах за Пресненской заставой, к востоку от Ваганьково. На самом кладбище есть также общие могилы участников Бородинской битвы (1812), жертв Ходынской катастрофы (1896) и революции 1905 года; защитников Москвы во время Великой Отечественной войны; погибших во время путча 1991 года и жертв теракта на мюзикле «Норд-Ост» (2002). На всех могилах установлены памятники, включая мемориал жертвам сталинских репрессий, которых хоронили здесь тайно.
Если Введенское кладбище изначально предназначалось для иностранных московских жителей, то на Ваганьковском изначально хоронили небогатых москвичей, но во второй половине XIX столетия, с появлением могил декабристов (А. Ф. Фролова, М. А. Бестужева, П. С. Бобрищева-Пушкина и др.), ситуация изменилась. Более того, как писал в 1916 году А. Т. Саладин, «интеллигенция, близко стоящая к университету, проживающие тут же поблизости артисты московских театров, богема с Бронных улиц – все это оканчивает жизнь на Ваганьковском кладбище. Поэтому здесь так много могил литераторов, профессоров, артистов»[380]. Во второй половине ХX века Ваганьковское становится самым большим старым кладбищем в Москве; при этом известные личности могут быть захоронены в таких закоулках, что их трудно найти.
Среди давних захоронений выделяются могилы скульптора Александра Логановского[381] (с. 1855) и лексикографа Владимира Даля (с. 1872). Ученик знаменитого Демут-Малиновского[382], Логановский был основным автором горельефов на внешних стенах храма Христа Спасителя (перед разрушением храма в 1931 году их сняли и перенесли в Донской монастырь, где они частично вмонтированы в стены). У Логановского стоит один из самых высоких памятников на Ваганьковском в виде многопластной мемориальной часовни с колоннами и рельефным портретом в лавровом венке (ил. 1). Вместо стилизованного купола ее завершает постамент с иконой в медальоне и с распятием. Надгробие стилистически перегружено[383] – в нем совмещены два кладбищенских жанра: часовенный столб и распятие, что весьма необычно. Стояло ли распятие на столбе изначально, мне установить не удалось.