Принято считать, что Толстым было записано пять односторонних дисков, хорошо известных: пластинка-«гигант» (катал. № 021000, матр. № 41 18) — Мысли из книги «На каждый день» — на русском языке; пластинки «гранд» — с текстами из той же книги на французском (катал. № 31329, матр. № 6877 г), английском (катал. № 1412, матр. № 6878 г), русском (катал. № 21407, матр. № 6879 г) и немецком (катал. № 2–41114, матр. № 6880 г) языках. Однако обращает на себя внимание утверждение Толстого, что он «говорил по два раза по-английски, по-русски, по-французски».
Что это значит? Допустимы три предположения. Первое: Толстой всякий раз репетировал выступление; однако для расчета времени достаточно и объема текста, ведь Толстой читал ее, а не говорил экспромтом. Второе: было произведено контрольное дублирование записей, но в таком случае при второй попытке (так это было принято в практике компании «Граммофон») фонотехник должен был обозначить повторную запись тем же матричным номером, что и дублируемая, добавляя к ней индекс ‘/2. Так, если бы Толстой повторил французскую версию, вторая попытка была бы обозначена матричным номером 6877 ‘/2 г. Между тем все известные номера матриц толстовских записей не имеют дополнительного индекса; значит, тиражировалась всякий раз единственная версия, хотя, вполне очевидно, повторная попытка призвана исправить дефекты предшествующей записи того же самого текста. Третье: Толстым были записаны на русском, английском и французском языках версии какого-то иного текста.
В связи с этим следует обратить внимание на два очень важных свидетельства, до сих пор не привлекавшихся к решению поставленной проблемы. В дневниковой записи 19 октября 1909 года, сделанной на следующий день после сеанса записи, Толстой пишет: «Перечитал по случаю фонографа свои писания: «О смысле жизни», «О жизни» и др., и так ясно, что не надо только портить того, что сделано. Если уже писать, то только тогда, когда не можешь не писать». Из этого текста, как и из цитировавшегося уже письма Толстого Гусеву, можно сделать еще и вывод, что Толстой говорил для записи и другие тексты, в том числе неподцензурные.
Об этих поисках текста для пластинок рассказал в своих воспоминаниях И. А. Белоусов: «— Вот тут у меня написаны небольшие вещицы — «Детская мудрость», я прочту какую-нибудь из них, — может быть, подойдет?
И, прочитав одни рассказик, спросил:
— Ну, как вы находите?
Я почувствовал робость: мне приходилось говорить Льву Николаевичу о его произведении, и я несмело сказал, что рассказ очень хорош и по размеру как раз подходит для записи на пластинку, но он опасен в цензурном отношении: пластинку могут запретить для продажи…
— И привлекут к ответственности, — добавил Лев Николаевич, — только не меня, а того, кто будет распространять то, что я написал или сказал. Знаю я эту «цедилку». Ну, вот послушайте, я прочту еще рассказик, — предложил Лев Николаевич и начал читать из той же тетрадки и, когда прочитал, вопросительно посмотрел на меня.
Мне было ясно, что и этот рассказ нецензурен, но я боялся сказать.
— Да вы прямо говорите — годится или нет? — строго сказал Лев Николаевич, остановив на мне взгляд своих острых серых глаз из-под нависших суровых бровей.
— Если прямо говорить. — начал я, запинаясь, — то и этот рассказ нецензурен.
— Ну, хорошо, я ночью подумаю о том, что надо причитать».
Бросается в глаза очевидное расхождение этой картины напряженного поиска текстов с гладкописью другого очевидца записи И. И. Митропольского:
«А. Г. Михелес (директор общества «Граммофон». — В. Я.) передал Льву Николаевичу о намерении Акционерного Общества «Граммофон» выпустить пластинки специально для школ и народа, и Лев Николаевич горячо откликнулся на эту мысль…
— Я вам дам свой сборник «На каждый день», — прервал его Лев Николаевич, — и отмечу там наиболее популярные места. Советую вам ими воспользоваться для записей на пластинках.
На другой день он действительно передал А. Г. Михелесу этот сборник с собственноручными отметками.
Всего записей пять: две на русском языке, одна на французском и по одной на английском и немецком языках».
Здесь изложена официальная версия.
Второе свидетельство принадлежит Маковицкому. В дневной записи 9 марта 1910 года он пишет о И. И. Горбунове-Посадове: «И. И. Горбунов, увидев граммофон в зале, рассказал, что пластинку, где Л. Н. говорит о том, что убивать нельзя, запретили, подозревая намек на смертные казни».
Это свидетельство адресует нас, с учетом журнальных сообщений 1912 года, к заключительным абзацам главы XV «Исповеди». «Не видеть, что убийство есть зло, противное самым первым основам всякой веры, нельзя было. А вместе с тем в церквах молились об успехе нашего оружия, и учители веры признавали это убийство делом, вытекающим из веры. И не только эти убийства на войне, но во время тех смут, которые последовали за войной, я видел членов церкви, учителей ее, монахов, схимников, которые одобряли убийство заблудших беспомощных юношей. И я обратил внимание на все то, что делается людьми, исповедующими христианство, и ужаснулся». Разумеется, в этих словах заключен прямой намек на казни, коль скоро «Исповедь» была предложена к печати весной 1882 года (и была запрещена московским духовным цензурным комитетом 21 июня 1882 года), через год после казни народовольцев, участников покушения 1 марта 1881 года на Александра II.
Думаю, эти два свидетельства могут служить прямым подтверждением существования записи Толстым и текстов из «Исповеди»; безуспешную же попытку тиражирования и распространения их компания «Граммофон» предприняла уже после смерти Толстого, в 1912 году.
Остается добавить, что пластинки с записями из книги «На каждый день» были изготовлены уже в январе 1910 года. Есть и формальное подтверждение тому, что пять известных сегодня пластинок выпущены одновременно.
В мемориальном собрании граммофонных пластинок Ясной Поляны имеется один диск-«гигант» и диски-«гранд»: два с русской версией, один — с французской, три — с английской и два с немецкой. Все диски односторонние. Между тем с 1911 года компания выпускала уже двусторонние диски Толстого, заняв оборотную сторону «гиганта» речью С. А. Муромцева, а в «грандах» спарив русскую версию с немецкой, а французскую с английской. Это значит, что односторонние диски все были выпущены в 1910 году, а яснополянский их комплект прислан Толстому в качестве «авторских экземпляров».
В. Ф. Булгаков подробно рассказал об обстоятельствах первого слушания пластинок Толстым 26 января 1910 года:
«Лев Николаевич и сам слушал граммофон вместе с другими. Он почти все время молчал, когда граммофон сначала воспроизводил Толстого, а потом Кубелика, Патти, Трояновского.
Но во время слушания произошел интересный инцидент. Машина стояла в гостиной, причем отверстие трубы направлено было в зал, вероятно для вящего эффекта. Слушатели сидели в зале (столовой) полукругом у двери в гостиную. Потом граммофон почему-то перенесли в зал и поставили на большой стол, близко к противоположной от входа стене, повернув трубу к углу, где за круглым столом, уютно освещенным лампой, поместились все Толстые и Сухотины.
Во время перерыва между двумя номерами Лев Николаевич произнес:
— Нужно бы повернуть трубу к двери, тогда бы и они могли слышать.
«Они» — это были лакеи, какой-то мальчик, какая-то женщина и еще кто-то, — одним словом, прислуга, которая в передней толпилась на ступеньках лестницы и сквозь перильца заглядывала в зал и ловила долетавшие до нее отрывки «слов графа», — как они говорили, что я слышал, проходя по лестнице.
Наступило едва заметное молчание.
— Ничего, папа, — быстро заговорил Андрей Львович, все хлопотавший около граммофона, — его ведь по всему дому слышно и даже внизу!.. — Даже в моей комнате все слышно, — добавила Софья Андреевна.
Толстой молчал. Минут через пять Андрей Львович повернул трубу, как говорил отец. — Что, папа, — рассмеялась Татьяна Львовна, — тебе уже надоело?
Лев Николаевич ничего не отвечал, только как-то ежился в кресле.
— Должно быть, немножко да? — продолжала она смеяться.
И все засмеялись.
Прошло еще минут десять. Толстой встал и вышел из комнаты».
Сам Толстой записал в дневнике о 26 января 1910 года: «Во время обеда приехал Сергеенко с граммофоном. Мне было неприятно… Целый вечер граммофон». Вернемся, однако, к «Исповеди».
Если ее запись действительно была осуществлена (а возможно, и на нескольких языках), то оригиналы и матрицы такой записи могут храниться в архиве компании «Граммофон», в английской фирме «His Master’s Voice» (в современной суперфирме ЕМI). Полагаю, что поиски этих матриц должны быть включены в программу деятельности Советского фонда культуры, одна из главных целей которого — выявление отечественных культурных ценностей за рубежом. Целенаправленный поиск облегчает вот какое обстоятельство. Если это диски-«гигант», то матричный номер звукотехника М. Хампе на них должен быть соседним с № 41 18; если же это диски-«гранд», то их матричные номера должны непосредственно соседствовать с № 6877 г — 6880 г.
Существует, однако, и другой путь поиска, который может оказаться результативным. Вспомним слова официального циркуляра о том, что «пластинки и валики этого рода произведений обыкновенно значатся под вымышленными наименованиями» и утверждение журнала «Граммофонная жизнь», что в рижском комитете «для контроля присылаемых пластинок» Толстого «установлен специальный аппарат». Не исключено поэтому, что тираж неподцензурной записи был замаскирован этикетками разрешенной к продаже пластинки Толстого. Иными словами, вполне вероятно, запись «Исповеди» есть и в существующих коллекциях, но не опознана из-за обманчивой этикетки.
Дорогие владельцы дореволюционных толстовских дисков! Пожалуйста, еще раз прослушайте их и сравните с давно известными версиями, которые недавно были переизданы на долгоиграющей пластинке (фирма «Мелодия», № М91 41154). Может быть, такое сравнение приведет к желанной находке!