«Градостроительные идеи начала XX века развиваются в двух направлениях, охватывая два круга проблем: разработку основ развития большого города и городов-садов». Не правда ли, неожиданно? Когда-то еще скажет поэт насчет того, что городу быть, а саду цвесть. Но Московская городская дума еще в начале 1910 годов составила программу строительства двух десятков поселков с домами дешевых квартир, рассчитанных на сорок тысяч семейств, живущих в то время в «коечно-каморочных квартирах» (в «общагах», если по-нашему). В 1915 году был разработан и рассчитан на осуществление к 1920 году проект устройства сети народных домов, равномерно распределенных по городу. В 1914 году Городская дума одобрила проект первого из двадцати поселков-садов на Ходынском поле. Московское архитектурное общество по поручению Шереметьевского поземельного общества объявило в феврале 1917 конкурс на планировку города-сада и проектов типов застройки в подмосковном тогда Останкино. Правление товарищества мануфактуры «Эмиль Циндель» проектирует поселок для рабочих близ Павелецкой железной дороги. Строятся и другие поселки для рабочих и служащих железных дорог, и в каждом из них предусматриваются: общественные центры со зданиями народного дома, кинематографа, ремесленных училищ, мужской и женской гимназий, земских школ, больницы, детского сада и яслей, пожарного депо, аптек, магазинов, рынков, водонапорной башни. И после даже этого перечня Е. Кириченко ставит: «и т. д.»
Книга подходит к концу — и автор спешит сказать: «Проблема городского ансамбля как органически связанных друг с другом частей волнует архитекторов и градостроителей, какими вопросами бы они ни занимались», подводя читателя к главной мысли одного из известных архитекторов того времени, В. Н. Семенова: «Планировать город, чтобы дать возможность беднейшим классам населения жить в лучших помещениях, иметь свой дом, — задача благородная и благодарная».
Увы, решение этой задачи было отложено войной. А затем — «назревшие социальные и градостроительные проблемы развития Москвы решались уже после Великой Октябрьской социалистической революции». С этой фразой и оставляет Е. Кириченко обитателя коммуналки или свибловско-чертановского насельника крупноблочной башни цвета искусственной слоновой кости — вновь и вновь размышлять над прошедшей историей.
«ЗНАНИЕ — СИЛА» № 2/1991
Открывая время…
Мария Нащокина«Усадьба — в основе всей русской культуры»
Разговор о феномене русской усадьбы, о смыслах усадебной жизни, о ее эволюции в нашей стране, о том, какой отпечаток наложила усадебная культура на русскую жизнь вплоть до настоящего времени наш корреспондент Ольга Баллаведет с известным специалистом по истории русской усадебной культуры — членом-корреспондентом Российской академии архитектуры и строительных наук, доктором искусствоведения, заместителем председателя Общества изучения русской усадьбы, автором многих книг и статей Марией Владимировной Нащокиной.
— В какой мере различались общее устройство и быт в городских и загородных усадьбах?
— Прежде всего, стоит обратить внимание на то, что усадьба — это ячейка традиционного русского быта. Сформировалась она значительно раньше, чем появились загородные усадьбы, с которыми у нас сейчас, как правило, и связано представление об усадьбе как таковой. В принципе, любой древнерусский город состоял из таких ячеек — владельческих участков, на которых стояли дома с небольшим земельным наделом. Все русские города традиционно имели такую структуру и ее сохранили почти до сегодняшнего дня. Теперь, к сожалению, эта усадебная структура сейчас активно застраивается и нарушается, и именно ее утрата наносит основной вред облику Москвы. Но до начала ХХ века такая структура в Москве сохранялась. Усадьба, как традиционный образ жизни русского человека, прошла практически через всю историю государства.
Усадьбы городские и загородные начали различаться между собою не так давно — еще в XVII веке они мало чем отличались друг от друга. Различие между ними состояло разве что в размерах. Это стало меняться во второй половине XVIII века. В 1762 году Петр III издал указ о необязательности службы дворян, которая при Петре Великом была вменена им в обязанность. Из-за службы у них совершенно не было времени заниматься своими загородными усадьбами. Это были чисто хозяйственные образования, которые приносили доход.
Когда же появилась возможность вести свободный от государственной службы образ жизни и проводить время в загородной усадьбе — вот тогда загородная усадьба начала превращаться в место отдыха.
Ее роль, конечно, к этому тогда еще не сводилась. Просто в место отдыха она стала превращаться только к концу XIX века, и то не всегда. А в XVIII столетии, как только у помещиков появилась возможность уехать в загородную усадьбу и жить там, не занимаясь государственными делами, а занимаясь только своим собственным хозяйством, — они немедленно этой возможностью воспользовались. Как скажет позже Екатерина Великая, помещик должен стать отцом крестьянам, то есть — тем самым винтиком государства, который доносит государственную политику до самых низов. И это принесло реальные плоды: таким образом страна, действительно, сцементировалась.
Так вот, во второй половине XVIII века появилась возможность создавать загородные комплексы, которые часто были гораздо пышнее и свободнее, чем в городе, потому что в городе даже в то время место было всё-таки ограничено. А за городом можно было разбивать огромные парки. Моду на парки принес в русскую культуру Петр Великий. Он первый начал заниматься садоводством: привез из европейских путешествий новые впечатления и старался их воплотить в гигантских императорских резиденциях, которые были созданы под Петербургом, или в меньших по размеру резиденциях, как его летний дворец и Летний сад. Однако возможности заниматься созданием садов в имениях для рядового дворянина появились лишь с середины XVIII века — примерно с Елизаветы, с Екатерины, когда с западными веяниями приходит и возможность разбивать парки по их образцам.
Так началось расхождение городского и загородного дворца. Кстати говоря, большие усадьбы у нас часто называют дворцами, но это неточно. некоторые усадьбы, действительно, имеют дворцовый характер, они похожи на дворцы, но раньше их никогда так не называли. Слово «дворец» до революции всегда применялось только к домам императорской фамилии и никогда не применялось к дворянским домам. И Кусково, и Останкино — это не дворцы, это дома.
— То есть, дворец — это вопрос статуса, а не размера, пышности или чего-то в этом роде?
— Совершенно верно.
Естественно, когда возникла необходимость в том, чтобы строить великолепные сооружения за городом — с парком, с павильонами, с какими-то затеями и так далее, — к этому стали привлекаться архитекторы. Среди тех, кто строил эти замечательные резиденции, — например, петербургские, и не только дворцовые, но и дома богатых аристократов, — это те же самые мастера, которые строили и в городе. Мы знаем имена Кваренги, Воронихина, Камерона, Старова, создававших дворцы под Петербургом.
В Москве была своя история. Москва была, с одной стороны, усадебной столицей, она дольше, чем Петербург, сохраняла усадебный традиционный характер застройки. Петербург ведь строился поздно, с начала XVIII века, поэтому застройка там хотя и тоже была изначально усадебной, но все же она ориентировалась изначально на облик западноевропейского города, и кроме того, все наделы там были лимитированы. В Москве такого не было — она была действительно большой деревней в этом смысле, с садами, с огородами… В Москве была своя архитектурная общественность. Замечательные усадьбы здесь строил Доменико Джилярди, как в Москве, так и в пригородах. Строили здесь и другие мастера. Часто в Москве и в провинции осуществлялись проекты знаменитых столичных зодчих: владельцы усадеб покупали проекты в виде чертежей, а осуществление поручали своим крепостным строителям, которые у них там жили на местах. Строительные материалы обычно — тоже местное производство. Это сейчас мы думаем, где бы купить кирпич, — понятно, на строительном рынке. А раньше так не делали: глина была повсюду, поэтому, когда собирались строить дом, просто заводили свой маленький кирпичный завод. Это же очень легко, по существу, сделать: найти место с хорошей глиной, наформовать ее в коробочки, высушить и строить. Всё!
Мелкие кирпичные заводы — характерная особенность России. Скажем, в Новой Ладоге, о которой я писала в своей книге[30], — в крошечном городке — было несколько десятков кирпичных заводов со своими клеймами.
Естественно, постепенно шел процесс монополизации. К концу XIX века город стал уже резко отличаться от загорода, в городе кирпич нужно было покупать, и на рынке появились монополисты. Но в разных городах они были разные, — опять же, потому, что это — местное производство.
— Как изменилась Москва после пожара 1812 года в смысле усадебной архитектуры? Пожар, как известно, способствовал ей много к украшенью…
— Конечно — и понятно, почему. Екатерина Великая понимала, что изменение Москвы зависит прежде всего от собственников, которые владеют жильем. В Москве была планировка хоть и идеальная: в ее основе лежит круг, это ренессансная планировка, по образцу итальянских городов (она заимствовала как образец регулярный, идеальный город Возрождения, то есть ренессансную идею), но в ней было очень много тупиков, непроезжих улиц и так далее, — это следствие того, что все-таки строительство шло не только по идеальной схеме, — она была положена в основу, да, но город строился во многих отношениях стихийно. Поэтому при Екатерине Великой был создан урегулированный план Москвы, который лишал ее всех этих нестроений и делал более разумной: переулок — это, значит, то, что между улицами; улицы — это те, что идут лучами в разные стороны…