Ну, а в ряде случаев Екатерина пошла и на более решительный шаг. Депутаты уральских приписных — Ермаков, казаков — Денисов и украинских крестьян — Мороз и Моренец были лишены звания депутатов и преданы суду за «переписку с избирателями возмутительного свойства», за то, что они сеяли среди выбравших их крестьян «соблазн и непослушание». Но особенно опасным казалось, что крестьянские требования выставляли, отстаивали и аргументировали дворяне Коробьин и Татищев. Ведь в данном случае не обвинишь выступающих в том, что они говорят так по своему невежеству или из-за лени и нежелания работать на помещика. Поэтому-то ярость депутатов-крепостников и обрушилась в первую очередь и с особой силой именно на Коробьина. Думается, в этом разгадка тайны, почему именно он и Татищев и вынуждены были «сложить свои полномочия».
Но едва мы как-то разобрались в одной из тайн, как встают другие. А какова судьба всех этих депутатов? Как получилось, что ни одного имени депутатов, выступавших с самой резкой критикой крепостного права, с речами, полными ненависти к помещичьему произволу, мы не встречаем в документах Пугачевского восстания? Все дела, связанные с депутатами, обязательно докладывалась самой Екатерине, а в ее бумагах нет никаких данных на этот счет. Правда, Коробьин, Козельский, Татищев были дворянами, а ведь не только передовые дворяне XVIII века, но и дворянские революционеры XIX века не понимали значения крестьянских восстаний, боялись их, видели в них лишь «бунт кровавый и бессмысленный». Ну, а депутаты-крестьяне? Ведь пугачевские указы и манифесты и провозглашали именно ту крестьянскую «землю и волю», о которой они пытались говорить с трибуны Уложенной Комиссии. Так почему же они остались в стороне от восстания? Может быть, потому, что восстание не распространялось на те районы, где жили эти депутаты, а может быть, действовали совсем другие причины — тайна остается тайной. И не только остается, но влечет за собой еще одну.
Алейников, Жеребцов, Маслов, Коробьин, Чупров, Татищев, выступавшие в Комиссии, очевидно, никакого участия в Крестьянской воине не принимали. Но ведь было 9 депутатов крестьян, казаков, нерусских народов Поволжья и Приуралья, которые активно участвовали в Пугачевском восстании. Среди этих девяти депутатов мы видим и знаменитого пугачевского полковника Максютова и Тимофея Падурова — одного из ближайших соратников Пугачева, составителя ряда его указов и манифестов, казненного вместе с Пугачевым на Болотной площади в Москве. Но депутаты Андреев (Бакай), Давыдов, Максютов, Юнаев, Тимченко, Венеровский, Ишлаков, Падуров за полтора года заседаний Комиссии ни разу не выступали и не поддержали ни одного антикрепостнического или антидворянского выступления. Итак, одни говорят, но не действуют, другие действуют, но не говорят.
Смешно было бы думать, что мы имеем дело с глубокой «конспирацией» будущих пугачевцев. Можно допустить, что часть из названных депутатов не выступала, так как не знала или плохо знала русский язык. Но это нисколько не поможет объяснить тайну молчания Венеровского, Тимченко, Горского и тем более яицкого казачьего сотника, будущего руководителя пугачевской военной коллегии Тимофея Падурова… А как важно было бы разгадать эту тайну! Она бы многое нам объяснила и в работе Комиссии, и в поведении крестьянских и казачьих депутатов, в идейной борьбе кануна Крестьянской войны и в самой Крестьянской войне. Но ключа к решению этой тайны пока еще не найдено.
Сын московского дьячка, в апреле 1755 года поступивший в гимназию открывавшегося университета, Василий Баженов был осенью того же года отправлен в Петербург, где из университетских гимназистов формировалось ядро будущей Академии художеств. В 1760 году его направляют для совершенствования во Францию и Италию. Здесь Баженова ждет настоящий триумф. Французская академия дает блестящий отзыв и отмечает его выдающиеся творческие достижения. Вспоминая об этом, Баженов писал, что в Академии «…все архитекторы сматривали мои дела с большой охотою, а мои товарищи, французы молодые, у меня крадывали мои прожекты и с жадностью их копировали». А Баженову в это время было всего 22 года. После Парижа — Италия и новый триумф. Ознакомившись с его работами, Римская академия избирает его своим профессором, Флорентийская и Болонская — членом академий.
Наконец летом 1765 года Баженов, увенчанный лаврами, возвращается в Академию художеств, и выставленные им здесь проекты вызывают всеобщее восхищение. И сразу же первая загадка — Баженов не получает ни звания профессора, ни работы в Академии, хотя диплома одной из академий Франции или Италии для достижения этого тогда было более чем достаточно.
И превращается Баженов в архитектора, выполняющего заказы отдельных аристократов, разбогатевших заводчиков, проектирует, строит, строит много. И сразу же вторая загадка: а что он строит, что из построенного им сохранилось? И мы почти ничего не можем ответить на этот вопрос. Не найдены баженовские проекты этих лет, нет указаний в литературе XVIII века на сооруженные им конкретные постройки, хотя известно, что для одного Демидова он выполнил работ на 10 тысяч рублей, весьма значительную для XVIII века сумму.
Эта загадка влечет за собой другую. Мы знаем, как год за годом, последовательно и изуверски травил Демидов Баженова, знаем, что он довел его до полного разорения, до нищеты, знаем, что он так ничего и не заплатил Баженову. Но в чем причина такой ненависти? Тайна.
Начало 1768 года ознаменовалось крутым поворотом в судьбе Баженова: он назначен главным архитектором «кремлевского строения», и семь лет уходят на разработку проектов, создание модели, подготовку строительства — самого грандиозного сооружения, когда-либо строившегося в России за всю ее историю. А в апреле — мае 1775 года следует приказ Екатерины — всякие работы по сооружению Кремлевского дворца прекратить, котлован засыпать, откосы заделать дерном.
Причина? О ней и сейчас спорят. Сама Екатерина утверждала, что приказала прекратить строительство, убедившись, что его продолжение угрожает падением кремлевским соборам и другим древним кремлевским сооружениям. Но и московские архитекторы и присланный Екатериной архитектор Ринальди единодушно подтвердили, что подобной угрозы не существует.
Думается, что разгадка этой тайны в другом. Строительство Кремлевского дворца было одним из ярких воплощений политики «просвещенного абсолютизма», которую Екатерина проводила в шестидесятых — начале семидесятых годов.
Мощная Пугачевская крестьянская война свидетельствовала о крахе этой политики. И Екатерина выступает теперь уже не в роли ученицы Вольтера, а в роли «казанской помещицы», как она себя сама демонстративно именует в грозном 1774 году, когда пугачевская армия осаждает Казань. Теперь Екатерина уже не скрывает, что все ее усилия, вся ее политика направлены на укрепление власти дворян. России, где все туже затягивалась узда крепостничества, баженовский дворец в Кремле с его огромным амфитеатром для народных собраний был совсем ни к чему. Поэтому годился любой предлог, чтобы прекратить строительство.
Но для Баженова это крах, гибель всего, что вынашивалось долгие годы, на что ушли силы, здоровье, гений, мечты. Проходит несколько месяцев, и Баженову поручается создание комплекса зданий в селе Черная Грязь, которое переименовывается в Царицыно и должно превратиться в загородную резиденцию императрицы. И снова десять лет творчества, поисков, напряженной работы, строительства. Наконец все основные работы закончены. Осталось построить лишь башню с часами, да несколько подсобных помещений. В июне 1785 года Екатерина осматривает царицынский ансамбль. Дает указания о некоторой переделке внутренних помещений главного дворца. Переделка так переделка, у каждого заказчика могут быть свои капризы. Баженов и его помощники составляют проекты переделок, составляют сметы. И вдруг 2 января 1786 года приказ Екатерины: дворец и Царицыне сломать до основания, а Баженова уволить без жалования и пенсии.
Сломать до основания! Такое распоряжение еще можно как-то понять, если оно сделано сгоряча. Но ведь здесь-то прошло полгода, и эти полгода речь шла только о внутренних переделках. Устная легенда связывает слом дворца с его мрачным, гнетущим видом. Но сохранившиеся баженовские постройки в Царицыне отличаются как раз изяществом, которое удивительно сочетается с массивностью и величественностью! Наконец, сама Екатерина в письмах Гримму говорит лишь о низких сводах и тесных лестницах и пишет, что она велела их переделать. И очень не вяжется распоряжение о сломе с характером расчетливой и дальновидной немки Екатерины II. Ну, если уж что не нравилось самой императрице, то она обычно жаловала кому-то из настоящих или отставных фаворитов. Думается, ключ к этой тайне дает находка М. А. Ильина в фондах Академии художеств. Анализируя эскизы Баженова, Ильин пришел к выводу, что Баженов вместо одного большого дворца построил одинаковые парные павильоны: один для Екатерины, другой для Павла. Поначалу в этом ничего особо «крамольного» не было. Но к 1786 году отношения Екатерины с сыном резко обострились и она, всерьез подумывает лишить его права на престол. К этому же времени выясняется, что ряд придворных замышляет переворот в пользу Павла, и, наконец, выясняется, что Баженов находится в тесных отношениях с Павлом и ведет с ним какие-то переговоры от имени московских масонов. Теперь баженовские парные павильоны в Царицыне воспринимались Екатериной совсем иначе. В них она увидела определенный политический смысл, вызов, оскорбление. Думается, именно это и явилось главной причиной слома дворца «до основания» и увольнения Баженова.
Вот и получается, что здания, ансамбли, о которых мы твердо знаем, что их проектировал или строил Баженов, остались непостроенными либо были разрушены. А принадлежность Баженову других зданий, которые традиция или стилевые особенности связывают с Баженовым, мы не можем подтвердить документально, а если и можем, то не знаем, что в данном здании соответствует проекту Баженова и что подверглось изменению при строительстве и в последующее время. Так обстоит с усадьбами в Михалкове и Красном, в Петровском-Алабине и Троицком-Кайнарджи, церквями в Быкове и Знаменке, с Инженерным замком в Ленинграде и даже со знаменитым домом Пашкова в Москве. Что ни здание, то тайна.