Позже Паласиос скажет, что вошел в Зал независимости вскоре после 14:00 и нашел президента мертвым, а рядом с ним находился Патрисио Кихон, один из врачей президента. Кихон говорит Паласиосу, что, когда Альенде решил сдаться, Кихон пошел вниз по лестнице вместе со всеми, кто еще оставался в «Ла Монеде», но потом вернулся, чтобы забрать свой противогаз как сувенир для сыновей. Проходя мимо Зала независимости, он видит, как Альенде застрелился, подходит к президенту, фиксирует его смерть, убирает оружие и ждет прихода группы захвата.
Когда будете говорить с Кихоном, сосредоточьтесь на следующих возможных противоречиях.
Дворец горит, повсюду слезоточивый газ, дым и пули, воронки, крыша вот-вот обрушится – почему кому-то в голову могло прийти снова подняться по лестнице, чтобы отыскать противогаз для детей?
Были ли двери Зала независимости полуоткрыты, открыты – или же, как говорят другие свидетели, полностью закрыты?
Сколько выстрелов он услышал? Один, два – или, может, три? Как он может быть в этом уверен, когда вокруг был оглушающий шум от бомбардировки, гранатометов и пулеметов?
Моделирование показывает, что свет на этом этаже должен быть серым, рассеянным, непрямым, отраженным от других источников. В таком дыму и полумраке как он мог что-то ясно рассмотреть? Мог ли кто-то за пределами зала действительно разглядеть последние секунды Альенде?
Мог ли в помещении находиться кто-то еще?
Угрожали ли Кихону, требуя огласить именно эту версию? Не говорили ли, что он – главный подозреваемый и будет судим и приговорен как убийца, и не подсказали ли, что лучшим вариантом станет присутствие при самоубийстве? Не напомнили ли, что если он откажется от своих слов, то его назовут в качестве убийцы… а может, Альенде попросил его это сделать, чтобы его не захватили живым? На оружии были его отпечатки. Его вообще могли пристрелить на месте, заявив, что пытались спасти жизнь президента. Или он согласится сотрудничать?
В любом случае, военные держат его в плену на продуваемом ветрами острове Доусон у берегов Патагонии в промерзшем бараке, подвергая постоянным унижениям. Давят ли на него, чтобы он придерживался этой версии? Что об этом думают его товарищи по заключению?
Из всех, кто был в «Ла Монеде» и не оказался убитым, он стал единственным, кому не позволили покинуть Чили с приказом оставаться в стране. Как он это объясняет? Готов ли он изменить свою историю в демократизировавшейся стране, где ему нечего бояться (или есть чего?)? Может ли кто-то подтвердить его показания? Я слышал, что он близок с родными Альенде.
Альенде похоронили в безымянной могиле 12, в середине дня, на кладбище Санта-Инес в городе Винья-дель-Мар. Тенче не дали увидеть его лицо. Гроб закрыт. Это действительно был он? Какая на нем была одежда?
Почему хунта заявила о его самоубийстве только после того, как труп был захоронен? И это подводит нас к…
Данные вскрытия могли содержать какую-то мрачную тайну, иначе почему они исчезли? А еще скрыт рапорт отдела убийств и заключение военного судьи. Свидетельство о смерти зарегистрировано только спустя два года.
Следователями на месте было сделано двадцать девять фотоснимков, конфискованных военной разведкой. В декабре 1973 года кто-то передает в прессу один из снимков трупа. Судя по странному положению ног, тело, скорее всего, перемещали, что заставляет предположить заметание следов. Еще на снимке: оружие – АКМС, а не «Калашников АК-47», тот подарок Фиделя, из которого, по официальной версии, президент застрелился. Этот автомат нигде не демонстрировался и не подвергался тщательному осмотру. Где он? Как он попал в «Ла Монеду»? В то утро он был в Эль-Каньяверале и якобы был доставлен в Сантьяго Пайитой и охранниками. Она попала в «Ла Монеду», а оружие – нет. Его конфисковала полиция вместе с остальным оружием из Эль-Каньяверала. Она также арестовала охранников, в том числе сына Пайиты, Энрике, который был убит спустя несколько дней; его тело сбросили в реку. Конфискованное оружие было сложено в здании напротив «Ла Монеды». Тогда откуда у Альенде мог появиться АК-47 Фиделя, когда он сражался и погибал?
Почему вскрытие провели в военном госпитале, а не в Институте судебной медицины, где имелся нормально оборудованный морг? Почему исследование проводил Луис Мануэль Васкес, гинеколог? Именно этот врач несколько лет спустя будет проводить судебно-медицинское вскрытие испанского дипломата Сории и ребенка Родриго Анфрунса, чьи убийства замяли.
Я также получил конфиденциальную информацию (источник назвать не могу), что в углу помещения, где погиб Альенде, оказалось семь или восемь гильз, не подходивших к автомату. Не припомнит ли Кихон или еще кто-то, что они там действительно были, или их кто-то унес – Паласиос, следователи?
Что считают родные Альенде? Что заставило Тенчу изменить свое мнение?
Пусть вас и не было в тот день в «Ла Монеде», но вы знакомы со многими сподвижниками Альенде, которые оставались с ним почти до последней минуты. Каким было душевное состояние Альенде в тот день, какими были его намерения и настроения в предыдущую неделю? Он тревожился? Был измучен? Полон решимости?
Постарайтесь разыскать свидетеля или свидетелей, которые стоят у истоков той версии, которую излагают Беатрис, Фидель, Гарсия Маркес и другие – которая была основной в течение многих лет и все-таки может оказаться истинной.
Комиссия истины и примирения, возглавляемая вашим другом Пепе Залакетом, наверняка будет рассматривать смерть Альенде. Возможно, вам удастся получить доступ к их материалам и выводам. Однако я призываю вас отнестись к официальным расследованиям с осторожностью, как бы вы ни доверяли своему другу.
Сомневаюсь, что вам стоит подвергать себя риску, пытаясь поговорить с Паласиосом. Нет основания ожидать, что он откажется от того, что утверждал в течение семнадцати лет. Что до других офицеров, то радиолюбители вскоре после путча передали, что героями «Ла Монеды» считаются капитан Роберто Гарридо и некий лейтенант Рене Риверос Вальдерама. Последний также связан с убийством Орландо Летельера в Вашингтоне в 1976 году. Проверьте достоверность этих сообщений, но соблюдайте осторожность.
Приоритеты. К концу первого месяца: Кихон, результаты вскрытия, офицеры, которые заявляли, будто убили Альенде.
В заключительном отчете по возможности должны быть решены следующие вопросы:
– Если это было самоубийство, то делалась ли попытка подтасовывать улики?
– Если имело место сокрытие истины, то кто и как это сделал?
– Если произошло убийство, то кто убийца или убийцы?
– Если это произошло в бою, то можно ли кого-то идентифицировать?
– Или это была случайность, шальная пули или две?
У военных переворот носил кодовое название Operación Silencio, операция «Молчание». У вашей операции, Ариэль, должно быть название Operación Verdad, Operación Revelación, Operación Luz en Oscuridad, истина, разоблачение, свет во тьме. Называйте как хотите или не называйте никак, я уверен, что вы справитесь.
Когда я дошел до конца этого перечня, меня захлестнула волна паники, вызванной этим списком очень четких вопросов, ворохом фактов, к которым я никогда внимательно не присматривался. Мало того, что я не обладал навыками следователя, существовало и еще более серьезное ограничение. Орта подчеркивал, что мне надо будет говорить с выжившими в «Ла Монеде», однако мои тесные отношения с ними казались не столько преимуществом, сколько препятствием. Пока я читал этот список, одно имя и лицо упорно вставали передо мной.
Карлос Хоркера был пресс-секретарем Альенде, одним из его старинных приятелей – а еще присутствовал в детстве Анхелики, был завсегдатаем кафе «Гаити», куда ее отец-журналист, Умберто, приводил по воскресеньям после сеанса мультфильмов или сериала в «Метро Синема». Эль Негро, как прозвали Хоркеру, с тех пор относился к ней как к любимой племяннице, так что, когда мы встречались во времена демократии, мне всегда легко удавалось раскрутить его на истории об Альенде. В последний раз я видел Эль Негро накануне путча, а потом пересекся уже спустя десять лет, когда приезжал в Каракас, куда он эмигрировал. Я ожидал, что он изменится. После ареста в «Ла Монеде» один из офицеров военно-воздушной разведки, восхищавшийся радио– и телепрограммами Хоркеры, вытащил его из группы осужденных на казнь. Потом были пытки, годы в концентрационных лагерях, разлука с Чили, о которой он создавал репортажи большую часть жизни: ее дно, ее просторечие, работа полиции, преступники, бордели… Казалось, его ничто не затронуло, по крайней мере внешне: прямой, как стрела, все с такими же черными усами, лбом без единой морщинки, кривоватой улыбкой, с почерневшими от никотина зубами…
За долгим баскским ужином в ту венесуэльскую ночь в «Ла Эстансия» мы вернулись к привычному: я расспрашивал про жизнь Альенде, а он с радостью вспоминал. Как Альенде любил собак (тот говорил, что собака единственная на самом деле делает то, что он приказал), отлично ездил верхом, боксировал в юности с самим Бетанкуром, нынешним президентом Венесуэлы. Он вспоминал про то, что у Чичо совершенно не было слуха: он не мог ни напеть, ни опознать мелодию, что он предпочитал красное вино белому, даже с морепродуктами, и что его главным достоинством была честь.
Эти последние слова должны были бы послужить поводом для разговора о путче: как он оскорбил честь (и даже порядочность) генералов-предателей в своем последнем послании, наказав их, хотя бы словесно, за их измену – но в тот вечер в Каракасе я старался не упоминать ни о чем, что коснулось бы тех последних часов в «Ла Монеде». Помимо моего собственного нежелания говорить о том, что могло бы вызвать воспоминания о моем собственном отсутствии во дворце, я не хотел бередить раны моего собеседника. Я читал о том, как Карлос отреагировал на самоубийство Аугусто Оливареса за несколько минут до начала воздушной бомбардировки «Ла Монеды». Они были близки, словно