– Нет-нет, ты не понимаешь. Мои мама и папа умерли, мне больше не к кому… он – моя единственная семья, черт подери. Мы – братья, близнецы, с одинаковыми генами – как мы могли получиться настолько разными? Если бы ты предсказал, что один из нас сядет в тюрьму за революционную деятельность, я бы поставил на то, что это окажется он, а не я. Именно он переехал в «Ла Викторию», был согласен жить в бедном рабочем районе, тогда как я остался в богатом квартале. Он бросил учебу, чтобы всего себя посвятить делу революции, а я получил диплом социолога. Я был более слабым, тем, кто был склонен идти на компромиссы. Не понимаю! Ведь он продолжает помогать самым неприкаянным обитателям Лондона, презренным иммигрантам из бывших колоний, пакистанцам, мулатам с островов Карибского бассейна, мужчинам и женщинам из Нигерии и Кении – обращается с ними как с лицами королевской крови. Но, наверное, мне следовало бы догадаться, что он придет именно к этому. Детьми мы проходили мимо нищего, ничего ему не дав: родители говорили нам, что важно бороться с причинами нищеты, а не с ее проявлениями. А он тайком возвращался и отдавал попрошайке свое недельное содержание.
– Так что тебе надо принять, что он должен был стать именно таким.
– Нет, мы не создадим рай через отдельные личные добрые дела. Я должен в это верить, Ариэль, – иначе какого черта я сижу в этой вонючей дыре, дожидаясь амнистии от правительства, которое я презираю? Выживаю ради того, чтобы… знаешь, что я сделаю, если выйду отсюда, Ариэль? Выслежу их.
– Выследишь кого?
– Тех, кто убил Альенде.
Я глубоко вздохнул:
– А если выяснишь, что Альенде покончил с собой?
– А он не кончал с собой, потому что мой брат видел, как его застрелили, но даже если бы ты принес мне доказательство того, что брат был в трансе и не видел того, что, как он клялся, видел, это не устранит необходимость отомстить за Альенде: ведь если бы он действительно покончил с собой, то его вынудили это сделать, и расплата все равно нужна. Но я тоже задам тебе вопрос. Ты пишешь детектив – и игнорируешь самый первый вопрос, который задает хороший следователь. Кому выгодно? Для кого нужно, чтобы Альенде оказался самоубийцей? Прежде всего тем, кто его убил. Громадная победа для его врагов. Они были правы насчет его смерти, а мы ошибались, мы лгали все эти годы, чтобы доить солидарность, сговорились скрывать правду. А ведь настоящий заговор устроили твои друзья из «Согласия»: с теми, кто их преследовал, их объединяет одно – обе стороны пугает пример Альенде, они хотят скрыть правду – что он умер, сражаясь до последнего. Cui bono? Кому выгодно?
– Абель, Абель! Нельзя приписывать вероломство людям просто потому, что ты не принимаешь их политику. Я готов признать, что самоубийство Альенде выгодно нынешней правящей коалиции. Но то, что это удобно тем, кто стремится к мирному переходу – а кто не стремится, друг, кто не мечтает о мире после стольких страданий? – само то, что это им на руку, еще не доказывает, что его убили или он погиб в бою. Их мотивы могут быть дурными, но оценка все равно может оказаться верной. Как мне понять, правы они или ошибаются, если я не буду задавать неудобные вопросы?
Абель сдернул с носа очки, яростно их протер и надел обратно.
– Наверное, тебе надо пойти и спросить у него.
– У твоего брата? Да, именно это…
– У Альенде, спроси у Альенде. Пойди на его могилу, спроси у него. О, я знаю, что он мертв, но внимательно прислушайся к собственным мыслям, послушай то, что глубоко у тебя в душе, – и ты найдешь ответ. Я бы пошел с тобой, если бы… Ну, мои перемещения сейчас типа ограничены.
– Я был на похоронах, Абель, и не получил ясного ответа, ни да, ни нет. Есть только разобщенная страна, которая никак не решит, что все это означает. Никакого сговора. Просто затраханная страна.
– Пойди на могилу один, Ариэль, без толп, без речей. Только ты – и голос Альенде в тебе.
– В какой-то момент, да. Но сейчас у меня масса дел, приглашение на литературный фестиваль в Вальдивии и… Но, конечно, я постараюсь…
– Отлично. И тогда кое-что для меня сделаешь. Принесешь наше прошение, написанный нами манифест с требованием свободы для всех политзаключенных. Просто оставишь его там, рядом с мавзолеем, чтобы он знал, наш президент. И посетители – они могли бы его прочитать. – Он вручил мне лист бумаги. – Тебя не станут обыскивать на выходе, Кастильо слишком тебя уважает. И еще… отнеси Чичо вот это.
Он залез к себе в карман и вынул маленький темный предмет, который вручил мне. Абель любовно и умело вырезал из куска дерева мускулистую руку, которая вздымалась вверх, зажимая в кулаке винтовку.
– Это – часть шахматного набора, – сказал он. – Я его почти закончил. Может, в следующий твой визит мы сможем сыграть партию. Это конь. У меня их уже четыре, а это лишний, он для Альенде. Он любил шахматы, он поймет. Ты сделаешь это для меня? Сходишь вместо меня на центральное кладбище? Не только от моего имени, но еще и от Клаудио Химено: никогда его не забуду, мы с тобой с ним в один день познакомились, когда начались занятия по социологии. Кто еще помнит его вот так – когда мы были такими молодыми, такими новенькими? Ты сходишь, Ариэль? Ради меня, ради Чичо, ради Клаудио?
Меня тронул его жаркий голос, та невинность, которую он не потерял, которую не до конца замарало все то, что он сделал – что с ним сделали.
– Конечно, схожу.
– До того, как поедешь в Вальдивию?
– Знаешь – пойду прямо сейчас. Анхелика тут неподалеку меня ждет, и нам можно не торопиться домой до того, как наш сын – Хоакин, младший, ты его не видел – вернется из школы. Анхелика не любит кладбища, она не ходила на похороны Альенде, но, возможно, на этот раз сделает исключение.
Так что я пошел забрать Анхелику из кафе «Версаль», мы сразу же…
А вдруг ее там не будет? Вдруг ее заметил тот, кто за мной следил, вдруг он напал на нее, вдруг ее брат не смог ее защитить, вдруг случилось что-то ужасное, вдруг…
Я почувствовал невероятное облегчение, когда разглядел ее через двери кафе, ее распущенные волосы и гибкую фигурку: вот она, моя любимая, цела и невредима, за столиком в темном углу.
Но не одна. Несмотря на плохое освещение, я смог заметить, что с ней кто-то сидит – кажется, женщина: волосы длинные, черные, блестящие. Анхелика приветственно махнула мне, как только я вошел в кафе, а женщина обернулась ко мне, отреагировав на ее жест.
Это была Пилар Сантана.
16
Анхелика встретила мое приближение улыбкой.
– Представления не нужны, да, Ариэль? Я застукала Пилар у тюрьмы и предложила отложить объяснения до твоего прихода в кафе, где мы приятно поговорили о самых разных вещах. Женские разговоры. Мы обе считаем, что взрослые мужчины похожи на мальчишек. Сойдемся ли мы в мнениях относительно оправданности ее действий в Сантьяго – пока неясно.
Я слушал со все нарастающей яростью.
– Оправданность… Господи, она за нами шпионила!.. Пилар, какого дьявола вы здесь делаете? Как Джозеф мог такое разрешить?
– Он не знает.
– Вы никогда не стали бы делать ничего, на что он не подписался бы, он…
Анхелика решила вмешаться:
– Милый, если ты успокоишься, то, может, наша приятельница даст полное объяснение.
Она была права. Возмущение контрпродуктивно. Я сел и заказал себе апельсиновый сок.
– Ну вот, – сказала Пилар, с благодарностью посмотрев на свою неожиданную союзницу. – Я прилетела в Чили неделю назад, чтобы завершить покупку земли в Патагонии под природный заповедник: сотни тысяч акров, принадлежащих предпринимателям из правого крыла. Единственный способ помешать им вырубать древние деревья и бурить скважины в поисках нефти. Орта договорился, что его прикрытием станет хорошо известный миллионер-эколог, но вынужден был назвать свое имя по финансовым причинам. Когда я встретилась с юристом, готовившим продажу, он сказал, что его клиенты признают финансовую состоятельность Орты, но сомневаются в том, что ему можно доверять, поскольку он во время своего недавнего пребывания в стране выдавал себя за голландского журналиста – некоего Рональда, или Дональда, или Роландо Карлсона. Никаких возражений: пусть хоть матерью Терезой прикидывается, но тревожит то, что он заговаривал с самыми разными людьми насчет Альенде и цитировал странные фразы из истории и литературы. Какие у них гарантии, что Орта не раскроет их имена: ведь такова была договоренность в этот сложный момент, когда левацкие фанатики целятся в таких, как они. А он общается с известным смутьяном и горлопаном-писателем. И тут он назвал вас, Ариэль. Когда я заверила юриста, что вы понятия не имеете об этих переговорах, он предупредил меня, что с его клиентами шутки плохи. Я спросила, не считать ли это угрозой, и он быстро сдал назад: нисколько, его клиенты – законопослушные бизнесмены, они не прибегают к угрозам. Когда я рассказала об этом Джозефу, он сказал, чтобы я не тревожилась: это пустые угрозы, типичные для богачей, которые за годы Пиночета привыкли получать все, чего им захочется.
Я сказал:
– Но он был встревожен. Намекнул, чтобы я был особенно осторожен.
– Наверное, случайно вырвалось. Он очень тепло относится к вам с Анхеликой, и особенно к Хоакину, и ни за что не захочет снова быть виноватым в том, что с его дорогими людьми что-то случилось. Так что я подумала: у меня есть свободное время, я должна убедиться, что за вами никто не следит, Ариэль. Я проверяла пару-тройку раз до сегодняшнего дня – и рада подтвердить, что Джозеф был прав. К этому моменту я уже заметила бы за вами слежку, так что мы можем быть уверены в том, что вы вне опасности. Завтра я подпишу все бумаги и улечу, а вы сможете продолжить свое расследование. Так что все хорошо, разве нет?
Она жизнерадостно улыбнулась. Ее нахальство меня возмутило.
– Все хорошо? Неужели вы так давно живете вне Чили, что не понимаете, насколько легко снова возникнуть страхам? Забудем про то, что шпионить за нами было грубо и жестоко, забудем о бессонных ночах из-за чувства незащищенности… – Я поймал на себе взгляд Анхелики: «какие еще бессонные ночи, Ариэль?», но не остановился, намереваясь преувеличить следствия поведения Пилар, – забудем все это. Вы приехали в Чили, по вашему утверждению, подписать контракт. Ну, а Орта тоже заключил со мной контракт, и то, что вы сделали, представляет собой нарушение этого контракта. Я придерживался своих обязательств, но вы… – Анхелика знаком показала, что мне следует смягчить свою позицию, но в кои-то веки я ее не послушался. – Вы с Ортой мне не доверяете. Я отказываюсь продолжать наши отношения. Дальнейшая оплата не нужна. Просто оставьте нас в покое.