ого института он взял двух попутчиков, видимо, супружескую пару, которая вышла из машины на улице Серова. В ноль часов пять минут шофер высадил Маркушу на привокзальной площади. Время шофер запомнил точно, так как ожидал пассажиров со скорого поезда «Владивосток — Москва», прибывающего в город по расписанию в ноль часов пятнадцать минут.
Далее в деле шел лист, в котором говорилось, что после подробного разъяснения ответственности, наступающей за дачу ложных показаний, водитель также признал, что за двадцать рублей продал пассажиру после его настоятельных просьб оказавшуюся у него случайно бутылку водки. По словам водителя, он пытался отдать указанному гражданину сдачу, но тот этому решительно воспротивился. Водка, утверждал он, была приобретена им еще утром для празднования дня рождения тещи.
После допроса водителя в деле находился рапорт дежурного пункта транспортной милиции старшего лейтенанта Кармацких. В рапорте указывалось: неизвестный гражданин, оказавшийся впоследствии Маркушей, был задержан сержантом Ганжой во время хождения по вокзальным путям в нетрезвом состоянии и доставлен в линейный пункт милиции. Об этом в журнале учета информации имеется соответствующая запись. Время задержания — ноль часов пятьдесят шесть минут. В результате беседы с гражданином Маркушей старший лейтенант Кармацких решил не вызывать машину спецмедслужбы, а оставил его в линпункте до шести часов утра.
В разговоре со следователем Кармацких добавил, что решил не вызывать машину медвытрезвителя, так как гражданин Маркуша произвел на него впечатление порядочного интеллигентного человека, у которого произошли какие-то серьезные неприятности на личной почве. А кроме того, после беседы с Маркушей выяснилось, что они учились в одной школе и, хотя лично до этого момента друг друга не знали, имеют общих знакомых.
Около семи часов утра Василий Маркуша стоял на пороге своей квартиры. Как показала уборщица, мывшая лестничную клетку, он два раза позвонил, но ему никто не открыл. После этого он воспользовался своим ключом. Все.
Да, странно, странно вел себя в ночь похищения бывший фотограф музея, а в настоящее время человек без определенных занятий Василий Васильевич Маркуша… Прятался за кассой, демонстративно отмечался у свидетелей, как пьющий по поводу личных неприятностей. В принципе, вся его ночь вроде бы просматривается. Но если присмотреться, далеко не все так гладко: есть солидный промежуток времени — минут в сорок — между тем, как его высадил водитель такси, и тем, как задержал сержант Ганжа на вокзальных путях. Есть отрезок времени между тем, как он покинул гражданку Полякову, и моментом, когда сел в такси. Отрезок небольшой, но, в общем, достаточный, чтобы оказаться в музее, вскрыть неблокированную витрину и…
Как будто из тех четверых, кого следователь Алексин мог отнести к категории подозреваемых, именно Василий Маркуша больше всего подходил на роль преступника. И все же Стас чувствовал: здесь что-то не так. И это не давало ему работать, заставляя наблюдать жизнь овощного ларька и выводить законы, регулирующие поведение прекрасной половины человечества. Внутренне он почему-то был твердо уверен: Василий Маркуша Золотой Рог не брал.
Но тогда кто? Кто?
Правда, был еще один вариант.
Но вариант настолько малореальный, что принимать его во внимание было просто смешно. Ему даже лень было о нем думать.
Стас посидел, посмотрел на телефонный аппарат и, наконец, просто ради того, чтобы очистить совесть, чтобы в случае неудачи расследования, которая становилась все реальнее, он мог сказать себе: «Я сделал все, что мог», взял телефонный справочник. Он набрал нужный номер, представился и задал интересующий вопрос. Сначала он подумал, что на том конце провода просто ошиблись, невнимательно посмотрели, проглядели. Он прибавил начальственной строгости в голосе и попросил проверить еще раз. Там проверили и уже с явной обидой подтвердили прежний ответ.
Стас даже похолодел. По телу пробежала покалывающая волна. Загадочное исчезновение Золотого Рога получило простое и ясное объяснение.
С этой минуты капитан Алексин твердо знал, кто был похитителем Рога…
Вечером того же дня из Москвы, наконец, вернулся директор музея Александр Михайлович Демич.
А ночью произошло событие, после которого что-либо изменить в этой истории стало уже невозможно.
9. Реликвия рода Чесменских
Что-либо изменить в этой истории стало уже невозможно после происшедшего ночью трагического события, о котором Стас узнал из рапорта дежурного по областному управлению внутренних дел.
Утром по выработавшейся привычке он автоматически пробежал глазами рапорт со сводкой происшествий за истекшие сутки.
Под номером 12 с заголовком «Несчастный случай» шло сообщение о смерти гражданки Доманской Аделаиды Игоревны (русской, 1912 года рождения, беспартийной, пенсионерки, работавшей смотрителем областного художественного музея), наступившей в результате принятия чрезмерной дозы успокаивающего медицинского препарата типа «элениум». Бригада скорой медицинской помощи была вызвана в 5 часов 40 минут утра племянником гр. Доманской гр. Маркушей В. В. (русский, 1952 года рождения, беспартийный, образование высшее, в настоящее время — неработающий, последнее место работы — фотограф областного музея), проживающим вместе с Доманской. По заключению врача Скоробогатова В. И., констатировавшего смерть, она наступила около 3 часов утра.
Когда он заканчивал читать сообщение, зазвонил его рабочий телефон, и дежурный научный сотрудник областного художественного музея сообщила растерянным и обрадованным голосом: «Только что, после открытия музея, Золотой Рог обнаружен на своем месте в витрине второго зала».
А еще через несколько минут Станиславу Александровичу позвонили из канцелярии и попросили забрать пришедшее утренней почтой на его имя письмо. На конверте значился знакомый ему обратный адрес и фамилия отправителя: Доманская А. И. Судя по штемпелю, письмо было отправлено вчера, видимо, еще до утренней выемки корреспонденции из почтовых ящиков.
Вот что было в этом письме.
«Я, Аделаида Игоревна Доманская, и мой двоюродный брат Морис Дьяковски, проживающий во Франции, являемся в настоящее время предпоследними потомками фамилии графов Чесменских, основателем которой является граф Александр Алексеевич Чесменский, внебрачный сын графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского и Великой княжны Владимирской, которую граф по приказанию императрицы Екатерины II похитил из итальянского города Ливорно и доставил в Россию[1]. Александр Алексеевич Чесменский был рожден в Алексеевском равелине Петропавловской крепости 7 ноября 1775 года. Его крестным отцом был генерал-прокурор Российской империи князь Вяземский. Крестной матерью — жена коменданта Петропавловской крепости генерала Чернышева.
Нам с Морисом известна тайна происхождения нашей прародительницы. Для того, чтобы раскрыть эту тайну, еще не настал срок. Этот срок, по предсказанию, близок. Если Морис решит, что время для этого пришло, он предпримет соответствующие шаги. Скажу только, что ее происхождение высоко и почетно[2].
Мой брат женат, однако детей у него нет. Возраст его весьма почтенен, и наследников ожидать не приходится. Мой единственный ребенок умер еще в младенческом возрасте. Моя сестра Рита, мать Василия, умерла, когда ему не было пяти лет. Поэтому единственным продолжателем рода графов Чесменских является мой родной племянник Василий. Я хочу, чтобы Вы это знали.
Теперь о Золотом Роге. Он принадлежал нашей прародительнице Великой княжне Владимирской и был подарен ей ее воспитателем и покровителем персидским князем Гали[3]. Он является нашей фамильной драгоценностью. По завещанию, переданному нашими предками, он не может быть разлучен с нашей семьей. Рог связан с фамилией графов Чесменских таинственными узами и всегда должен находиться рядом с ними. В противном случае наш род прекратится.
В свое время ему еще предстоит сыграть предназначенную важную роль[4].
То, что именно Василий невольно помог обнаружить на Роге имя нашей прародительницы — не может быть простой случайностью. Это событие подтверждает, что наша фамилия связана с Золотым Рогом особыми узами.
Долгие годы я следила за Рогом и находилась рядом с ним по поручению моей матери.
Рог был конфискован в 1918 году из дома моей бабки Анны Петровны Доманской и помещен в запасники Эрмитажа. В 1924 году, по указанию наркома Луначарского, он был передан в наш музей.
В своем последнем письме хочу сказать, что я прикладывала все силы, чтобы выполнить свой долг хранительницы рода Чесменских. Я сделала все, чтобы заменить Василию рано умершую мать и отца, которого он никогда не знал (он оставил Риту еще до рождения ребенка). Василий получил образование, в совершенстве знает английский и итальянский языки. Он умен, добр и честен. Но, очевидно, до конца заменить ему родителей я не смогла. Я чувствую, что мой племянник глубоко несчастлив: он не может занять подобающее ему место в жизни. Василий уже не мальчик, однако до сих пор он не смог найти женщину, которая стала бы ему верной спутницей и продолжательницей исторического рода графов Чесменских.
Мне казалось, что лучший выход в том, чтобы оставшиеся члены нашей фамилии воссоединились, и заботу о Василии взяли на себя его родственники — близкий ему по крови человек, мой младший кузен Морис, и его супруга Анни. Последний раз мы виделись с ними восемь лет назад в Москве, куда они приезжали как туристы. Еще тогда они настоятельно предлагали взять на себя заботу и ответственность за судьбу Василия. Мой брат — хорошо обеспеченный человек. У него земельная собственность в Северной Франции. Он является также совладельцем одной крупной торговой фирмы. Я надеялась спокойно умереть, зная, что Василий в надежных руках. Разумеется, в этом случае Рог, с которым семья Чесменских не может разлучаться, должен был уехать вместе с ним. Ввиду предстоящего отъезда Василия во Францию, я и решилась на похищение.