— Но Ричард был против того, чтобы я дарила Пэту пасхальное яйцо, которое я для него купила. Ты можешь себе представить?
В дверях показался Пэт.
— Можно посмотреть по видео «Призрачное зло»? — обратился он к Джине.
— Нет, ты идешь со своим папой.
— Ну, только отдельные сценки, которые не вошли в фильм. Интервью с режиссером, разные комментарии.
— Хорошо, — разрешила Джина, и Пэт исчез, а из гостиной донеслись звуки музыкального вступления. — Это пасхальное яйцо было таким чертовски красивым. Из молочного шоколада, украшенное маленькими красными сахарными сердечками, а вокруг оно опоясано фиолетовой ленточкой с большим бантом. А Ричард заявил — ты только послушай, — что такое яйцо покупают не для ребенка, а для любовника. Пасхальное яйцо для любовника! Он сказал, что муж и жена могут купить по такому яйцу друг для другу. Можешь представить., себе его мелочность? Будто я не могу купить своему сыну любое пасхальное яйцо, какое, черт побери, захочу…
— Вы с ним разговариваете? Она улыбнулась:
— Ты слышал о синдроме старой коровы?
— Не думаю.
— После того как бык однажды покрыл корову, она ему больше не интересна. Даже если корова очень симпатичная. Ему все равно. Это называется синдромом старой коровы.
— Это правда? Она кивнула:
— Одного раза быку достаточно. Какой бы привлекательной корова ни была. Он безразличен. Этот принцип срабатывает и в обратную сторону, для той же старой коровы. Раз покончила с ним, то все.
Она рассмешила меня. Но в ее голосе звучала горечь, по которой я определил, что для нее эта новая жизнь тоже оказалась тяжелой. Потому что для любого одинокого родителя существует масса трудностей. А сейчас, как я понял, Джина таким родителем и являлась. Она была рассержена, огорчена и опечалена. Но все равно я чувствован к этой женщине огромную симпатию, потому чтоона мне была когда-то ближе всех на свете. И если бы мы не разрушили все нашей женитьбой, она была бы до сих пор моим самым-лучшим другом.
Впервые я подумал, что наш брак был удачным. Конечно, мы могли бы быть подобрее друг к другу и повнимательнее к Пэту. Это правда. Но мы провели вместе семь лет, произвели на свет чудесного ребенка, чье пребывание на этом свете сделает его только лучше, и мы все еще способны разговаривать друг с другом. Почти всегда. Когда она не вела себя как старая корова, а во мне не просыпались привычки старого быка. Так кто сказал, что наш брак не удался? Несколько счастливых лет и прекрасный ребенок. Может, это самое лучшее, на что может надеяться любой из нас.
Мы с Джиной прошли через невероятные трудности, и тем не менее мы можем разговаривать друг с другом и пить вместе жасминовый чай, в то время как она язвит по поводу своего будущего бывшего мужа. У нас с Джиной имелось общее прошлое, которого не было у меня с Сид.
Это прошлое относилось ко времени той голубой линии на полоске теста. Ко времени, когда я прибежал домой из парка и Джина со смехом и слезами сообщила о своей беременности.
У нас с Сид этого не было. Не было той надежды, радости и оптимизма, которые Джина увидела в тоненькой голубой линии. В линии, которая связывает нас со всеми нашими завтра и определяет наше будущее.
— Ну, конечно, нет ничего лучше! — воскликнул Эймон. — Любить чистой любовью и сохранять целомудренную дистанцию. Ничего, кроме, разве что, яростного секса без всякого предохранения, когда овладеваешь ею сзади. Наверное, это даже лучше.
Мне начинало казаться, что лучше бы я солгал, не говорил ему, что мы с Казуми не пошли до конца в наших отношениях.
— Она понимает меня.
И это правда. Казуми видела, как я переживал по поводу мамы. И по поводу моего сына. И даже — хотя мы и не говорили об этом — по поводу моей жены.
— Она тебя слишком хорошо понимает, Гарри. — Эймон отпил минеральной воды и пригладил свои густые черные волосы. — Она вертит тобой, приятель. Не попадайся на эти нежности. Всякие цветочки и ахи-вздохи.
— Цветочки и ахи-вздохи? — переспросил я.
— Казуми понимает: как только мужчина получит, что хочет, ему уже больше этого не надо.
Мы сидели в гримерной Эймона в Клубе комиков Ист-Энда. По сравнению с гримерными телестудии, к которым мы привыкли, эта комната больше походила на чулан для швабр и половых тряпок. Сам же клуб скорее напоминал старомодную забегаловку с обычным пивом и свиными шкварками, наполненную табачным дымом, которая с некоторым опозданием дерзнула вознестись к вершинам комедийного искусства.
Это место находилось не так уж далеко от тех сцен, на которых Эймон начал выступать еще до того, как в его жизнь вошло телевидение. Но с тех пор изменилось его отношение к женщинам. Галантный потаскун тех времен превратился в осторожного Эймона, который старался сделать все, чтобы вернуть меня в лоно семьи и прекратить это сумасшествие.
Наркотическая зависимость повлияла на Эймона так же, как и на многих других. Она заставила его стремиться к стабильности в жизни.
— Ты запутался, Гарри. Ты трахнул много неправильных женщин и слишком много правильных. Вроде твоей жены.
Он всегда симпатизировал Сид.
— Тебе через пять минут выходить на сцену. Но он не переставал убеждать меня. Эймон был единственным человеком (кроме соседки, играющей на виолончели), который знал о нас с Казуми и считал, что было бы лучше, если бы мы с Казуми переспали. Тогда бы я успокоился. Если бы это случилось, то, по мнению Эймона, я взглянул бы на нее как на очередную девушку в моей жизни. Но я считал иначе. Даже если бы мы стали близки, то ничего не изменилось бы. Кроме, разве что, того факта, что я не смог бы без нее жить.
— Разве ты не видишь, что ты делаешь, Гарри? Ты затягиваешь стадию самого хорошего.
— Самого хорошего?
— Стадию погони. Преследования. Волнения некоего предвкушения того, что должно последовать. Это самая лучшая часть. Момент признания в любви и безропотное подчинение. Пожалуй, это и есть самое лучшее. Гораздо лучше всего, что будет потом.
— Никогда не позволяй мне заниматься сексом с тобой, — вставил я.
— Гарри, ты же не хочешь, чтобы все хорошее умерло? Как это случилось с Джиной. И с Сид. Твоей женой. И со всеми другими женщинами, которые у тебя были. Ты ведь хочешь, чтобы все было только хорошо? И что ты для этого делаешь? Ты вступаешь в платонические отношения. Устраиваешь погоню, преследование, оттягиваешь момент наслаждения навечно.
— Так вот что я делаю! Мне кажется, что ты не совсем прав. Я переспал со множеством женщин, которых не любил. Почему же я не могу полюбить женщину, с которой не спал?
Переспал … Никак я не мог избавиться от употребления неточного эвфемизма, потому что все остальные слова звучали бы слишком пошло.
— Посмотри на это с другой стороны. В чем суть секса и романтических отношений, связи мужчин и женщин? А суть в отсрочке высвобождения, в продлении момента удовольствия. Это означает, что время экстаза задерживается. Расслабься и не делай этого. Об этом хорошо спела группа «Фрэнки едет в Голливуд». А ты что делаешь с женщиной, с которой даже не переспал?
— Ну, расскажи мне.
— Это же очевидно. Когда так западаешь на кого-то, кого не трахнул, ты оттягиваешь момент высвобождения постоянно. Конечно же, ты без ума от нее. Почему бы нет? Ты будешь сходить по ней с ума до тех пор, пока не увидишь, что она сделана из той же плоти и крови. Как и твоя жена.
— Ты считаешь, что если у нас с Казуми случится секс, то я перестану думать о ней?
— Нет. Но я считаю, что ты начнешь лучше соображать. Сейчас ты влюблен в мечту, а это самое опасное, что может быть.
— Ты на самом деле считаешь, что невозможно симпатизировать кому-то, пока не соприкоснешься с ним телами?
— Эй, не передергивай, Гарри. Это просто сближает.
Я взглянул на часы:
— Твой выход через одну минуту.
— Нельзя начать ясно мыслить, пока не протрезвеешь, Гарри.
Возможно, и так. Я понимал, что платонические отношения придавали всему безнадежно романтическую окраску. Наши с Казуми дневные свидания за чашечкой капучино в маленьких кафе, залитых солнцем, стали для меня воспоминанием, которое останется со мной навсегда. Полароидная фотография, на которой мы снялись вместе на Примроуз-Хилл. Казуми хохотала, потому что мы все время стукались с ней головами, стараясь попасть в объектив. Эта фотография сделала счастливой всю ту неделю. Казуми сжала мою руку, когда мы сидели в последнем ряду в кинотеатре «Одеон», и это взволновало меня больше, чем мой опыт орального секса в подростковом возрасте. Она сделала это для меня.
Да, я на самом деле чувствовал, что наши отношения выходят из-под контроля. Но это было больше, чем просто мечта. Я начинал взвешивать разные практические стороны жизни с Казуми. Разрушая один дом, создавать новый, что даст нам с Казуми шанс достичь такого состояния, которого, в конце концов, достигают все пары, даже если они без ума друг от друга, если все понятно без слов.
Я знал, что это могло сработать. Может, она и являлась той женщиной, которая мне нужна? Вдруг и Сид будет счастливее с кем-нибудь другим? В настоящий момент она вовсе не в восторге от жизни со мной. Так что всем может оказаться лучше. Одним резким, болезненным рывком разорвать узы брака, дома, и тогда у всех появится шанс на счастливый конец.
— Ты ведь даже не знаешь ее, — сказал Эймон, прервав мои размышления о планах построения новой жизни. — Вы провели вместе сколько? Часов сто? А может, и того меньше.
— Сколько времени нужно? Как ты думаешь, сколько нужно времени, чтобы точно знать?
Он в изнеможении покачал головой. За сценой, неожиданно близко, мы слышали, как зрители освистывали женщину-комика.
— Ты чертов идиот, Гарри. Ты на самом деле собираешься уйти от своей потрясающей жены, которую ты, черт побери, не заслуживаешь? Уйти к какой-то почти незнакомой девчонке?
Он на самом деле искренне на меня рассердился.,
— Я этого не говорил.