Постройку, на двери которой красовался знак «Офис по подбору актеров», нельзя было назвать зданием и даже хижиной. Это была криво сколоченная конструкция из досок, на которую никто не хотел тратить ни освещения, ни краски. Казалось бы, весь его вид был призван донести до посетителя то, что о нем думали на студии. Клэр не заворачивала за этот угол уже долгие годы. Она остановилась, потому что ни с того ни с сего ей показалось, будто кто-то влепил ей пощечину. Затем пожала плечами, уже не так радостно, и вошла внутрь.
В комнате, представшей перед ней, были пол, потолок, четыре стены и две деревянные скамьи. Все это, должно быть, когда-то было чистым, подумала Клэр с сомнением. Не глядя по сторонам, она подошла прямо к маленькому окошку в противоположной стене.
Светловолосая, круглолицая, курносая девица посмотрела на нее и зевнула.
— Я хотела бы видеть ассистента по подбору акте ров, — сказала Клэр. Она хотела произнести это просто, но вышел командный тон.
— Придется подождать своей очереди, — безразлично ответила девица.
Она присела на краешек скамьи. Она была не одна, там были и другие, и все ждали встречи с ассистентом по подбору актеров. Высокая рыжеволосая девушка в узком черном платье с пышными рукавами из голубого шифона, томатно-красными губами, без чулок, с браслетом на левой лодыжке. Высокий, атлетически сложенный молодой человек с темными, вялыми глазами, очень опрятной стрижкой и не очень опрятным воротничком. Дородная женщина в мужской шинели и понурым страусиным пером на шляпе. Кучка невысоких, полненьких существ, которые вечно оставались «хлопушками», с пухлыми ногами, выпирающими из слишком маленьких туфель. Неопрятная женщина с разнаряженным ребенком.
Клэр подтянула юбку и постаралась смотреть только в окно. Она не знала, как долго просидела здесь. Но время шло, хлопушки несколько раз доставали пудреницы и поправляли макияж. Она бы не позволила себе такого на публике. Она сидела не двигаясь. Ее левая нога ничего не чувствовала ниже колена. Она ждала.
Дверь врезалась в стену с оглушительным грохотом. Промелькнул толстый живот мужчины и над ним — злая бульдожья морда, которая, как она поняла через несколько минут, была лицом мужчины. «Кто первый?» — пролаял он.
Клэр поспешно поднялась. Кто-то рванул к двери мимо нее, грубо отодвинув ее в сторону: и дверь захлопнулась, прежде чем она заметила, что это была одна из «хлопушек», и услышала злые слова: «Жди своей очереди!»
Клэр снова села. Она чувствовала капли влаги на верхней іубе. Она достала зеркальце и припудрила лицо.
Ее очередь подошла спустя час. Она вошла в соседнюю комнату медленно, с осознанием точеной грации каждого мускула своего тела, так тщательно просчитывая свой выход, будто бы выходила под пристальными взглядами камер.
— Ну? — крикнул бульдог из-за стола, не поднимая глаз от листа бумаги перед собой.
«Ну, — подумала Клэр, — что здесь говорить?» Голова вдруг совершенно опустела. Она беспомощно улыбнулась, ожидая, что он поднимет голову, — тогда слова уже станут не нужны. Он поднял голову и тупо на нее посмотрел.
— Ну? — повторил он нетерпеливо.
— Я… я бы хотела работать в кино. — Она только и могла пробормотать. Это было глупо, подумала она, и в этом не было ее вины; неужели он не мог с одного взгляда понять, кто стоит перед ним и что следует делать?
Впрочем, понятно было, что он не мог. Он на нее даже не смотрел и только протягивал какую-то бумажку.
— Работали статисткой раньше?
— Статисткой?
— Да, именно это я и спросил.
— Статисткой?
— Да, мэм.
Она хотела спорить, объяснить, но что-то схватило ее за горло, и она произнесла совсем не те слова, которые собиралась:
— Нет, я только начинаю свою карьеру.
Мужчина убрал листок.
— Ясно… тогда, мы не используем статистов, у которых нет никакого опыта.
— Статистов?
— Послушайте, да в чем с вами дело? Вы что, сразу хотели просить лакомый кусочек?
— Кусочек?
— Девушка, мы с вами просто тратим время. — Он толкнул дверь ногой. — Кто следующий?
«Нет никакой причины, — говорила себе Клэр, идя по улице, — нет никакой причины принимать этот фарс серьезно. Нет совсем никакой причины», — говорила она, крутя ручку сумочки, пока та не оторвалась.
Но она продолжала бороться. Она отправилась на «Эпик-студио» и три часа спустя увидела их ассистента по подбору актеров.
— Когда-нибудь снимались? — худой, усталый, мрачный господин спросил так, будто меньше всего на свете ему было интересно услышать ее ответ.
— Нет! — ответила она в качестве эксперимента равнодушно.
— Никакого опыта?
— Но… нет, никакого опыта.
— Как вас зовут-то?
— Клэ… Джейн Робертс.
— Ладно, мисс Робертс, — зевнул он, — мы так обычно не делаем, но могли бы… — он зевнул, — …использовать вас когда-нибудь, дать вам шанс, когда… — он зевнул, — ох, боже мой!.. когда нам понадобится действительно большая толпа статистов. Оставьте ваше имя и номер телефона моему секретарю. Но мы ничего не обещаем. Приходите и напомните нам на следующей неделе.
За прошедший с того момента месяц, Клэр Нэш услышала «на следующей неделе» по четыре раза на каждой из студий: на трех других она не слышала ничего — их ассистенты по подбору актеров не встречались с начинающими; на последней слышать было нечего — ее ассистент по подбору актеров был в путешествии по Европе в поисках новой звезды.
Неподвижным, задумчивым, более взволнованным, чем ему хотелось показать, взглядом Уинстон Эйерс наблюдал за съемками первых сцен. Работа над фильмом «Дитя опасности», его сценарием, началась. Он смотрел — с чувством, которое злило его и которое он не мог контролировать — за камерой и тем, что находилось перед камерой. А перед камерой вздымалась древняя крепостная стена, могучий гигант из огромных, грубых камней: и на стене находилась королева лани.
Королева лани была героиней его истории, диким, сверкающим, фантастическим существом, королевой варварского племени из эпохи легенд; жестоким, беззаконным, смеющимся маленьким тираном, босой ножкой топтавшим народы. Он видел ее смутно, неясно в своих мечтах. А теперь она стояла перед ним, более живая, более странная, более соблазнительная, чем он когда-либо мог себе представить, большая королева лани, чем королева лани из его сценария. Он смотрел на нее, сраженный, неподвижный.
Волосы развеваются по ветру, стройное тело покрыто только яркой мерцающей шалью, обнаженные ноги, руки и плечи отливают бронзой, огромные глаза сверкают угрозой и смехом, Хедди Леланд сидела на стене, под взглядами камер, дерзкая, невероятная, ослепительная королева, взирающая на свои безграничные владения.
На площадке стояла мертвая тишина. Вернер фон Хальц, насмешливый, аристократичный импортный режиссер, грыз свой мегафон в остервенелом восторге.
— Этто, — произнес мистер фон Хальц, показывая толстым пальцем на девушку, — этто перфая насто-яшщая актриса, с которой я рапотал!
Мистер Бамбургер кивнул, вытер лоб, уронил носовой платок, забыл подобрать его, кивнул снова и прошептал человеку позади себя:
— Ну и находка, а, мистер Эйерс?
— Я… я не знал… я не ожидал… — Уинстон Эйерс запнулся, не отрывая от девушки глаз.
Он подошел к ней, когда сцена была закончена и она спускалась со стены.
— Это было блестяще, — сказал он напряженно, резко и будто бы неохотно сощурив темные глаза.
— Спасибо, мистер Эйерс, — ответила она вежливым, ничего не выражающим голосом, быстро повернулась и ушла.
— Я хочу, — кричал мистер Бамбургер, — я хочу статьи во всех журнальчиках! Я хочу, чтобы организовали интервью! Я хочу фотографии — где этот идиот Миллер, он что, спит? — фотографии в купальниках и без купальников! Новое открытие «Уандер пикчерс»! Черт с два, открытие! Новая золотая жила!
Клэр Нэш страдала, рыдала, строчила письма, тратила монетки на телефонные автоматы, боролась и добилась-таки собеседования в Централ-кастинг.
Она сидела, дрожа и заикаясь, не контролируя себя, не понимая, почему разбегаются мысли — перед худой беспощадной женщиной, выглядевшей как святоша. Централ-кастинг правила судьбами тысяч статистов, она раздавала возможности и должности в день по сотне. Нет ли здесь, умоляла Клэр с негодованием, переходящим в слезы, нет ли здесь места еще для одной?
Женщина за столом покачала головой.
— Мне очень жаль, мисс Робертс, — сказала она деловито, — но мы не регистрируем начинающих. У нас тысячи более опытных людей, которые в этом бизнесе годы и которые голодают. Мы не можем найти работы для них. Мы стараемся сокращать списки, насколько можно, не добавляем в них новичков.
— Но я… я… — заикалась Клэр, — я хочу быть актрисой! У меня может оказаться великий талант… Я… боже, я знаю, что у меня великий талант!
— Вполне возможно, — сказала женщина обезоруживающе нежно. — Но то же самое говорят десятки тысяч других. Очень неумно, мисс Робертс, для юной и неопытной девушки вроде вас думать об этом жестоком, душераздирающем бизнесе. Очень неумно… Конечно же, — она добавила, когда Клэр бесцеремонно поднялась, — конечно, если ваша ситуация… скажем, сложная, мы можем предложить организацию, которая предоставляет ссуды, позволяющие достойным девушкам вроде вас добраться домой.
Клэр на мгновение забыла свою роль: она сделала то, чего ни одна начинающая актриса не делала — громко хлопнула дверью.
«Они идиоты, — думала Клэр, сидя в своем гостиничном номере, — все они просто слепые, ленивые идиоты. Их работа — искать таланты, но они просто не видят его, потому что… Потому что им, кажется, наплевать. Кто говорил мне об этом еще давно?» — И тогда она вспомнила холодные, насмешливые глаза и вскочила на ноги с новой решительностью: новой решительностью и новым чувством одиночества.
Если у них нет собственных глаз, решила она, она сама покажет им. Если им нужен актерский опыт, так пускай подавятся. Она начала с маленьких театров, которые росли, как грибы, в самых темных уголках Голливуда. Она узнала, что выступления в маленьких клубах не оплачиваются, потому что «шанс быть увиденной» считается уже достаточной платой за долгие недели репетиций. Она была готова это принять, хотя ей было немного интересно, как она могла бы принять подобное предложение, если бы она была настоящей новенькой, вынужденной кормиться собственным заработком. В четырех театрах ей сказали, что не берут никого без сценического опыта. В трех других ее имя и номер телефона записали с обещанием позвонить, «если что-нибудь подвернется», сделанным таким тоном, что становилось ясно, что этим все и кончится, — и этим все и кончалось.