— Теперь уже между нами ничего не может быть… Неужели ты не понимаешь?
Я поняла. Но улыбнулась просто так, веселья ради. Потому что это выглядело слишком неестественным для того, чтобы быть правдой. Деньги! Между нами встали деньги, и они делали вид, будто могут украсть его у меня! Я как-то устрашающе рассмеялась, но как иначе себя вести в ситуации, когда что-то намеревается лишить тебя твоего смысла жизни, единственной цели в ней, твоего бога… лишь потому, что у бога нет денег?
Он и слушать меня не хотел, но я заставила его. Я потеряла счет тому, сколько часов я умоляла и упрашивала его. А он все отказывал. Временами он был мягок и просил меня забыть его, временами черствел и вновь становился холодным, попросту поворачиваясь ко мне спиной, не слушая меня и приказывая уйти. Но я видела в его глазах ту страстную любовь и то отчаяние, которые он так пытался сокрыть от меня. Я оставалась. Я падала перед ним на колени, целовала его руки.
— Генри… Я не могу жить без тебя, Генри… просто не могу! — молила я сквозь слезы.
Потребовалось много времени для того, чтобы его завоевать. Но я была в отчаянии, а оно всегда пробьет себе путь. Наконец он сдался и согласился… И когда он держал меня за руки, покрывая мое лицо поцелуями, мокрыми от слез, когда он прошептал: «Да… Ирэн… да» — и губы его задрожали, я совершенно точно знала, что он любит меня. Что из-за этой безграничной любви у него такие темные, переполненные эмоциями глаза.
И город будто взорвался от неожиданных новостей. Никто этому сперва не поверил, а когда же у них уже не оставалось выбора — их ужасу не было предела. Даже мисс Хьюз примчалась, чтобы увидеться со мной, со всей искренностью восклицая:
— Но… как ты можешь выходить за него, Ирэн! Это же глупо! Нет, Ирэн… это просто безумие!
Больше она и не могла подобрать этому никаких определений.
— Да девчонка свихнулась! — заявила ее подруга, мисс Броган, которая была не столь корректна.
Мистер Дейвис, давний друг моих родителей, пришел поговорить и попросил меня как следует подумать над тем, что я делаю. Он посоветовал мне не выходить замуж за Генри и напомнил, что если я потрачу наследство на то, чтобы оплатить долги мужа, то останусь практически без гроша в кармане, а кто знает, как у меня сложится будущее? Я лишь смеялась над всем этим. Ведь я была так счастлива!
Наиболее дальновидным из всех оказался мистер Барнс. Он долго и многозначительно взирал на меня из-под толстых стекол своих очков и наконец с печальной улыбкой человека, умудренного жизнью и большим опытом общения с другими людьми, сказал:
— Боюсь, ты будешь несчастна, Ирэн… Вряд ли счастье может сосуществовать с такой страстью.
А затем он повернулся к Генри и сказал ему необычно суровым для себя голосом:
— Вот теперь будьте поосторожней с собой, Стеф-форд.
— Думаю, было излишне напоминать мне об этом, — холодно ответил Генри.
Мы поженились. Некоторые говорят, что безупречное счастье на бренной земле недоступно. Но у нас оно было. Было бы даже чересчур скромно назвать это счастьем — мир слишком мал для того, чтобы в нем нашлось определение для чувства, подобного этому.
Я была его супругой, и более не Ирэн Уилмер, а Ирэн Стеффорд. Едва ли я могу описать, что со мной было в первое время после свадьбы. Я ничего не помню, а если мне кто-то и задает такой вопрос, то у меня на него лишь один ответ: «Генри!» Он был со мной, и более ничего я не замечала. Мы продали все, что у меня было, его долги были уплачены, а сам он спасен. Мы могли жить только друг для друга, ведь более ничто не могло нас потревожить, в самом диком райском уголке на свете, который только могли вообразить для себя двое безумно влюбленных.
Но все же день, когда нам пришлось задуматься о будущем, настал. Мы отдали все имевшиеся у меня деньги, продали мое поместье и фамильные драгоценности. Потому нам все же пришлось задуматься о поиске работы. У Генри было образование инженера, и он устроился на работу. Это была не такая уж и престижная должность, но совсем неплохо для начала, учитывая и то, что по специальности он до этого никогда не работал.
Так мы и зажили, арендовав небольшую квартирку. Я изо всех сил пыталась поставить Генри на ноги, стремясь придать его жизни вкус и облик. Я помогала ему с работой. Порой у него не хватало силы воли выполнять все обязанности с надлежащей ответственностью. Часто он просто ложился на диван, бросив работу на полпути, складывал ноги на стол, брал в руки какую-нибудь странную книжку и курил. А я всегда помогала ему заставлять себя работать и становиться все успешнее и успешнее.
Я никогда не позволяла ему считать меня его дружком, хорошим товарищем, готовым сделать за него всю работу. Я была его госпожой, его женщиной, а он — моим любовником. Мне удалось создать вокруг себя определенный ореол отчужденности, который помогал мне казаться для него в какой-то мере недоступной. Ему никогда не случалось наблюдать за тем, кто выполняет за него всю работу по дому. Я была для него настоящей королевой в доме, неким мифическим существом, которым он никогда не мог обладать целиком и полностью, той, кого он никогда не мог назвать своей собственностью или прислугой. У нас не существовало быта, если можно так выразиться, мы его не замечали. Мы были любовниками, и между нами пылала неутихающая страсть. Только она, ничего лишнего.
Наша жизнь для него была романом. И я помогала ей быть всякий раз другой, необычной, волнующей. Каждый день. Каждый миг. Дом для него не был местом, где он отдыхал, ел и спал. Он был полным великолепия дворцом, где ему суждено было сражаться, побеждать и завоевывать в тихой, волнующей кровь игре.
— Кому такое могло прийти в голову, Ирэн! Создать настолько неповторимую женщину, как ты! — бывало, говорил он, оставляя пылающие следы от поцелуев на моей шее и плечах.
— Если я жив, то только благодаря тому, что ты со мной! — но я молчала в ответ и никогда не выказывала, как сильно его обожаю. Не следует позволять мужчине видеть, что он для тебя стал воплощением самой жизни. Но он знал это, он чувствовал…
Светское общество, по первости с таким неодобрением встретившее нашу свадьбу, вскоре стало к нам более благосклонно. Но все то начало нашей совместной жизни, когда нам приходилось сражаться, работать и переносить одиночество, я вела его по пути к лучшему будущему, я одна! И я горжусь тем, что все эти годы меня одной хватало для того, чтобы заменять ему весь мир!
У нас часто гостил мой лучший друг мистер Барнс, внимательно следя за тем, как складывается наша жизнь. Он наблюдал за нашим невозможным, невероятным счастьем, которое заметно радовало его, но в то же время заставляло задумываться. Однажды он спросил меня:
— Как ты думаешь, что случится, если он вдруг перестанет тебя любить?
Мне пришлось собрать все силы в кулак, чтобы заставить свой голос ответить на это:
— Никогда больше так не говори. Есть настолько ужасные вещи в мире, о которых не стоит даже заикаться.
Шло время, а наши чувства становились все сильнее и сильнее, нисколько не увядая и не надоедая нам. Мы понимали каждый взгляд друг друга, каждое движение. Длинные вечера мы коротали в его рабочем кабинете у горящего камина. Я сидела на подушках, он клал голову мне на колени, и мы целовались, а отблески огня играли на наших лицах в полумраке.
— Никогда не устаю удивляться тому, насколько двое могут быть созданы друг для друга, Ирэн, — говорил в такие моменты он.
И так мы жили четыре года. Четыре идеальных года безумного счастья. Много ли на свете тех, кто бы мог этим похвастаться? В конце концов, думаю я иногда, есть ли у меня вообще право считать себя сейчас несчастной? Я заплатила ужасную цену за свою жизнь, но мне также посчастливилось познать необыкновенное счастье. И цена эта не была слишком высокой. Она была справедливой. Потому что у меня были те дни, и они были всецело моими.
Общество приняло нас обратно, возможно, с еще большим восхищением, чем ранее. Генри повсюду слыл самым известным, самым желанным гостем. Его карьера шла на взлет, и хотя он по-прежнему пока еще не зарабатывал огромных денег, его имя всегда было на слуху, как одного из потрясающих инженеров. А когда человек столь интересен и необыкновенен, как он, то общество может простить ему отсутствие больших денег…
Но затем это все-таки случилось… У меня хватило сил пережить это, должно хватить сил и написать об этом…
В городе появилась новая девушка, которая тут же влилась в наше общество. Ее звали Клэр ван Дален. Она была в разводе и только что закончила свое путешествие по Европе, а после решила навестить живших здесь дальних своих родственников, приехав прямиком из Нью-Йорка. Я увидела ее в первый же вечер, когда о ней заговорили в обществе, на танцевальной вечеринке.
Тело ее было подобно античной статуе. У нее была бесподобная кожа и темно-красные губы. Ее роскошные черные волосы были разделены пробором посередине, она носила длинные изящные серьги. Все ее движения были настолько неторопливыми, спокойными и плавными, будто бы ее тело вообще не имело костей. Руки ее вились, как шелковые ленты, а одежда хоть и была проста, но выглядела на миллион. Она была непревзойденно, ошеломляюще прекрасна.
Наше светское общество пребывало в бурном восторге, они никогда не видели женщину такой ослепительной красоты. Она была галантна и грациозна в общении со всеми, но ее улыбка выдавала женщину, привыкшую и даже уставшую от такого внимания — высокомерная и безразличная.
Гёнри смотрел на нее… слишком долго и пристально. Тот взгляд, которым он провожал каждое ее движение, был преисполнен странного восхищения, слишком искреннего для него. Этим вечером он танцевал с ней несколько раз.
Когда вечеринка уже подходила к концу, группа молодых людей прямо таки накинулась на мисс ван Дален — каждый жаждал проводить ее до дому.
— Что же, мне придется выбирать, — молвила она со снисходительной улыбкой, полной неземного очарования.