— Волконцев! Держи Джоан! — однажды крикнул он.
Джоан обернулась назад, к острову. Она увидела его в последний раз как одинокую черную тень со слабым серебряным свечением на куполах, которое скатывается, исчезая под вершинами волн.
В полночь они увидели красные искры, слабо мерцающие впереди. Кареев вильнул вправо, избегая мерцающей деревни. Лодка мягко стукнулась о дно и остановилась. Кареев помог Джоан выбраться на берег.
Пустынный пляж убегал в лес из тонких сосен, тихих, спящих, ветви которых склонились под тяжестью снега. В миле, слева от них, виднелась деревня, справа, на много миль вниз по белому песку поисковые огни поста береговой охраны вращались медленно, прощупывая море.
Небольшой проход заканчивался на окраине леса. Снег покрывал все дороги. Только две глубокие колеи от колес крестьянских телег все еще оставались, похожие на рельсы, врезавшиеся в морозную землю.
Комендант Кареев шел первым, Джоан за ним. Мишель шел последним, рука на пистолете.
Они шли в тишине. Ветер сник. Луна над лесом бросала длинные черные тени сосен сквозь проход и далеко через пляж. Дальше, у воды, снег мерцал, отсвечивая колким голубым светом.
Нижние ветки напряжены под белым покрывалом, вздрогнув, осыпали их морозной пылью. Белый заяц показал свои длинные уши из-за куста и бросился в лес, скачущий бесшумный снежок.
Они выбрали одинокий дом на окраине деревни. Комендант Кареев постучал в дверь. Собака залаяла где-то, переходя на задыхающийся, долгий, тревожный вой.
Сонный крестьянин открыл дверь со страхом, тулуп дрожал на его плечах, глаза от свечи моргали.
— Кто здесь?
— Государственное дело, товарищ, — сказал Кареев. — Нам нужны две хорошие лошади и сани.
— Да поможет мне Бог, товарищ Главный. — Крестьянин заскулил, кланяясь, крестясь веснушчатой рукой. — У нас нет лошадей, да поможет мне Бог. Мы бедные люди, товарищ Главный.
Одна рука товарища Кареева мяла значительно пачку бумажных денег, другая прикрывала приклад его пистолета.
— Я сказал, нам нужны две лошади и сани, — повторил он медленно. — И они нужны нам немедленно.
— Да, товарищ Главный, да, господин, как пожелаете.
Поклонившись, нервно жуя длинную рыжеватую бородку, крестьянин повел их в конюшню позади дома, свеча капала воском на его трясущуюся руку.
Комендант Кареев выбрал лошадей. Мишель собрал солому с пола в стойлах и заполнил дно саней вокруг ног Джоан, укутывая их в старый меховой полог. Товарищ Кареев прыгнул на место возницы. Он бросил пачку банкнот в красную бороду. Предупредил:
— Это секретное государственное дело, товарищ. Если ты выдохнешь хоть слово об этом — пойдешь под трибунал. Понял?
— Да, господин, товарищ Главный, благослови тебя Бог, да, господин… — бормотал, склонившись, крестьянин.
Он все еще стоял склонившись, когда сани выехали со двора в туче снега.
VII
В полночь начальник охраны прокрался бесшумно к яме, прислушался осторожно, но не услышал ни единого звука в монастыре. Он открыл люк и позвал, поднимая повыше фонарь над ямой:
— Ты здесь, фиша?
— Здесь. — послышалось далеко снизу в порывах кашля, — …ты, Макар?
— Он самый. Хочу узнать, как ты там, товарищ.
На дне глубокой ямы с сосульками, сверкающими в расщелинах стен, товарищ Федоссич зарылся в солому, его тонкие пальцы грели горло, глаза, как две черные ямы на багровом лице. Он зарычал, затем просипел:
— Долго же пришлось ждать, чтобы удовлетворить твое любопытство.
— Его приказ. Сказал, чтоб близко от тебя никого не было.
— Ты видел его где-нибудь в последние несколько часов?
— Нет.
— Выпусти меня!
— Ты с ума сошел, фиша? Против его приказа?
— Ты слепой болван! Посмотри, сможешь ли найти его. Или женщину. Или катер!
— Да поможет нам Всевышний, фиша! Ты думаешь…
— Поспеши! Иди и посмотри! Потом выпустишь меня!
Товарищ Федоссич рассмеялся, когда Макар прибежал обратно, ревя, как сумасшедший, недоверчиво:
— Он сбежал! Он сбежал! Они сбежали! Лодка исчезла!
— Теперь я главный на острове, — сказал товарищ Федоссич, он стиснул зубы, когда веревка дернула его из ямы. — И сапогом в зубы первому, кто не подчинится моим приказам!
— Привести сюда гражданку Волконцеву! — был его первый приказ.
Макар послушно удалился и вернулся с широко от-крыми глазами, докладывая, что гражданка Волконцева сбежала тоже.
— Так, — рассмеялся товарищ Федоссич, — товарищ комендант еще больший глупец, чем я думал!
Вверх по старой лестнице к комнате беспроводной связи товарищ Федоссич побежал, спотыкаясь и останавливаясь, чтобы остановить кашель, тени сумашед-ше метались вокруг раскачивающегося фонаря в его руке. Макар следовал за ним в недоумении. Товарищ Федоссич ударил сапогом в дверь. Свет от раскачивающегося фонаря вздрогнул и высветил разгромленные детали радиоустановки.
— Я поймаю его! — оглушил товарищ Федоссич. — Я поймаю его! Этого великого красного героя! Это высокомерное животное!
Затем он поднял фонарь, и размахивал им триумфально, и орал, указывая на темные предметы в углу:
— Смотри, Макар! Смотри! Мы дадим сигнал берегу! Мы схватим его! Подключи его и принеси на колокольню!
Шерстяной шарф товарища Федоссича захлопал в ярости, когда он вышел на площадку колокольни. Он стоял против ветра, как бы отталкивая невидимую, гигантскую руку, которая бросала его к звездам, его длинная тень прыгнула, пронесшись над парапетом.
Он поставил фонарь вниз и схватил веревку колокола. Она обожгла голые руки. Он сорвал шарф с шеи и обернул им пальцы… Затем потянул веревку.
В ясную погоду колокола можно услышать на большой земле. Небо было чистым. Ветер дул к берегу.
Колокола издавали длинный, протяжный стон. Холодный снег засыпал плечи товарища Федоссича. Трепет пробежал по старому монастырю, с колокольни вниз, к яме.
Колокола захлебывались в агонии, медь звенела крикливыми всплесками. Яростный удар кованого, огромного металлический хлыста и гудящие раскаты грома тяжело поднимались, уплывая медленно вдаль, высоко над морем.
Товарищ Федоссич яростно перебросил веревку. Опустил шарф. Он не чувствовал голых рук, обожженных веревкой. Он смеялся безумно, заходясь кашлем. Он пересек бегом площадку и качнулся назад, обхватив веревку ногами и руками, раскачиваясь на ней, как гигантский маятник.
Макар поднялся по лестнице с прожектором, таща шуршаший по ступеням, как змея, длинный провод, который соединялся с динамо в комнате ниже. Он стоял неподвижно в ужасе. Товарищ Федоссич заорал, скручивая веревку:
— Они должны услышать! Они должны услышать!
Через море, на береговом пункте охраны, движущиеся поисковые огни вдруг замерли.
— Ты слышал? — спросил солдат, который носил остроконечную буденовку цвета хаки с красной звездой.
— Прекрасно, — сказал его помощник. — Звук, похожий на колокол.
— Разве что из ада.
— Это со Страстного острова.
И пока они стояли, прислушиваясь, вглядываясь в темноту, ярким языком загорелась лампочка далеко на горизонте, словно копье перерезая черное небо, и рана снова закрылась.
— Тревога, — сказал солдат в буденовке…
Товарищ Федоссич сигнализировал послание на большую землю. Он присел возле прожектора, прижимая его лихорадочно к груди, как ребенка, которого он должен был защитить от ветра, которого он не мог отпустить, сжимая его пальцами жесткими, как клещи. Он тер ими грудь, пытаясь согреть пальцы, разорвав рубашку, не чувствуя ветра голой шеей. Он хохотал. Его смех сливался с кашлем, в триумфе над ветром, вслед полосам света, которые вонзались, как стрелы дартса, прямо в грудь невидимого далекого врага в темноте.
Макар быстро крестился трясущейся рукой.
Солдаты охранного поста на берегу знали код. Белые полосы над морем выбивали медленно, буква за буквой, послание:
«К-О-М-Е-Н-Д-А-Н-Т Ж-Е-Н-А О-С-У-Ж-Д-Е-Н-Н-Ы-Й П-О-Б-Е-Г».
Под восьмью копытами восемь комков снега взлетели вверх, из лошадиных ноздрей пар поднимался облачками снежной пыли. Кнут в руке коменданта Кареева свистел над головами лошадей и опускался на их ребра.
Под ними белая земля бежала назад, словно потоки водопада, уходя вниз, в пропасть, под сани. Летел в стороны снег, и путь плавился, превращаясь в длинный белый пояс. Над ними огромные сосны медленно проплывали мимо, оставаясь неподвижными относительно земли.
Лошади склонились под дугой, их ноги под крупом слились, паря над землей.
Глаза Джоан остановились на кнуте, который представлялся ей орудием в руках экзекутора на Страстном острове, который бил темноту впереди. Она ощущала скорость по ветру на губах. Рука Мишеля плотно охватила ее, его пальцы тонули в ее пальто.
Через милю леса, где сосны, казалось, сомкнулись, закрывая дорогу впереди, и дорога, как белый нож, резала их на части в полете, через чистые равнины, где черное небо поглотило белый снег, превратив в один шар тьмы, и дорога казалась серым облаком, переносящим их через бездну, через рытвины, и сугробы, и поваленные бревна, они летели сквозь ночь, миля за милей, и с каждым часом приближались к спасению.
— Замерзла, Джоан?
— Застегни воротник, Фрэнсис. Кнопка расстегнулась.
Когда огни деревни замелькали впереди, сквозь снежную пыль, комендант Кареев резко обернулся и направил сани в узкий проулок. Пролетая мимо деревни, они могли видеть на расстоянии блестящий крест церкви над невысокими крышами и темный флаг, красный в дневное время — над домом сельсовета. Комендант Кареев не видел флаг, только его кнут настегивал ребра лошадей.
По темным деревенским улицам точки фонарей спешили, мгновенно собираясь в группы, бросаясь прочь. Колокол звенел, как долгий, тревожный сигнал.
— Держи Джоан, Волконцев! Резкий поворот!
Луна скрылась за тучами, как за черным туманом, поплывшим вверх, поглощая звезды. Внизу свет лениво разливался по снегу.
— Посмотри на этот снег, Фрэнсис, — сказал Мишель. — Мы не сможем видеть его долго, долго. Это наше прощание с Россией.