— Это прощание, — сказал Кареев, — для нас двоих.
— Да, — ответил Мишель, — для нас двоих.
Впереди них слабый белый поток, белее, чем снег, отрезал небо от темноты земли.
— Завтра на рассвете мы будем далеко в море, — сказал Кареев, — и лодка полетит к стране, новой для Джоан.
— …где она забудет все о Страстном острове.
— …и все, что привело ее туда.
— Не беспокойся о будущем, — сказала Джоан. — Я никогда не забуду кое-чего из прошлого. Один из нас нуждается в этом. Я пожелаю ему это забыть.
— Одному из нас, — сказал Кареев, — это не понадобится. Другому, возможно, не захочется.
Голова Джоан склонилась. Снег падал на ее ресницы.
Она закричала, она подскочила на ноги, но сани мчались быстро, и она упала в сани.
— Там., там… смотрите!
Они обернулись. Снежная равнина простиралась перед ними, как серый туман. Сквозь туман оттуда, откуда они приехали, по дороге к ним катилось черное пятно. Оно походило на жука с двумя длинными ногами, царапающего снег. Но двигалось так быстро для жука.
Кнут коменданта Кареева щелкнул в воздухе, сани дернулись, и он упал.
— Это ничего, — сказал он. — Какой-то крестьянин спешит в город.
— Слишком быстро для крестьянина, — заметил Мишель.
Глаза Кареева встретились с его взглядом поверх головы Джоан, и Мишель понял.
— Ничего страшного, — сказал Кареев.
Лошади были измучены. Но поводья напряглись, как струна, в руках Кареева. Они понеслись быстрее.
Две вещи вырастали медленно, зловеще: белая линия впереди и черное пятно за ними.
— Не смотри на него, Джоан! — Кнут свистел в руке Кареева. — Только расстроишь себе нервы. — Удар кнута. — Ничего. Мы быстрее, чем они. — Удар кнута. — Они не смогут…
Короткий звон сквозь тишину, в которой стук копыт забарабанил, как сердце.
Мишель схватил Джоан и бросил ее жестоко вниз на колени, в солому на дно саней, склонившись над ней, прикрывая ее своим телом.
— Мишель! Дай мне встать! Дай мне встать!
Она отчаянно сопротивлялась. Он грубо удерживал ее.
— Вот так, — прокричал комендант Кареев. — Держи ее, Волконцев! Держи ее!
Комендант Кареев вскочил на ноги. Он качнулся и нагнулся вперед, его рука слилась воедино с поводьями, резкий взмах кнута оставил красную полосу на боку лошади.
— Остановитесь! — издалека донесся до них крик. — Остановитесь, во имя закона!
Мишель вытащил пистолет.
— Не надо, Волконцев! — закричал Кареев. — Побереги пули! Они слишком далеко! Мы успеем оторваться!
Еще два выстрела всколыхнули мрак позади них. Прижавшуюся к своему живому щиту Джоан вырвало. Кареев прижал коленом ее спину, чтобы она не поднималась.
Дорога сперва шла прямо меж хвойного леса, а затем резко сворачивала направо. Они завернули за угол, и опасливо пригнувшийся Кареев снова выпрямился. Они потеряли белую нитку в лесу, а черная иголка потеряла их самих.
От основной дороги отходил в сторону извилистый поворот, который пропадал в глубине леса. Даже не дорожка, а едва видимая просека, по которой могли с трудом проехать разве что сани. Стремительным движением Кареев направил двойку по этой дорожке.
Они слепо неслись вперед среди снега и высоких деревьев, прокладывая себе путь между красноватых бревен и продираясь сквозь кусты, боками врезаясь в толстые пахучие стволы и отталкивались от них. Одна из веток зацепил Кареева по глазу, он стряхнул с себя снег и шишки, вынул из волос охапку застрявших иголок. По его виску потекли красные капельки крови.
Лошади громко фыркали, их ребра ритмично поднимались и опускались, а ноздри трепетали от ужаса. Хлыст вонзались в их плоть, повелевая мчаться еще быстрее. Хлыст держало в своих руках Чудовище с острова Страстной.
Одна из лошадей споткнулась и упала. На мгновение они услышали, как лес замер, молчали глубокие сугробы снега и вся затерянная глушь вокруг них.
Комендант Кареев соскочил с саней, покачнувшись на отвыкших от земли ногах. Пошатываясь, подошел к лошади, на ходу смахивая волосы со лба. Он увидел на руке кровь, почувствовал, как она течет по виску, зачерпнул в ладонь снега и протер им висок. Затем стряхнул поалевшую снежную массу в сторону.
Мишель с трудом пробрался к нему, и вместе они поставили лошадь на ноги. Снова раздался звук хлыста.
— Не бойся, Джоан. Они нас не достанут. — Голос у Кареева был чистым и звенел от напряжения. — Как-то одной ночью, давным-давно я перевозил особо ценные документы для Красной армии. Подо мной подстрелили троих коней. И я все же доставил эти документы. А сегодня моя гонка куда важнее той.
VIII
Когда они выбрались на открытый участок, лошади уже едва могли двигаться, а хлыст коменданта Кареева был сломан. Перед ними простиралась широкая пустая равнина, покрытая белым снегом, которая тянулась вплоть до чернеющей впереди линии другого леса. Позади них облака были подернуты тускловатой розовой пеленой.
У последних деревьев на окраине леса стояла хлипкая хибара, чьи неокрашенные доски почернели от гнета времени и от непогоды. Крыша ее обрушилась, а в одном из окон не было стекла.
Комендант Кареев постучал в дверь, но ответа не последовало. Тогда он ударил по ней с ноги. Дверь была не заперта. Он вошел внутрь, а затем позвал:
— Здесь все в порядке, заходите.
Мишель вошел, неся Джоан на руках.
Внутри дома был лишь пустой каменный камин и старый деревянный стол, а со сломанной крыши свисал снег, на полу россыпью лежали иголки.
— Здесь мы какое-то время будем в безопасности, — сказал Кареев.
Двое мужчин переглянулись. Кожаная куртка коменданта Кареева была изодрана в клочья. Он потерял свой шарф. Рубашка у горла была тоже разодрана. В прядях непослушных волос Мишеля блестели иголки. Он улыбнулся, просияв зубами, молодой и энергичный, словно прекрасное здоровое животное, радующееся своему первому настоящему сражению.
— Отличная работа, комендант, — сказал Мишель.
— Да, нам это удалось, — подтвердил Кареев, — вместе.
Всего лишь на секунды, но их глаза замерзли в общем понимании нависшей над ними угрозы, и между ними впервые проскочила искорка взаимоуважения. Затем они посмотрели на женщину, которая прислонилась к косяку открытой двери. Прядь ее светлых волос закрывала ей глаза, дрожа на ветру, словно зрелый колосок пшеницы на фоне белой пустыни из снега и черных ветвей хвойных деревьев в лесу, позади них. Больше они друг на друга смотреть не стали.
Комендант Кареев прикрыл за собой дверь и закрыл ее на старый деревянный засов. Он сказал:
— Дадим лошадям отдохнуть. Затем отправимся в путь. До города совсем недалеко, всего несколько часов верхом.
Мишель расстелил меховое одеяло на полу. Они молча сели на него. Джоан склонил голову на плечо Кареева. Он нежно скользнул пальцами в ее волосы и вытащил из непослушных кудрей ее светлых волос елочные иголки. Она с беспокойством отметила, как пристально темные глаза Мишеля наблюдали за Кареевым. Мишель снял с Джоан обувь и обернул ее ноги в шерстяные носки, которые были влажными от снега. Она внимательно наблюдала за тем, как теперь уже глаза Кареева смотрят за быстрыми движениями Мишеля, как от напряжения в уголках его глаз образуются морщины.
— Давайте пойдем прямо сейчас, — внезапно сказала она.
— Мы не можем, Джоан. И у нас еще уйма времени.
— Мне так неприятно здесь находиться.
— Ты прошла через столь многое, что было тебе ненавистно, — сказал Мишель. — И ты была храбра. Теперь все близится к концу. Подумай о том, что нас ждет.
— То, что нас ждет, — медленно произнес Кареев, — уготовано лишь двоим и только.
— Да, — согласился Мишель. — Только так. И я надеюсь, что третьему хватит смелости отступить, так же, как хватало и двигаться вперед.
— Надеюсь, что так, — сказал Кареев.
— Здесь слишком холодно. — пожаловалась Джоан.
— Я разведу костер, Фрэнсис.
— Не стоит. Они могут заметить дым.
— Позволь мне прижать тебя ближе, Джоан. Так ты согреешься.
Комендант Кареев взял ее в свои объятия.
— Убери от нее руки, — медленно произнес Мишель. — Что?
— Я сказал: убери от нее руки.
Комендант Кареев повиновался. Он бережно усадил Джоан рядом с собой и поднялся на ноги. За ним встал и Мишель.
Джоан стояла между ними. Она смотрела на них потемневшими глазами, полными презрения.
— Молчите! — приказала она. — Кажется, будто вы оба позабыли, в каком месте мы находимся и когда.
— Но мы также можем уладить это прямо здесь и сейчас, навсегда, — сказал Кареев. — Он забывает о том, что у него на тебя больше нет никаких прав.
— А вы не забываете, комендант, — спросил Мишель, — что у вас их никогда и не было?
— Я выкупил ее у тебя взамен пятидесяти лет твоей жизни на свободе.
— Она не продавалась.
— Я бы не стоял на пути у женщины после того, как она попросила бы меня с него убраться.
— Если бы вы только вспомнили об этом, случись это с вами.
Комендант Кареев повернулся к Джоан и очень нежно сказал:
— Все это было игрой, Джоан, и она ведет к весьма дурному концу. Я знаю правду, но ты должна рассказать и ему. Ты с ним слишком жестока.
— О, пожалуйста, прошу… — она стала умолять, пятясь от него назад, — не надо, только не сейчас, не здесь.
— Прямо здесь, Фрэнсис, — сказал Мишель, — и сейчас же.
Она выпрямилась и посмотрела им в лица. Она высоко подняла голову, ее глаза были ясны, а голос чист. Это не звучало как извинение. Она с гордым вызовом оглашала вердикт, пользуясь своим высоким правом:
— Я люблю одного из вас. Не важно, что мне приходилось делать, ведь разве вы не понимаете, что существует любовь за рамками любой справедливости?
— И кого же из нас? — спросил Мишель.
— Мы хотим доказательства, Джоан, — сказал Кареев, — того, которое разрушит все сомнения.
В дверь постучали.
— Во имя закона… откройте дверь!
Мишель подскочил к окну. Вспыхнуло дуло его пистолета, и он выстрелил. Снаружи выстрелили в ответ несколькими очередями из винтовки.