Тем временем начиналась кульминация вечеринки. Зал вновь зашелся в приветственных криках и реве. Вертлявый конферансье пошарил глазами со сцены и выдернул из толпы красотку- русалку. Под ярким огнем прожекторов она слегка опешила, но моментально пришла в себя и заулыбалась, как признанная кинозвезда.
Помощник мэра бестолково топтался возле кондитерского произведения, пребывая в явном замешательстве и не соображая, что делать с серебряной лопаткой. Ведущий привлек красотку к себе и что-то зашептал ей на ушко. Она тут же встрепенулась, подскочила к помощнику и нежно обняла его за талию. Тот приободрился и засиял. Кто-то фотографировал из зала.
Под довольно плоские шуточки попсовика-затейника русалка с «правой рукой» мэра трудились не покладая рук. Помощник стоически кромсал на куски воздушный торт и важно передавал русалке. Конферансье стоял рядом и, подобно Коровьеву на балу, наклоняясь, давал ценные указания новоявленной Маргарите. Кто-то, видимо, фильтровал очередь. Русалкины волосы лезли в торт, публика смеялась. Все в нетерпении ждали развязки.
— Неужели, — бесновался шоумен, — неужели до сих пор никому не посчастливилось найти долгожданный сюрприз? Кто, кто станет тем счастливчиком, кто уедет сегодня вечером на этом замечательном автомобиле?..
Приспешник градоначальника уже довольно ловко делил последний кусок, как вдруг из толпы раздался вопль, перекрывающий все остальные звуки. Кто-то усиленно махал рукой. Секундная неразбериха и…
Я открыла рот от изумления. На сцене, обалдевший от неожиданности происходящего, оказался скромный аспирант и любитель шашек — Раевский! Конферансье метнулся, ловко ухватил его за руку, и вожделенный ключ, облепленный кремом, вознесся вверх, словно алое красное знамя.
— Свершилось! Гип-гип, ура! Вот! Вот он, волшебный миг удачи! Мы все поздравляем нашего счастливца! Автомобиль достается нашему гостю… — неугомонный ведущий склонился к очумелому Раевскому. — Михаилу!
Молодец скакал вокруг Раевского и тыкал ему в лицо своим дурацким микрофоном.
— Михаил, несколько слов для истории…
Мой кавалер глупо улыбался и мычал:
— Я очень рад… Очень рад… Всем спасибо!
Миша повернулся к ведущему и что-то тихо спросил.
— Мэри! Если ты слышишь меня, отзовись, Мэри! — на весь зал оглушительно крикнул Раевский.
Толпа зааплодировала и принялась дружно скандировать: «Мэри! Мэри!» Я никак не ожидала от Миши такой смелой выходки. Медленно допив содержимое моего гриба-бокала, я сосредоточилась и взяла курс на сцену. Тем временем оттуда раздавалось:
— Мадам, мсье! Дамы и господа! Ледиз энд джентльменз! Мы присутствуем при историческом моменте! Впервые в новейшей истории нашего государства автомобиль выигрывают столь приятным и сладким образом! Михаил, прошу!
И конферансье, еще раз помахав ключом в воздухе, вручил его Раевскому.
…Вокруг нас кружились незнакомые лица и наперебой лезли с поздравлениями, объятьями, поцелуями… Какая-то высокая девушка в очках пыталась втолковать ошарашенному Раевскому, когда и где он может оформить машину. Чья-то сильная рука выдернула меня из этого круговорота искренних и деланных эмоций и увлекла за собой.
— Сейчас я отвезу вас домой… — Гайтанович, уже без цилиндра и с плеткой в кармане, не успел договорить.
Рядом тут же оказался Раевский, глаза у него горели:
— Юрий Юрьевич, я выиграл автомобиль!
— Да, я знаю, Миша, — адвокат бросил какой-то странный взгляд на Раевского. — Что ты собираешься с ним делать?
Миша отчего-то покраснел и смешался. Ему бы сейчас длинное одеяние с длинными рукавами, мелькнуло в голове. Вылитый Пьеро, грустный и растерянный, которого распекает за кулисами Карабас-Барабас!
— Как что? Ездить на нем, конечно! — воскликнула я. — Вот прямо сейчас и начнем!
И, не обращая внимания на что-то кричащего вслед Гайтановича, мы рванули обратно, в крики и гомон толпы, в сверкающий и мерцающий зал, где на постаменте парило новехонькое синее чудо.
— Что с тобой, дочура? — холодная мамина рука легла на мой лоб. — Да ты вся горишь! Ты, часом, не заболела?
— Давай-ка врача вызовем! — голоса родителей доносились до меня как сквозь вату.
Папа с мамой приехали рано утром. Вчера, в глуши своего деревенского захолустья, они посмотрели телевизионный отчет об открытии нашего заведения и поспешили в город. Чувствовала я себя отвратительно. Глотать было больно, лицо горело, слабость в теле была необычайная. Я с трудом напрягала память, пытаясь собрать воедино события вчерашней ночи.
…Мы с Раевским сидели в автомобиле и пили дорогущий коньяк — где-то он постарался раздобыть целую бутылку бодрящего чудесного эликсира. Как нам удалось забраться на возвышение, где стояла машина, не помню — наверное, кто-то принес лестницу… Мне уже давно было весело. Ну его, этого Степана! У меня теперь кавалер — просто замечательный, и даже «на колесах»! И ничуть не хуже всяких других.
— Слушай, а давай прямо сейчас отсюда уедем? Ну их всех, — предложила я.
— Куда? — глупо спросил Раевский.
Вцепившись обеими руками в руль, он тихонько покачивался из стороны в сторону, как зомби. Внизу стоял пьяный гомон, какой-то дядька подо мной размахивал руками и что-то кричал. Галстук съехал на сторону, глаза горят. Тоже кататься хочет!
— А куда глаза глядят!
— А на чем мы уедем?
— Ты ж за рулем!
— Но мне нужны… П-по-моему, нужны права!
— Какие права? Поехали!
Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не вмешался Гайтанович. Нам очень повезло, что наш здравомыслящий старший товарищ не покинул праздник и остался за нами присматривать. Он был почти трезв и мог реально оценивать обстановку в отличие от меня и моего спутника. В самый ответственный момент, когда Раевский уже нащупывал педаль газа, ангел-спаситель непонятно как оказался на нашем Олимпе. Гайтанович проорал что-то нецензурное, а затем решительно стал вытаскивать нас из машины… Что было потом, я не помню.
АРИШКА И ГОЛЛИВУД
В результате меня настигла фолликулярная ангина. Две недели я валялась в кровати. Сначала температура была под сорок. Есть ничего не могла: больно было глотать, да и не хотелось. Родители остались в городе и ухаживали за своей бедовой дочкой — Паганель на время был сослан к соседям в Грибном. Папа выполнял роль сиделки: каждые два часа приносил очередную порцию полоскания и таблеток. Подобно всем больным, я капризничала, кочевряжилась и морщила нос:
— Опять эта гадость! Не хочу, не буду. Я и так поправлюсь, без всяких мерзких лекарств.
Но, разумеется, покривлявшись, покорно проглатывала горькие пилюли и, наполнив рот раствором фурацилина, гортанно пела «а-а-а». Дней через пять кризис миновал. Температура спала до 37, я начала вставать с кровати. Родителей я отправила обратно в деревню.
— Машенька, давай мы лучше останемся, — уговаривала меня мама.
— Не надо, мамуля. Мне уже гораздо лучше, справлюсь сама, да и песик скучает.
Раевский опять куда-то запропастился — наверно, занимался оформлением машины. Оставшись одна, я бесцельно шлялась по квартире. Перечитала Ильфа и Петрова. Тупо пялилась в телевизор — в общем, чувствовала себя покинутой и одинокой. «И скучно, и грустно, и некому руку подать…» Знаю, кто мне нужен: Романова! Я тут же набрала ее номер.
— Ну ты, Мэри, даешь! Нашла когда простужаться! Все люди по магазинам за подарками отправились, 8 Марта на носу, а ты в койке! — звенел колокольчиком на том конце провода тонкий Аришкин голосок. — Мне прям тебя жалко! Давай я к тебе заеду, только не сегодня, сегодня у меня работа, а вот завтра я буду свободна, как ветер в поле. Так что жди.
Романова была неотразима: миниатюрная, хрупкая, в модной дубленой шкурке и струящемся голубом платье — настоящий ангелочек. Я-то знала, что этот «ангелочек» ест-пьет за троих и смолит как паровоз. Только никак это на ней не отражалось: всегда оставалась свеженькой и абсолютно не толстела. Все вокруг калории считают, в спортзалах часами потеют, чтобы от лишнего добра избавится, а она уплетает себе пирожки, чипсы килограммами поглощает, и хоть бы что. Такая вот божественная наследственность.
— Это тебе гостинцы, — Аришка протянула мне пакет, заглянув в который я обнаружила коробку шоколадных конфет, апельсины и бутылку красного вина.
— Ты где это все достала? — изумилась я.
— Узнаешь в свое время, — пропела Романова, вертясь перед зеркалом.
Романова с завидной энергией накрыла стол: достала бокалы, открыла вино, нарезала апельсины — золотые кружки уютно разместились в тарелке. Я вяло наблюдала за бодрой подругой, сидя в уголке.
— Знаешь, Мэри, я тоже так недавно сидела и нюни пускала, — шурша целлофаном, болтала Аришка. — Женишок мой ненаглядный, тьфу на него, поматросил доверчивую девушку да отбыл на историческую родину далеких предков… Ой, можно я здесь покурю? Мне теперь редко удается всласть подымить — работа такая, не забалуешь.
— Кури, конечно! — согласилась я, хотя не переношу табачного запаха.
Но отправлять Романову на лестницу было как-то неудобно и главное, хотелось, чтобы она поскорее довела свой рассказ до решающего момента — устройства личной жизни. Я отважно открыла форточку, хотя и знала, что моей ангине это может не понравиться. Но гостеприимство одержало верх над благоразумием. Аришка тем временем сделала затяжку, выдохнула струйку сизого дыма и продолжила свой рассказ.
— …Проблем — выше крыши. Одно надо, другое. В общем, помощи ждать не от кого, так называемый любимый — забыл и не вспомнит…
— После той истории… когда вы ездили в больницу?
— После той истории, — мрачно подтвердила Аришка, изящно закинув в рот конфету. Вспоминать о Ральфе ей явно не хотелось. — Даже последние джинсы протерлись! В общем, вешалка. Поревела я немного, потом утерла слезы и отправилась в агентство по трудоустройству. Ну, там мне предложили два варианта, один другого краше. Либо дворы убирать за полторы тысячи в месяц…