— Её светлость — строгая, но внимательная мать, — отозвалась Анабель (или как её там), аккуратно подбирая слова.
Ясно. Здесь стоит сделать зарубку.
— Как давно тэе Нисайем прислуживает Нита Дроут?
Горничная мазнула по мне взглядом, и торопливо опустила его, пряча неодобрение.
— С пяти лет, — исчерпывающе ответила она.
— Ты знаешь, почему герцог позволил ведьме находиться подле его дочери?
Быстрый взгляд снова мазнул по моему лицу, и прежде, чем я успел понять, что он выражает, русалка с насмешкой спросила:
— Разве твои шпионы не доложили тебе, Алиссандр Вейлеронский? Матушка Рискин — любовница Аласского!
Да-а-а. Распустила моя жена свою прислугу. Таких наглых девиц нужно держать в ежовых рукавицах.
И ведь понимает же, стерва, что информация мне сейчас важнее, чем её дерзость. И пользуется.
— В отличие от герцога Аласского, я не имею привычки копаться в грязном белье соседей. Мои шпионы заняты сбором стратегически полезной информации, а не выяснениями, кого еще огулял тэйр Вольтур, — ответил я сквозь зубы. И поторопил, — Ну! Причем здесь это?
Русалка посмотрела на меня свысока, и снисходительно ответила:
— Нита — дочь Рискин Дроут, — и продолжила медленно, неохотно. Врать мне она не могла, поэтому вынуждена была говорить правду. — Это было еще до меня, так что я сама не видела. И не могу знать. Но, говорят, Ри Дроут здорово потрепало, прежде чем она осела в замке Лунь. Верно, не хотела дочери такой же судьбы. И раз уж они любовники…
Она снова дернула плечом в своем излюбленном жесте.
— Что ты будешь делать, если я тебя выгоню?
А вот на этот вопрос она явно знала, что ответить, и не колебалась:
— Я служу не тебе, а своей госпоже! А погонишь меня со своих земель — уйду в здешние воды, и буду биться за власть с их хозяйкой!
Ясно. Еще одна защитница, уверенная, что я ем младенцев на завтрак и мучаю свою безвинную жену ради собственного удовольствия!
Пришибить бы тебя, дуру, да Нису не хочется еще сильнее расстраивать.
— Ступай, Анабель. Ты можешь идти к своей госпоже.
Прозрачные глазищи полыхнули глубоким голубым цветом, девица замерла, словно не сразу поверив своему счастью, дернулась к дверям, опомнилась, сделала реверанс, и покинула мой кабинет с достоинством, приличным для личной горничной герцогини.
Когда дверь за ней закрылась, я подпер голову ладонью.
Ведьма, русалка, шорк… Не оплот борьбы с инородцами, а рассадник какой-то!
Глава 14
Еще недавно я думала о том, как мне будет не хотеться уезжать из Стража, а теперь думала только о том, как бы поскорее оказаться в замке Лунь.
Вернувшись в покои после разговора с мужем, я честно собиралась разрыдаться, но не вышло.
Нита уехала ровно через час, отведенный ей на сборы, успев напоследок надавать мне советов наперед, отругать за упрямство, приободрить, что всё будет хорошо и попросить быть осторожней. И снова надавать советов. И еще раз попросить быть благоразумной.
Расстроенной решением герцога она не выглядела, только собранной и строгой, далеко от меня уезжать не собиралась, и о нашем с Вейлероном будущем говорила так, будто оно в у нас было.
Да какое уж тут будущее, когда он… так?
Но спорить с Нитой не было сил. Как и с Анабель. Поэтому я позволила увести себя в покои Алиссандра, переодеть, причесать...
Утром я проснулась в объятиях мужа. Он провел пальцами по моей щеке, а я закаменела и сжалась, вспомнив его лицо, когда он узнал, что в его замке - ведьма.
Лис выпустил меня и отстранился. И ничего не сказал.
Во время утреннего умывания с непривычно хмурой русалкой, я думала о том, что можно бы и поплакать — Ан-Баир уберет все следы.
Но слёз по-прежнему не было.
Ни когда Анабель с Дайан затягивали на корсет, ни когда они в четыре руки расправляли на мне белое с зеленой отделкой платье, на котором даже очень пристрастный взгляд не нашел бы следов починки.
Не появились слезы и тогда, когда мои волосы укладывали в традиционную прическу.
А потом пришло время выезжать, и плакать стало поздно.
Посещение дворцового храма прошло, как в тумане: отеческие объятия его величества, благопожелания их высочеств, возложение ритуальных даров…
Я чувствовала себя обманщицей, кладя на алтари хлеб, вышивки, монеты. Опуская чашу с водой и ставя кубок с вином.
Все эти дары возносятся теми, кто ниспрашивает себе счастливого, многочадного брака. А я обманываю богов.
К счастью, возложение даров супругами совершается только вдвоем, без гостей и родственников, и мне не пришлось встречаться ни с Виториком и Оленной (они наведались в храм ранним утром), ни с ее светлостью матушкой, ни с вдовствующей герцогиней тэей Керолайн.
К сожалению, возложение даров совершается без гостей и родственников — и увидеться с батюшкой и заранее переговорить с ним тоже не получилось.
А сразу после этого мы отправились в Лунь.
Естественно, в переход, установленный в подвалах замка Лунь, герцогскую чету Вейлеронских никто не пустил. Карета в сопровождении охраны въехала в большой переход на портальной площади Акрейна, а выехала уже в Гэнси.
А из Глэнси был виден Лунь, с его белыми стенами и алыми стягами, оседлавший гору Холка Грифона, и, казалось, что отсюда уже рукой подать до моего детства и безмятежности.
Дорога от города до замка казалась бесконечной, а закончилась — в один миг.
Вот прогрохотали по подъемному мосту конские копыта и колеса кареты.
Вот кучер выдал протяжное “Тпру-у-у!”, останавливая движение.
Распахнулась дверца, Алиссандр вышел наружу, помог выбраться мне, сердце дернулось вперед, к батюшке и матушке… И снова замерло.
Строгий протокол встречи двух равных друг другу вельмож не предполагал бурных объятий.
Поклоны и церемонные приветствия.
Матушка приветствует меня, как взрослую. Как равную.
Тэя Оленна приседает, как перед более высокой по статусу.
Я очень стараюсь держать на лице приветливое и любезное выражение, но глаза почему-то щиплет.
Разговоры-разговоры-разговоры. Светские улыбки. Взаимные заверения в неземном счастье от визита…
Можно, я тихонько улизну в свою комнату, и просто подожду там, пока освободится его светлость батюшка?
Нельзя, конечно же: свою роль в спектакле мне надлежит отыгрывать со всем тщанием.
Отец, как радушный хозяин, обещал семейный ужин и экскурсию по Луню. Матушка ненавязчиво нахваливала тэю Оленну. Братец Виторик откровенно рассыпался в комплиментах и пел дифирамбы сестре Алиссандра.
Я гадала, насколько это всё настоящее.
С одной стороны, кажется, всё вполне искренне, и Оленна, хоть смущается, краснеет, но выглядит уверенной и спокойной. И радой брату.
С другой стороны… Вон, Алиссандр тоже меня превозносит с самым честным видом.
Я тайком посмотрела по сторонам, выискивая Рискин. Нигде нет. Надо будет потом улизнуть, и найти её.
— У меня не было никаких оснований предполагать, что тэйр Мельгор будет против покупки этого гарнитура! — энергично жаловалась на мужа одна из матушкиных подруг, приглашенных к визиту.
— Тэя Мельгор, это был третий! Третий комплект украшений, и это только в этом месяце! — тонко улыбнулась в ответ Оленна, поднося к губам чашечку с чаем.
— Ах, милая, это его мужская обязанность — достойно содержать меня!
Пока мужчины ушли осматривать Лунь (“Меряться замками”, как с невинным видом пошутила одна из дам), женщины собрались в матушкиной гостинной.
Чай, сладости и непринужденная беседа.
Я сидела по правую руку от герцогини Аласской, на почетном “гостевом” месте, и чувствовала себя именно так, как сидящей на этом месте полагалось — дорогой гостьей. Только почему-то ощущение это отнюдь не было приятным, а совершенно наоборот.
Дамы вели беседу — живую, непринужденную. Им было о чем поговорить друг с другом. Время от времени всеобщее внимание согласно этикету обращалось на меня, и тогда я отвечала на какой-нибудь отвлеченно-вежливый вопрос, и беседа возвращалась в свое журчащее русло.
Конечно, если бы мне захотелось, я бы смогла принять не менее активное участие в обсуждении.
Но мне не хотелось.
Герцогиня Аласская всегда была строга к дочери, а вместе с ней было строго и ее окружение. Оно как самое верное зеркало отражало чувства тэи Эмелиссы к той или иной персоне, даже если по самой матушке это не всегда можно было понять.
В мой адрес эмоции сейчас были неопределенными. С одной стороны, я все та же юная тэйрим, за благочестивостью которой они привыкли рьяно бдить. С другой — герцогиня и ровня матушке. Это вызывало легкий конфуз и замешательство у почтенных тэй.
Зато отношение к Оленне было совершенно определенным.
Ее любили.
И это почему-то оказалось неожиданно обидным.
Нет, я вовсе не желала сестре Лиса плохой жизни в замке Лунь. И уж совершенно точно была только рада, что она чувствует себя здесь хорошо. И что с Виториком, кажется, они счастливы. И что мама и дамы ее приняли.
Но всякий раз, когда герцогиня Аласская одаривала невестку благосклонным и одобрительным взглядом, у меня внутри что-то болезненно сжималось.
Оказывается, она это умеет. Смотреть так.
А я как была белой вороной здесь, так и осталась.
Зеленой. Зеленой вороной.
Я машинально поправила кулон с крупной жемчужиной в обрамлении изумрудов — подарок Алиссандра в честь помолвки. Виторик, помнится, тоже подарил Оленне что-то столь же дорогое и символично-семейных цветов.
Теперь, получив некоторый опыт взаимодействия с недовольным женским коллективом, я понимала: страшно представить, что они мне устроят, когда я вернусь домой с разводом...
— Я хотела бы отдохнуть, — обратилась я к матушке, вставая и прерывая мирное щебетание.
— Да, конечно, — благосклонно кивнула тэя Эмелисса. — Оленна тебя проводит!
Она протянула ко мне руку.
Равенство положений — равенством, а её светлость герцогиня Аласская по-прежнему остается моей матерью.