Он взглянул на эссея Лаугесена и счел нужным успокоить верного помощника:
— Ну-ну! Эту свадьбу организовывает корона, вот пусть у королевского казначея лицо и вытягивается! Вот брачные договоры, — он достал из воздуха и один за другим поставил перед эссеем два лакированных тубуса: черно-алый и черно-зеленый. — Ознакомься, подготовь. Можешь снять копию со обоих документов в части списков. — продолжил отец, пока казначей вынул сперва договор в цветах Алассов, по которому предстояло получать имущество, а затем — в цветах Вейлеронов, по которому надлежало отдать.
И чем больше он читал второй список, тем грустнее делалось его лицо. Скорбь и мировая печаль проступали на нем, чело прорезали глубокие морщины, а взгляд наполнялся тоской.
Хм, батюшка что, половину герцогства за мной отдал? Судя по отчаянию эссея казначея, никак не меньше!
Его сиятельство, и не думая проникаться страданиями подчиненного, продолжал раздавать указания:
— Имей в виду, всё должно быть подготовлено безупречно, в лучшем виде! Еще не хватало краснеть перед старым недругом из-за какой-нибудь ерунды, по недоразумению не попавшей в приданое или испорченной! Теперь ты, сын. — Его сиятельство развернулся к Виторику. — Как тебе тэйрим Оллена?
— Хорошо воспитана, образована, маг, — охарактеризовал брат последовательно.
Когда в кабинет друг за другом вошли эссей Мёрк и эссей Дальгор, батюшка лишь рукой махнул в сторону документов, оборвав приветствия — изучайте, мол.
— Хороша собой, — продолжил наследник герцогского титула. — Решением его величества расстроена, пожалуй, больше, чем можно было бы ожидать в такой ситуации. Возможно, тэйрим Оллена кем-то увлечена…
— Таких сведений нет, — отреагировал на вопросительный взгляд отца Ричард Мёрк, глава разведки и по совместительству правая рука отца. — Если у сестры герцога Вейлеронского и появилась сердечная привязанность, то только в последние несколько недель перед балом.
Он задумался и уточнил:
— Ну, либо она очень ловко всё скрывала…
— Выяснить!
И эссей Мёрк почтительно склонил голову, принимая распоряжение к сведению.
— Что ж, с этим разберемся. Теперь следующее. Девицу не обижать! Я дал слово его королевскому величеству за себя и от твоего имени, что в нашей семье к ней будут относиться с должным уважением. Ты на ней женишься, это не обсуждается, других вариантов нет. Мы, конечно, за ней присмотрим, чтобы не увлекалась шпионажем в пользу Вейлерона, но… Это твоя жена, сын. Тебе с ней жить всю жизнь. Рожать и растить детей. Так что дело даже не в том, что этот брак под патронажем его величества — просто глупо обижать свою жену, ведь она же теперь твоя! Член нашей семьи.
Его сиятельство задумчиво постучал пальцами по сукну рабочего стола.
— Так что теперь иди в сокровищницу и подбери там для своей невесты подарок в честь помолвки, достойный маркиза Крионского. Не позорь семью!
Виторик склонил в голову, обозначая, что услышал и понял.
— Стефан, ты слышал? — Отец впился взглядом в тощего и сутулого казначея.
— Да, ваше сиятельство, — чопорно отозвался эссей Лаугесен, всё с тем же страданием на лице.
Удивительный он человек, эссей Лаугесен, и я не знаю, как герцог, распоряжаясь собственными средствами не чувствовал себя так, будто грабит почтенного эссея.
Когда брат и казначей вышли из кабинета, отец вышел из-за стола.
— Теперь ты, Нисайем, — его сиятельство присел на диван между мной и матушкой, и я невольно испытала волнение: папенька не баловал меня вниманием.
Да и вообще своих детей не баловал.
— Ты выходишь замуж, Нисайем, — объявил он.
Что дальше? “Пойди в сокровищницу и выбери подарок тэйру Вейлерону”?
— Не расстраивайся, — отклонился от программы его сиятельство. — Это ненадолго.
— Вольтур, может быть ты прекратишь уже строить свои многоходовые интриги? — вмешалась в разговор её сиятельство матушка, и это было удивительно, потому что она крайне редко спорила с мужем, по крайней мере — публично.
— Это решение его величества, — продолжила герцогиня, — И законный брак с прекрасной — да, прекрасной, не надо на меня так смотреть! — партией. И Нисайем должна сейчас думать о том, как стать хорошей женой, а не…
Она запнулась под внимательным взглядом отца, но взяла себя в руки и только вздернула подбородок выше, показывая, что не отступится.
— Ричард, Леон, оставьте нас, — властно повелел герцог, и оба эссея безмолвно поднялись из-за стола и покинули кабинет.
Он дождался, пока за спинами его вассалов закроется дверь, и холодно спросил:
— Дорогая, возможно, вам известно, как снять проклятие?
— Нет, — кротко ответила ее сиятельство матушка, и кротость эта была пропитана ядом. — Я знаю только, как его получить!
— Тэя Эмелисса, мы закрыли эту тему! — звякнул раздражением батюшка.
— О, да! — с горечью ответила ему супруга. — Закрыли! Но она почему-то всплывает снова и снова!
В этом и заключалась моя крохотная деликатная особенность.
Я проклята.
Я ведьма.
Предполагалось, что подробностей этой истории я, как приличная тэйрим, не знаю, и в целом, не подозреваю даже о существовании за проклятьем “истории”. О ней при мне и не упоминали — разве что, вот так, вскользь, намеками и обиняками.
Но этого хватило, чтобы догадаться — во всей этой ситуации есть некая неизвестная мне подоплека.
А дальше… Если разумный хочет что-то узнать, то, живя в своем замке с рождения, он уж точно догадается кому можно задать абсолютно невинный вопрос. И с кем в беседе можно бросить ненароком реплику, которая сама по себе ничего не значит, но позволяет убедиться в верности предположений. А если этому разумному еще и некуда спешить — то рано или поздно он соберет разрозненные стеклышки в единый витраж. Может быть, витраж этот и будет отличаться от цельной картины, но исходную задумку мастера рассмотреть позволит.
Дело в том, что мой благородный отец, Вольтур Аласс, герцог Аласский, был большим ценителем прекрасных дам (о подобном приличной тэйрим тоже знать не полагается, но я и не знаю, честно-честно).
Противоположный пол отвечал ему взаимностью, и от нее нередко случались плоды: в замке Лунь, помимо законных герцогских сыновей, растет с дюжину отцовских бастардов. Герцог принимал эдакие подарки легко, признавая отпрысков, разумно полагая, что правильно воспитанный бастард послужит укреплению рода, и в этом был, безусловно, прав.
Но случались иной раз и подарки совсем другого рода.
Однажды его светлость угораздило обратить свой взор на ведьму. И ладно бы, высокий лорд просто одарил колдунью благосклонностью — так нет же.
Уж чем он ее обидел, мне выяснить не удалось, но ведьмы — существа вспыльчивые, эмоциональные и под воздействием этих своих черт, склонные к решительным и необдуманным поступкам.
Склонны-склонны, я знаю о чем говорю. У нас вообще бездна недостатков, и только силами матушки и ее же неустанными трудами, мне удалось привить хоть какое-то подобие черт, приличествующих достойной тэйрим. И то, удалось ли, привились ли — ох, не знаю. А ее сиятельство матушка и вовсе уверяет, что я неуправляема и совершенно не поддаюсь воспитанию…
У той ведьмы не нашлось никого, кто мог бы приучить ее к благородной сдержанности, и обидевшего ее герцога она неблагородно и несдержанно прокляла.
Его сиятельство на тот момент был вне замковых стен, а походный маг-лекарь никакого проклятия не обнаружил, и батюшка решил, что брошенное ему в лицо “Твои дети будут плакать так же, как я!” было всего лишь запальчивыми словами обиженной женщины.
И лишь когда тэйр вернулся в свои земли, матушка Риксин тут же увидела, что нет, не было, и тут же похвалила высокородного тэйра за недельное промедление. Её дочери, Ните, тогда было уже пять лет, и она утверждает, что от “похвал” доброй женщины тряслись стены их избушки на болотах и ходили ходуном топи.
Это, конечно, неправда — ну не станет ведьма, выжившая и сумевшая выжить с дочерью на руках, а значит, сильная и разумная, орать на своего покровителя и благодетеля. А если и станет, то такой уж точно хватит сил принять меры, чтобы никто не узнал о подобном.
И его сиятельство герцог Аласский не из тех, кто позволит ничтожной рихте оскорбить своё достоинство. Нет-нет-нет, ни за что! Он — тэйр от кончиков ногтей до кончиков волос, и все его вассалы, все его слуги, знают своё место!
...и уж если бы он такое непотребство позволил, ему-то точно хватило бы благоразумия не допустить утечки сведений!
Так что в этом Нита не то чтобы приврала — мне бы не посмела! Скорее, детская память сыграла с ней шутку.
А с батюшкой — его ответственность. Возможно, брось он все дела и помчись к пригретой ведьме сразу, всё бы обошлось. Но он промедлил, проклятие успело прорасти и рассеяться, матушка Риксин не сумела не то что снять его, а даже верно диагностировать, только определив, что удар придется по детям.
Всех батюшкиных отпрысков — и законных, и внебрачных — тут же проверили, но с ними всё оказалось в порядке.
О том, что герцогиня беременна, стало известно позже.
Когда я родилась, матушке Риксин меня показали немедленно.
Тогда-то и выяснилась страшная правда.
Быть магом — благородно и почетно.
Быть ведьмой — низко, постыдно, позорно!
Ведьмы распутны и порочны.
Ведьмы вздорны, злопамятны, эгоистичны, не владеют ни собой, ни собственной силой.
О нет, я не льщу себе мыслью, что уж я-то точно не такая, я просто верю, что это описание — собирательный образ, перечень всех пороков, присущих всем ведьмам, а каждой отдельно взятой достается что-то своё, но…
Два-три столетия назад меня, как и матушку Риксин, и её дочь Ниту отправили бы на костер.
А нынче я отправляюсь под венец с Вейлероном, и несу в его семью порченую кровь.
К слову, матушка так и не простила отцу того, что её дитя получило проклятие. Даже внебрачные сыновья его сиятельства раздражали ее куда меньше, чем родная дочь. Бастарды кланялись герцогине при встрече, держались почтительно и знали своё место, не претендуя на места её сыновей.