На этот раз он не был так терпелив. Мое «любопытство» его явно раздражало.
– Ты знаешь про Мишель! Ты знаешь, что у меня есть контакт с ней, а у нее есть дети! Почему ты придаешь этому такое значение?
Я была зла и обижена. Спросила, его ли это дети – ведь у них были отношения, когда он ее вербовал, и я должна была знать, врал ли он мне о своем бесплодии. Уилл обиделся и ответил, что мне-то это должно быть лучше известно. Он повторил то же самое, что говорил с самого начала: он не мог иметь детей, все изменилось только в наших с ним отношениях. Наши узы, наша любовь – вот что создало жизнь, что было ему совершенно недоступно прежде. Как я могу разрушать эту магию, это чудо своими беспочвенными подозрениями?
Я спросила, почему ребенок называл его папочкой, а он ответил, что был не единственным мужчиной в машине. Мальчик разговаривал со своим отцом – тот загружал оборудование в багажник, и он же ответил мальчику.
– Ты же слышала его ответ?
– Нет!
Уиллу не удавалось меня убедить. Я продолжала доставать его вопросами. Почему он кричал на чужих детей? Он ответил, что знает их с рождения и остается единственным постоянным мужчиной в их жизни. Иногда он раздражается и бывает грубоват, особенно когда возникает опасность. Он не помнил, что именно сказал, но, когда в машине перевозят тяжелое оборудование, дети должны сидеть на местах и быть надежно пристегнуты.
– У них разные отцы, – объяснил Уилл.
Реальные отцы разъехались кто куда, и только Уилл являл им образец для подражания. Он изо всех сил старался обеспечить им стабильность, создавая некое подобие семьи – особенно пока у него не было собственной семьи.
Раздражение его спало, он взял меня за руку, посмотрел прямо в глаза.
– Ты должна мне верить, Мэри, – сказал он. – Ты знаешь мое положение. Мне безумно жаль, что тебе приходится так тяжело. Мне жаль, что это отдаляет нас друг от друга. Разве не понимаешь, как мне тяжело уезжать от тебя и детей? Ты моя жизнь! До тебя я вообще не представлял, что такое настоящая жизнь.
Мы проговорили несколько часов. В конце концов я так устала, что не могла больше об этом думать. Мама всегда говорила, что нельзя ложиться в постель после ссоры, и я инстинктивно пыталась разрешить все конфликты до сна. Но была измучена. Уилл продолжал настаивать на своем. Это не его дети. Эта семья поддерживала его и дала ему возможность приехать в Великобританию. Он снова и снова отвечал на одни и те же вопросы, спокойно повторяя, что его семья – это мы и он говорит мне правду.
Я снова сдалась и поверила. Его слова совпадали с тем, что мне уже было известно. Но полностью поверить ему я не могла. В моей душе зародилось сомнение, которое росло с каждым днем. Росток реальности пытался расти в тени густых, шипастых, скрывающих солнечный свет кустов.
12. Персидский залив
Декабрь 2004
Это была настоящая развилка. Жизнь должна была пойти либо одним, либо другим путем. Либо Уилл верный, преданный, любящий и ответственный агент ЦРУ и муж, либо он мошенник, обманщик и двоеженец. Либо – либо. Я уже далеко ушла по дороге, на которой верила в искренность и преданность Уилла и не сомневалась, что он действительно работает на разведку, потому что многие его слова и поступки вполне соответствовали тому, что он мне рассказывал. Работа была для него всем, работой он жил и дышал. Но была и другая дорога – причем совсем близко, по которой я не сделала ни одного шага, потому что две дороги разделяла бездонная пропасть.
Я видела дорогу за пропастью и понимала, куда она ведет: банкротство, статус матери-одиночки, дети, лишенные отца, отчаяние и позор. А я стояла на дороге надежды – постоянно слышала обещания, что жизнь вот-вот улучшится, деньги появятся, проблемы решатся, все будет хорошо, он будет чаще бывать дома и обеспечивать детей, и мы наконец станем семьей. Передо мной стоял выбор: все или ничего, надежда или отчаяние.
История повторилась. Я снова была беременна и одинока, и мне снова пришлось решать финансовые проблемы. Теперь, по крайней мере, я могла хотя бы с мамой поговорить – она знала, в каком я положении, и не ругала меня, а поддерживала. Ей не нравилось происходящее, но она скрывала свои чувства, потому что знала, что любые попытки оторвать меня от Уилла приведут лишь к отчуждению. Я старалась быть сильной, всячески показывала, что справляюсь. Но теперь у меня хотя бы появилась возможность поговорить с ней о своей жизни – одиночестве, страхе, гневе, печали. И мама всегда была на моей стороне.
Другие родственники тоже тревожились за меня. Моя сестра несколько раз пыталась вернуть Уилла. Она писала ему электронные письма, взывая к его чувству ответственности. Накануне рождения нашего второго ребенка она написала ему:
Дорогой Уилл,
пишу, чтобы узнать, как ваши дела? Моя младшая сестра Мэри вот-вот родит вашего второго ребенка. Она очень устала, и ей нужна поддержка. Не пора ли вам вернуться домой и начать заботиться о ней и о вашей семье? Мэри сможет справиться со всем. Обсудите с ней проблемы работы, денег и все, что не позволяет вам вернуться.
Пожалуйста, будьте честны с Мэри – это основа гармоничных отношений. Семейная жизнь требует времени и усилий. Порой это бывает тяжело, но чаще очень радостно (да вы и сами, наверное, это знаете). Если вас останавливает это, расскажите Мэри.
Порой дети буквально сводят меня с ума. И расслабиться мне удается только после общения с моим партнером в конце дня. Не представляю, как Мэри со всем справляется, когда вас вечно нет дома.
Мэри не рассказывала мне, чем вы заняты, но я все же решила написать и высказать свою тревогу за сестру и племянниц.
Ваша искренне обеспокоенная свояченица,
сестра Мэри,
Уилл ответил Изабель. Он написал, что очень любит детей и меня и хочет быть с нами, но это пока невозможно. С того времени Изабель почувствовала себя лучше – она поняла, что Уилл старается. Впрочем, чувство это быстро угасло, когда он так и не появился.
В то время Уилл начал писать Изабель. Он писал, что мы с ним вовсе не разошлись, что быть дома и заботиться о наших детях – его заветная мечта. Дети очень дороги ему – и две девочки, и еще не родившийся ребенок. Напряженность в наших отношениях – это результат нереализованной любви, подавленности из-за невозможности поддерживать друг друга, как мы непременно сделали бы в иных обстоятельствах.
Уилл завидовал близости, царящей в нашей семье. Он огорчился, поскольку Изабель решила, что он не заботится о благополучии жены и детей. Он многое мог бы ей сказать. Ему хотелось бы объяснить ситуацию. Но время залечит все раны, и, когда «все обстоятельства нашей жизни станут известны», Изабель не станет осуждать его так сурово. И это его единственное утешение. А пока он старается сделать все, что в его силах, чтобы вернуться домой ко мне и детям.
Он продолжал твердить, что никто и ничто не помешает ему быть рядом со мной при рождении нашего ребенка: «Я не оставлю Мэри… она моя жена до конца моих дней. Я проведу с ней и нашей семьей всю оставшуюся жизнь. Что бы ни случилось, изменить это не сможет ничто… Без Мэри я не могу быть настоящим, полным человеком…»
Уилл согласился с Изабель, заверил ее, что знает обо всех моих трудностях и проблемах. Только настоящий партнер может знать, что значит для него другой человек и что он ему дает. Он писал, что горд называть ее свояченицей.
Уилла не было, а мы все глубже и глубже залезали в долги. Лимит по кредитным картам был исчерпан, но он продолжал ежедневно ими пользоваться. В конце концов банки заблокировали мои кредитные карты, однако сперва они дали мне вычерпать лимиты карт больше чем наполовину – а у одной из карт лимит был 15 тысяч фунтов. Но даже тогда Уилл продолжал пользоваться картами для небольших платежей – 20 фунтов там, 30 фунтов сям, причем по несколько раз в день. Такие платежи проходили через систему.
Каждый раз, когда я замечала его платежи, Уилл клялся, что это был последний раз – просто возникла острая необходимость. Он часто говорил, что это какая-то ошибка, и тогда я звонила в компании кредитных карт и оспаривала платежи, которые Уилл отрицал, и даже перевыпустила карты, поскольку он считал, что ему вредят коллеги по ODCI.
Но в конце декабря 2004 года ситуация стала просто отчаянной. У меня не осталось денег от продажи дома, не было кредитных карт. Все мои деньги кончились, но Уиллу было нужно все больше и больше. Однажды он позвонил мне в полной панике:
– Кое-что случилось… Это моя вина… Я недосмотрел… кто-то… За мной следят… Это очень серьезно! Мне нужно две тысячи фунтов! Немедленно! Можешь что-то придумать, Мэри?
– Нет, – упавшим голосом ответила я.
– А если взять у твоего брата или сестры? Они могут одолжить нам денег? Я все верну через пару недель. Это очень серьезно, Мэри! Не говори им, что случилось! Путь они думают, что это для тебя.
Уилл сказал, что, если я не смогу найти денег, все пропало. Мы потеряем все! Нам угрожает реальная физическая опасность.
Я была в отчаянии. Он уже забрал все мои деньги, но, если я не найду этих двух тысяч, все будет потеряно. Я спросила у брата, не может ли он одолжить мне такую сумму. Уилл настаивал, чтобы я не говорила, для чего, но я не собиралась начинать со лжи – это было противно моей натуре. В конце концов я сказала, что деньги нужны мужу, но не стала объяснять зачем. Брат пришел мне на помощь.
Он привез мне 2000 фунтов наличными и спросил, все ли в порядке. Я была в панике. Все было совсем не в порядке. Я уже не знала, поверит ли мне кто-нибудь, а если я расскажу о своих подозрениях, они могут стать реальными. Я верила, что мне угрожает физическая опасность, что за мной следят и меня подслушивают. Если я расскажу брату, что происходит, то подвергну опасности и его тоже.
Поэтому я сказала, что все нормально. Я улыбнулась, спросила, как у него дела, искренне поблагодарила, а как только он ушел, сразу позвонила Уиллу. Я нашла деньги для него. Он мгновенно приехал за деньгами, сказал, что ему нужно отъехать на пару часов, чтобы все уладить и купить рождественские подарки. Хотя денег у него немного, но он обязательно хочет что-то подарить мне и детям. В тот момент я подумала, что это очень трогательно. Он был счастлив – эти деньги позволят ему провести Рождество с нами. Однако на Рождество он так и не появился, и снова я его увидела лишь в январе 2005 года.