В январе он провел у нас несколько дней, но вскоре исчез. Я почувствовала, что наши отношения становятся напряженными. Он почти каждый день обещал приехать, говорил, что уже в машине и направляется к нам. Он часто просил меня наскрести ему сотню фунтов на бензин, и я опустошала последние счета, но он так и не появлялся. Иногда он говорил, что остался без денег, спит в машине и не ел несколько дней. Часто у него кончались деньги на телефоне, и он не мог мне даже позвонить, а порой отключал телефон, чтобы поспать. Иногда ему казалось, что за ним следят, и он исчезал без предупреждения, потому что не хотел наводить «сомнительных личностей» на наш дом.
Я говорила маме, что его исчезновения меня раздражают, но не рассказывала о физических угрозах, от которых он нас защищает. Я не хотела тревожить ее еще больше.
Уилл не выполнял своих обещаний, и подозрения мои усиливались. Он так и не нашел работу, чтобы содержать семью. В январе 2005 года наши мобильные телефоны заблокировали на исходящие звонки, потому что я не оплатила счет, и мне пришлось пользоваться голосовой связью стационарного телефона. Поскольку оба наши телефона были оформлены на мое имя, я поняла, что могу получать и его голосовые сообщения. Могла открыть сообщение и, не сохранив, удалить его, он даже бы не понял, что я это сделала. А если не знал он, значит, не знал никто.
Я стала прослушивать его сообщения как одержимая. Мне нужны были хоть какие-то доказательства – чтобы знать, что происходит.
Прослушивая голосовую почту, я узнала, что Мишель страшно злится на него, потому что он взял ее машину и исчез с ней – сказал, что едет в аптеку, и не вернулся. Я узнала, что он купил дом, – позже он сказал мне, что лишь делал вид, что покупает, и это было очередное прикрытие, что они не платили няне и агентство этим очень недовольно, что история с Мишель продолжается. Я не почувствовала, что между ними существуют какие-то теплые, любовные отношения. Тон ее был очень деловым. В своих сообщениях она буквально орала на него и перечисляла все, что он должен сделать.
Доказательств у меня по-прежнему не было.
В феврале 2005 года Уилл снова со мной связался – теперь ему нужно было пять тысяч фунтов. Но к этому времени у меня ничего не осталось, и я не могла больше получить кредит у банков или воспользоваться кредитными картами. Я попросила помощи у брата, даже не желая, чтобы он сказал «да». Он спросил: «Это для Уилла?» Я кивнула, и он категорически отказал. Не поверите, но я была счастлива. К этому моменту мне стало ясно, что Уилл – это бездонная яма.
Ему постоянно нужны были деньги. А я, как игрок, который уже все проиграл, но обнаружил в кармане последний фунт, все еще на что-то надеялась.
Я принялась искать последний источник денег. В конце концов продала свой страховой полис – единственное, что у меня осталось. Последние пять тысяч фунтов я отдала мужу – а как иначе я могла поступить.
Мы не оплатили аренду, и хозяин дома был этим очень недоволен. Уилл твердил, что перечислил деньги на его счет и это какое-то недоразумение. Впрочем, такие голословные заявления я слышала и раньше.
В марте 2005 года я была на восьмом месяце беременности, и у меня не было денег даже на еду, не говоря уже об аренде или счетах. У меня не было ничего. Мне пришлось забыть о гордости и спросить у мамы, можно ли нам пожить у них, пока не родится ребенок. Родители приняли нас без лишних вопросов, кормили и заботились о нас. Меня никто не упрекал. Только благодаря им я сумела остаться на плаву.
Уилл по-прежнему твердил, что оплатил аренду дома. Он говорил, что свяжется с хозяином и разберется, почему тот не получил денег. Я предоставила ему разбираться со всем. Общение с ним стало совсем эпизодическим. Мы не виделись с января, я получала все меньше писем и текстовых сообщений, хотя в каждом он писал, что вот-вот приедет домой.
За две недели до рождения нашего сына я получила от Уилла отчаянное письмо. Ему снова нужна была крупная сумма, но на сей раз он более подробно объяснял, почему и зачем.
Это письмо я получила 16 марта 2005 года, он писал, что это, пожалуй, самое тяжелое письмо в его жизни. Ему придется поделиться конфиденциальной информацией, но у него нет выбора, поскольку на кону моя безопасность и безопасность нашей семьи. Ему остается только надеяться, что я все пойму и прощу его за то, что принятые им решения довели нас до такого состояния.
Уилл предупреждал, что не сможет объяснить все откровенно, но постарается в меру сил. Я уже знала, чем он занимался в прошлом, поэтому сейчас он писать об этом не будет – лучше не перегружать информацией одно письмо. Он может лишь сказать, что по роду своей работы вынужден был контактировать со множеством «сомнительных» личностей и даже организаций, поскольку они были для него источниками информации. Через них он приобретал оружие и порой кого-то вербовал. Последнее его задание было связано с проникновением в британскую мусульманскую общину, где были весьма опасные личности. «Обычно это делалось через посредника», – писал он. Такому человеку можно доверять, хотя непосредственного отношения к разведке он не имеет. На последнем задании таким посредником был сын «бизнесмена из Брэдфорда, у которого были связи с антизападными силами в северном регионе».
Уилл подробно рассказывал мне о подобных вещах в прошлом, но никогда еще не писал об этом. Теперь же подробно рассказал о своем задании: он должен был завербовать человека, который смог бы ввести его в интересующую разведку группу, рассказал мне все детали, назвал имена. Это потрясло меня до глубины души. Никогда прежде он так не поступал. Судя по всему, у Уилла очень серьезные проблемы. Физическая опасность угрожает ему или нам всем. Я была страшно напугана, но в то же время испытывала необычный прилив адреналина.
Он писал, что младшего брата его связного убили во время летних беспорядков 2001 года, и эта утрата заставила связного усомниться в правильности действий своего отца и в соответствии с духом веры. Уилл использовал эти сомнения, чтобы подружиться с этим человеком и уговорить помочь ему проникнуть в общину.
Когда задание было выполнено, Уилл устранился, следуя обычным процедурам, и полагал, что на этом все кончено. И он никак не рассчитывал наткнуться на того же молодого человека, работая по контракту в Кембридже. На второй месяц работы его познакомили с аналитиком, «приехавшим» из Пакистана. Им оказался тот самый молодой человек, который изменил внешность и сменил документы. Проблема заключалась в том, что он тоже узнал Уилла.
Именно по этой причине ему пришлось свернуть работу в Кембридже. И вот почему в нашей жизни появилось столько проблем. Я начала понимать, к чему он клонит, но все еще не понимала, почему он решил мне все так подробно рассказать.
Уилл писал, что моя финансовая помощь позволила ему подготовить документы для ухода из ЦРУ. Ему нужно было сделать так, чтобы все следы из Кембриджа указывали на Оксфорд – то есть на Мишель, – а не на Шотландию и его реальную семью. Но Уилл считал, что тот молодой человек сообщил другим оперативникам о его перемещениях – ведь он с легкостью мог узнать о его регистрации в кембриджской компании. После этого было бы безумием связываться с кем-то еще, поскольку означало бы подвергнуть людей серьезной опасности.
После ухода из кембриджской компании он старался «затеряться» и порвать все связи с теми, кто ему дорог, – особенно с нами. Сделать это было очень трудно, поскольку у него не осталось доступа к возможностям своего истинного работодателя, то есть ЦРУ. Ему пришлось воспользоваться услугами «нежелательных» личностей и «совершить ряд сомнительных поступков», о которых он сожалел. «Но все это только потому, что я серьезно опасаюсь за вашу безопасность. Сейчас, когда должен родиться ребенок, просто не могу пойти на такой риск и оставить это дело незавершенным».
Я задрожала от ужаса и быстро дочитала письмо. Если Уилл опасается за нас, значит, нам грозит серьезная опасность. Он всегда был твердо уверен, что может нас защитить и обеспечить нашу безопасность. Сейчас же его уверенность пошатнулась, и меня это напугало. Вроде бы Уилл не писал о деньгах, но мне было совершенно ясно, что ему нужно и почему он пишет так подробно.
«Мэри, мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня. Я знаю, это идет вразрез со всем, что ты говорила, и может тебя сильно огорчить. Возможно, это даже на какое-то время испортит твои отношения с семьей. Ты должна знать, что я говорю тебе все это по одной лишь причине. Я оказался в отчаянном и совершенно безвыходном положении. Мне нужно занять 5000 фунтов, и я не могу даже сказать, когда верну эту сумму».
К пятнице ему нужно было 3000, на следующей неделе 2000. Если я подтвержу, что это возможно, он «даст инструкции, что делать дальше», приедет домой и останется до четверга.
Сердце мое упало. Я знала, что никак не смогу собрать такую сумму.
Уилл объяснил свой план на будущее: найти любую работу, в идеале в Эдинбурге или поблизости, а затем начать восстанавливать все потерянное – и в финансовом, и в личном отношении. Он уговорит кредиторов подождать, а потом будет постепенно расплачиваться с ними, когда найдет работу. Он безумно хочет быть рядом в первые месяцы жизни нашего сына, восстановить отношения с дочерьми – и, конечно же, с женой. Другой жизни он для себя не мыслит. Альтернативы нет. Он не может сказать, что произойдет, если я ему не помогу. В прошлом он всегда пытался уменьшить риски, связанные с его работой, но более это невозможно. «Никогда прежде я не попадал в такое отчаянное положение», – писал он.
Уилл по-прежнему твердил, что я ни при каких обстоятельствах не должна никому рассказывать о том, что происходит. Никто не должен об этом узнать, как бы тяжело мне ни было. Особо он подчеркивал, что я не должна обсуждать эту ситуацию со своей семьей: «Они никогда не должны узнать об этом, Мэри! Никогда!» Он понимал, что мне придется лгать, чтобы достать деньги. Его мучило чувство вины, но другого выхода не было. Он готов был пойти на единственную уступку: когда все закончится и я захочу узнать про его «инструкции», он расскажет мне, но я, разумеется, не должна буду ни с кем этим делиться. Он обещал, что никого не подвергнет риску.