Пять лет моя жизнь напоминала тот момент триллера, когда адвокат подозреваемого в убийстве обнаруживает важную улику, например, пишущую машинку с западающей буквой «к», и начинает сомневаться во всем, что говорил его клиент. Эта улика доказывает, что ситуация совсем не такова, какой она казалась раньше. Человек, которому адвокат доверял, оказался совсем другим. Такое осознание в кино обычно происходит под зловещую музыку. Но потом появляется клиент и показывает, что у всех таких машинок западает буква «к», и адвокат возвращается к тому, с чего начинал, и снова верит клиенту. Но теперь все кончилось. Фильм кончился, и я могу снова жить нормальной жизнью.
Нет, конечно, я не была счастлива, но теперь я знала, что происходило в действительности. И могла оставить все это позади. У меня были шансы на счастье, будущее принадлежало мне и детям – и мы будем строить его сами.
Я просидела так примерно полчаса, а потом отправила Уиллу сообщение: между нами все кончено. Вдаваться в подробности я не стала:
Я всю ночь не спала, пытаясь разобраться, что делать дальше. Меня не устраивает наша жизнь. И я поняла, что ты не собираешься давать мне то, что мне необходимо, и общаться разумно и достойно. Мы пытались справиться, но ничего не вышло. Полагаю, мы слишком мало значили для тебя, и для меня этого недостаточно.
Я тут же получила короткий страдальческий ответ. Уилл писал, что всю ночь пытался опередить тех, кому должен деньги. Он расстроен, что я его не поддержала, а теперь еще пытаюсь спровоцировать ссору. Даже пытался объяснить ситуацию, но, если мне нужно обвинить кого-то в своих несчастьях, пожалуйста, я могу винить его.
Уилл явно не понял, что я говорю о разрыве серьезно. В последующие дни он постоянно пытался со мной связаться. Он звонил, но я не брала трубку. Присылал одно сообщение за другим, не понимая, почему не хочу с ним говорить. Он не сдавался – хотя, как только Мишель вернулась домой, она сразу же все ему рассказала.
Уилл продолжал бомбардировать меня сообщениями и длинными письмами с объяснениями. Он испробовал все приемы – злился, что я нарушила его правила и не позвонила ему, когда со мной связалась Мишель; умолял не бросать его; демонстрировал безразличие; пытался меня очаровать; и в конце концов во всем признался и просил прощения. Он рассказал о своей лжи: да, дети его, но они не настоящая семья – вряд ли подобное можно было объяснить. Да, у няни действительно двое детей от него, но это была мимолетная интрижка. Он изо всех сил пытался затянуть меня обратно в свой мир и снова проникнуть в мой разум.
Через несколько дней я поговорила с ним по телефону и попросила объясниться. Зачем он так со мной поступил? Он ответил, что у него были причины, но по телефону этого не расскажешь. Стал просить о встрече, но я отказывалась, боялась встретиться с ним лицом к лицу. Я знала, какую власть он имеет надо мной, и боялась уступить.
Уилл этим не удовлетворился и продолжал настаивать на встрече. Поначалу я боялась, что он просто появится у моего порога без предупреждения, но, как следует подумав, поняла, что он так не поступит. В такой ситуации я сразу начну обороняться. Если же позову его и позволю войти, это будет означать, что подготовилась к разговору и чего-то от него хочу. Это покажет, что я верю, что он может дать мне ответы, и надеюсь на его разумные объяснения.
Он продолжал звонить и писать, твердил, что он расстался с Мишель, хотя, как только он выходил из дома, она тоже звонила и спрашивала, не связывался ли он со мной.
1 мая 2006 года он написал мне письмо на трех страницах, где твердил, как я важна для него, и умолял передумать и простить его.
Он спрашивал, не достаточно ли я поразмыслила над источником всех тех ужасных историй, которые мне о нем рассказали? Разве мне непонятно, что все это продиктовано ненавистью? У нас особые отношения, сама судьба свела нас. Он не может поверить, что его сильнейшие чувства безответны.
Однажды я сказала, что знаю его по-настоящему, вижу реального человека за маской. И теперь Уилл играл на этом. Он твердил, что все это правда, и, когда шок от ложных обвинений пройдет, я пойму, что это действительно так. Если я вспомню все, что знаю о нем, мы со всем справимся вместе. Я должна верить, что он все еще любит меня – отрицать это невозможно.
Уилл писал: «В глубине души ты знаешь, что я всегда, всегда старался быть ветром в твоих парусах, чтобы ты достигла всего, чего могла достичь. Я укреплял твою уверенность и самооценку. Я давал тебе смелость добиться всего, чего ты желала». Он твердил, что со мной его жизнь обрела новый смысл, он обрел новую цель и счастье, какого никогда раньше не испытывал.
Уилл отказывался обсуждать то, о чем рассказала Мишель, повторял, что у нее были мотивы говорить именно так. Всему есть объяснения, но, в силу юридических обстоятельств, он не может говорить об этом сейчас. Я должна подождать, и все разъяснится. «История его оправдает». Уилл писал, что, когда мы встретились, он был убежден, что не может иметь детей, но солгал только о причине своего недуга. Он твердил, что ответы есть, но я ему не верила.
Как-то в мае он позвонил мне страшно пьяным. По шуму поняла, что он ведет машину. Он сказал, что ему жаль и что я заслуживаю лучшего. Я спросила, зачем он это сделал. Зачем вся эта ложь? Зачем?
– Ох, Мэри, я просто ублюдок, разве ты этого еще не поняла?
Я спросила, что он сделал со всеми деньгами, и он пообещал, что ответит на следующий день, но так и не ответил. Ему хотелось заставить меня говорить с ним – оттягивая время, он искал новые обходные пути.
Но это было ужасно, потому что во время каждого разговора чувствовала, как меня дергают за ниточки. Я знала, как легко ему поверить. Но никогда бы не вернулась к нему, потому что он был опасен и для детей, и для меня, опасен во всех отношениях – в физическом, эмоциональном и ментальном.
Мои метания продолжались. А что, если он действительно влюбился в меня и не смог признаться, что женат? Я-то думала, что он действительно любит меня, а затем снова понимала, что это не так. Потом он связывался со мной, и я опять верила в его любовь. Это было ужасное время, трудное и непонятное. Детям тоже приходилось нелегко – уж очень переменчивым было мое настроение. Но друзья и родные пришли мне на помощь. Я плохо помню первые несколько недель, но чем больше времени проходило со встречи с Мишель, тем лучше все понимала.
Это можно было сравнить с выходом из комы или из состояния гипноза. Как он мог манипулировать мной так долго? Как я могла не понимать, что происходит?
Мишель часто мне звонила и задавала много вопросов, в том числе об интимных деталях наших отношений с Уиллом.
Мне казалось, что она требует информации от виноватой во всем любовницы. Но я не была любовницей. Я была такой же женой, как и она.
И оставалась его женой, пока его не признают двоеженцем. Мне приходилось напоминать Мишель – я тоже жертва.
Сначала автоматически отвечала на ее вопросы.
– Он все еще дает вам деньги? – спросила она.
– Конечно, нет! – ответила я, удивленная таким вопросом.
Уилл никогда не давал мне денег. Он забирал все деньги, которые оказывались на моем счету. Оставляя лишь немного для оплаты кредиток и расходов на детей. Но кредитные карты быстро истощались из-за прокатных машин, походов в кино, аренды и покупки продуктов. Теперь я знала правду. И понимала, на что шли деньги с кредиток. Уилл вложил в бизнес 129 тысяч и забрал 188. Я перезаложила свою квартиру и отдала ему 19 тысяч, позволила снять все деньги от бизнеса, а потом продала свою квартиру, обеспечив ему капитал в 105 тысяч фунтов. Когда эти деньги кончились, я заняла у родных 18 тысяч и при этом в одиночку содержала нашу семью, кормила детей и обеспечивала нам крышу над головой. Все это пять лет я делала в одиночку.
У меня было более 56 тысяч фунтов долгов и задолженностей по кредитным картам, потому что он использовал кредитки на мое имя, чтобы платить другой семье или семьям, другим женщинам и другим детям. Он забрал не только все, что заработал, но и все, что заработала я – за всю жизнь. Все для поддержки своей лжи. Мне остались одни лишь счета. В целом, если учесть деньги, которые Уилл забрал из бизнеса и у меня лично, а также с учетом оставшихся у меня долгов, Уилл ограбил меня на 198 тысяч фунтов.
Сначала Мишель говорила, что пытается уйти от Уилла, но очень скоро мне стало ясно, что она решила вернуться. Хуже всего было то, что я прекрасно понимала, почему это происходит: она общалась с ним, смотрела ему в глаза, он клялся, что может довериться только ей. Она оказалась под гипнозом. Мне страшно было подумать, что и надо мной он когда-то имел такую же власть. Я так и представляла, как он твердит ей, что она же прекрасно его знает и не может верить этим безумным историям. А еще наверняка говорил ей: «Подумай, Мишель, ты же знаешь, чем я занимаюсь; ты знаешь, почему должен был иметь детей от нее». Представляла, как она мучается чувством вины за то, что позвонила мне. Это она виновата, что их мир рухнул, и, хотя он простил ее, Мишель все равно должна чувствовать, что предала его. Позже на какое-то время она исчезла, и я никак не могла с ней связаться. И не знала, чем все закончилось. Пару недель я не звонила, но потом все же набрала ее номер. Голос Мишель был испуганным.
– Я не могу с вами разговаривать, – прошептала она заговорщическим тоном. – Вернемся к нашей первоначальной истории. Все, во что мы верили с самого начала, было правдой. Это чистая правда! – В голосе Мишель сквозил ужас. – Я не могу говорить с вами. И должна буду об этом доложить.
– Все это неправда, Мишель. Это всего лишь Билл…
– Нет, вы не понимаете, вас обманули, как вы не понимаете?! Подумайте об этом! Вас обманом заставили иметь детей от этого мужчины. Его генетика и ваши связи!
– О чем вы говорите? – опешила я.
– Сами подумайте! Подумайте, в какое время мы живем! 11 сентября! Подумайте, кто наши враги. В разведке не хватает детей смешанного происхождения!