Считала своим долгом защищать его, особенно когда он присылал мне фотографии разрушений и рассказывал, как они выезжают на места взрывов до прибытия прессы, чтобы оценить ситуацию, пока жертвы еще находятся на месте. Такая у него была работа, и я не хотела расстраивать его еще больше. В конце концов, у меня была крыша над головой, тепло, свет и вода. Я не боялась, что меня в любой момент могут убить. Жаловаться в такой ситуации было бы чистым эгоизмом. Все относительно в нашем мире.
Уилл твердо обещал, что обязательно вернется домой к моменту рождения нашего ребенка.
Эйлид родилась в феврале 2002 года. Рядом со мной находилась мама. Когда начались роды, я отправила Уиллу электронное письмо, и он ответил, что уже в пути, а по возвращении сразу же поедет в больницу.
Роды выдались, мягко говоря, непростыми. Пуповина обвилась вокруг груди ребенка, сердце девочки билось так редко, что практически останавливалось на каждой схватке. Акушерка проколола плодный пузырь и подключила электрод к головке плода, чтобы фиксировать состояние. В палату вызвали новых докторов.
Когда мне дали наркоз, мама держала меня за руку. Она была очень напугана и крепко сжимала мою ладонь. Роды у меня принимали два врача и три акушерки. Мне запретили тужиться, и я изо всех сил старалась слушаться. А потом наркоз мне отключили и дали кислородную маску. В конце концов было решено, что нужно делать кесарево сечение. Врачи стали отключать аппараты, но я скинула маску и сказала, что хочу тужиться. Мне разрешили – и Эйлид каким-то чудом родилась естественным путем через три минуты.
Никогда еще я не чувствовала такой близости с матерью, как в тот день. Я была счастлива, что она рядом со мной. Уверенна, что ей не нравилось отсутствие Уилла, но она не стала об этом говорить, чтобы не расстраивать меня. Она точно знала: если начать ругать Уилла, я буду его защищать, и это сблизит нас с ним еще больше.
Когда мы с малышкой остались наедине, я не могла оторвать от нее взгляд. Она спала и спала – и была так похожа на своего отца.
Каждый раз, когда открывалась дверь, я с надеждой поднимала глаза, ожидая увидеть Уилла. Он не появился.
С каждым часом мое разочарование все усиливалось. Я чувствовала себя все более одинокой. Другие отцы приходили, садились у постели своих жен, брали детей на руки, плакали от радости. Я ждала и надеялась, но он не пришел.
Уилл узнал, что я родила девочку, когда на следующий день я вернулась домой и написала ему. Он не давал о себе знать с начала родов, и я стала беспокоиться – ведь он твердо обещал вернуться домой к рождению ребенка. Прошло несколько дней, прежде чем я получила ответ. Уилл писал, что очень горд стать отцом. Ему жаль, что он не присутствовал при этом событии. Он просил прислать фотографии, чтобы он смог увидеть своего ребенка. Уилл снова написал, что он возвращается и скоро будет мне помогать.
5. Возвращение после резни
Май 2002
Уилл объявился в мае 2002 года. Он страшно похудел и осунулся. Из-за армейских ботинок он прихрамывал. Их команду бросили в палестинский город Дженин на круглосуточную разведку. Они должны были вернуться очень быстро, но тут Израиль ввел на эту территорию свои войска, и началась настоящая резня. Зная, что Уилл на Ближнем Востоке, я пристально следила за израильско-палестинским конфликтом. Я уже читала об этой резне, но не знала, что Уилл находился именно там. Он рассказал мне, как жутко там было: израильтяне брали улицу за улицей, бульдозерами сносили дома вместе с жителями и убивали всех, кто попадался им под руку. Солдат и даже офицеров, которые отказывались принимать участие в таких жестокостях, расстреливали на месте, а остальные просто исполняли приказы.
Уилл и остальные члены его команды выжили каким-то чудом. У них не осталось ни оборудования, ни припасов, им приходилось есть крыс. Самое сложное было их ловить, пока еще не слишком голоден и у тебя есть силы.
Когда наконец подоспела поддержка, медикам пришлось срезать носки с ног Уилла – он три месяца не снимал обуви. Две недели он провел в госпитале. Он стеснялся показать мне свои ноги и отказывался снимать носки даже в постели. Но я все увидела, когда он принимал душ. Его ноги были в ужасном состоянии – сплошная рана. Но кожа постепенно начала подживать. После госпиталя его долго допрашивали и лишь потом отправили домой. Но теперь все было кончено. Вряд ли его скоро смогут отправить в поле.
Увидев воочию, почему Уилл не вернулся к рождению ребенка, мне стало стыдно жаловаться. Мои разочарования и одиночество казались сущей мелочью в сравнении с тем, через что пришлось пройти ему. И была счастлива, что он наконец вернулся. Я так волновалась о нем, пока его не было. Жила в постоянном стрессе, ни на минуту не расставаясь с мобильником – а вдруг он сможет со мной связаться.
Когда же он вошел в дом и я поняла, что с ним все в порядке, все снова показалось мне правильным. Все мои тревоги рассеялись, на их место пришло чувство облегчения и любовь. Он вернулся к нам, как и обещал. Как курильщик, который забывает обо всех страданиях воздержания после первой же затяжки, я забыла обо всем, стоило лишь увидеть его. Я чувствовала, что наша семья снова вместе, и нарушенные обещания и тоскливое ожидание изгладились из моей памяти.
Так складывались наши отношения. Я так редко его видела, что хотела в полной мере насладиться каждой минутой нашего общения, не тратя это время на ссоры и гнев. Хотела, чтобы ему было хорошо дома: ведь пока мы были врозь, ему пришлось страдать гораздо больше, чем мне.
Уилл с изумлением смотрел на Эйлид, увидев ее впервые. Он взял ее на руки, вложил свой палец в ее ручку, чтобы она схватилась за него. Малышку он явно заинтересовал. Она не понимала, кто этот незнакомец, но быстро успокоилась, когда он начал корчить ей рожи и агукать. Уилл страшно устал, у него все болело, но ему нравилось быть отцом – наконец-то он по-настоящему поверил в невозможное.
Но, несмотря на радость возвращения и встречи с дочерью, Уилл явно был подавлен. Он разочаровался в своей работе, утратил веру, ему больше не за что было сражаться. Уилл посвятит этой борьбе всю жизнь, но теперь все казалось ему фальшивым и тщетным. Резня в Дженине показала ему, что ни те ни другие не ангелы. Он сочувствовал палестинцам, которые не могли привлечь внимание мира иначе, чем стать самоубийцами и взрывать себя в людных местах. Уилл чувствовал, что ЦРУ там ничего не добьется. У этой проблемы не было решения. И правых в этой борьбе не было. Уилл дошел до предела и теперь хотел быть дома со своей семьей. Он решил уйти в отставку, и я поддержала его в этом решении. Но уволиться из ЦРУ оказалось нелегким делом.
Следующие несколько месяцев Уилл занимался сдачей дел. Они несколько раз собирались всей командой для обсуждения событий в Дженине. Уилл приезжал и уезжал, но тем летом мы все же видели его гораздо чаще. Уйти из ЦРУ – не то же самое, что уволиться из обычной фирмы. Никто не собирался его отпускать. Напротив, его удерживали всеми силами. В конце концов, на его подготовку было потрачено немало времени и средств, а инвестиции не должны пропадать даром.
Однажды Уилл вернулся домой в полном восторге. Ему предложили работу консультанта, что равносильно повышению. Он должен был стать руководителем. Это был компромисс: они согласились более не использовать Уилла в полевых операциях, но совсем уйти ему не удалось. Сначала он занимался подготовкой других офицеров в области наблюдения и сбора информации. Одновременно он делился с ними контактами и личными опытом. Я бы, конечно, предпочла, чтобы он полностью уволился, но Уилл чувствовал, что не может так резко порвать с тем, что всегда считал делом своей жизни.
Уход с полевой работы сразу же повлиял на наше финансовое положение. Уилл потерял все «плюшки» – машины, гаджеты, дебетовую карту. Это стало для него тяжелым ударом. Он всю жизнь работал, а теперь у него не было ничего. Меня потеря денег и вещей не тревожила – я все равно ничего этого и не видела. Хотела лишь, чтобы мой жених и отец моего ребенка был со мной. И была готова поддерживать его в этот трудный момент и укрепить наши семейные узы.
Какое-то время Уилл бывал дома довольно часто – по выходным и на неделе тоже. Робин и Эйлид его обожали. Мы начинали превращаться в нормальную семью, хотя Уилл все еще страдал от депрессии и физической слабости и играл с детьми не очень часто. Он постоянно говорил, как любит их, но в их обществе держался сдержанно и немного формально – словно стеснялся их. Я считала, что у него просто не было опыта общения с детьми. Ему нужно привыкнуть. Поэтому я советовала ему проводить с ними больше времени. Мы придумывали игры – Уилл носил детей по дому в одеяле, как Санта-Клаус в мешке. Дети это просто обожали. Им нравилось забираться на Уилла, а потом скатываться, словно с горки. Однажды мы пошли по магазинам за кубиками, чтобы вместе построить большой замок. Впрочем, этим занятиям Уилл явно предпочитал работать на собственном компьютере.
Он был прекрасным человеком и старался стать частью семьи: дома он вооружался пылесосом и даже готовил – хотя я подозревала, что делал он это потому, что собственную готовку предпочитал моим кулинарным стараниям.
В октябре 2002 года мы назначили новую дату свадьбы. На сей раз решили все сделать скромно, в семейном кругу – на работе Уилла об этом не должны были узнать, потому что я уже твердо убедилась, что они постараются разлучить нас. Как только мы планировали семейный праздник, его опять куда-то вызывали – и всегда в самый неподходящий момент. Уилл говорил, что на работе недовольны тем, что у него возникли серьезные отношения на стороне – такое случалось крайне редко. Подобные отношения отвлекали его от работы, а ведь раньше он отдавался своему делу на сто процентов.
Мне тоже не хотелось снова объясняться с родными и друзьями, если и вторая свадьба сорвется. Мы назначили дату – 26 октября, – и я стала ждать, вернется ли он. Уилл приехал 25 октября, и мы весь вечер пили шампанское и ели пиццу. Он был здесь – это случилось!