– А я? Я разве не доказательство? Ты заразил меня год назад на этом самом острове. Назвать дату, точное время, отель?.. Или, может быть, жена Владимира – не доказательство? С ней ты поступил еще более подло, ведь она, похоже, так и не согласилась на любовное свидание с тобой, и тогда ты просто намеренно вызвал у нее обморок известными тебе, как врачу и биологу, методами... А твои манипуляции со шприцем, повторяемые каждый раз, это что – не доказательство? – Голос Юлии оборвался, опустился почти до шепота и сделался страшным, отчаянным, таким, каким говорят только люди, ведомые на смертную казнь. – Ты заманивал женщин к себе в постель. Ты делал им смертельную по своим последствиям инъекцию, и уже через шесть месяцев... Нет, я не могу об этом говорить. Но важно то, что каждый раз повторялась одна и та же схема, и мы имеем тому документальные подтверждения. Зачем, зачем ты это делал?!
– Я мстил, – громко и уверенно ответил Питер. Даже в полумраке садовых фонариков было видно, как его тело напряглось, исчезла крупная дрожь, сотрясавшая его еще минуту назад, он резко встал и начал быстро ходить по веранде. – Да, я мстил. Всем – добрым, злым, красивым, уродинам, изменницам и верным женам, соглашавшимся на интрижку и отвергавшим меня – всем! Никто не имеет права быть здоров, никто не имеет права быть счастлив, если она... если мы с ней...
Все замолчали. И на фоне этого тягучего, вязкого молчания вдруг раздались стоны – тихие, плачущие и такие отчаянные, будто у существа, издававшего их, сейчас разорвется сердце. Звуки доносились из открытых дверей спальни, выходившей на веранду, и Юлия даже не сразу поняла, что это стонет человек. Наверное, какая-нибудь экзотическая птица, решила она и вдруг с обжигающей уверенностью догадалась: Валерия! «Мы все про нее забыли», – с щемящей жалостью и невольным чувством вины подумала она, не зная, что делать, и оглядываясь на Владимира. Стоны перешли в громкие рыдания. Хозяин бросился в спальню.
– Бедная, – тихо проговорила Юлия, – узнать такое про любимого мужа. Это ее просто добьет...
А из спальни до них доносились крики хозяйки:
– Как ты мог? Ты спал с ними, чтобы заразить? Не трогай меня, не подходи ко мне! Видеть тебя не могу! Ты чудовище, преступник, ты хуже, чем убийца! Ты вел двойную жизнь! Не прикасайся ко мне!
– Они все врут, это происки КГБ, это навет, Лера! Ты же знаешь их методы, читала, слышала...
– Не лги, – раздался в ответ истерический прерывающийся шепот. – Зачем тебе тогда сдались эти дурацкие стеклянные шприцы, которых нигде не сыскать, кроме нашего дома? Ответь мне, зачем? Только не ври, не смей врать мне!
В доме воцарилась тишина, и Юлия вскочила, не в силах больше оставаться здесь.
– Уйдем, – умоляюще повернулась она к Владимиру, а из спальни тем временем доносился мужской голос, совсем не похожий на голос того Питера, которого они знали, прерываемый вздохами, слезами, конвульсивно дрожащий:
– Дорогая, любимая, прости меня... Ты для меня все на этом свете, нет у меня никого, кроме тебя, понимаешь ты это или нет? Ты – единственное, что у меня осталось... Ты должна меня понять, я же отомстил за тебя. Не предавай меня, не отворачивайся от меня... Пожалуйста, прости...
Шепот становился все более бессвязным, слов было уже не разобрать. Раздался звон разбиваемого стекла, грохот падающего стула...
Юлия с Владимиром осторожно спустились по ступенькам в ночной сад. Взявшись за руки, они побежали к выходу прямо по траве, мимо фонариков и красивых цветов, не разбирая дороги. У ворот они оглянулись. В спальне горел ночник. В окне был виден силуэт Питера, стоявшего на коленях около постели Валерии. Они слышали его голос, монотонный и громкий, повторявший одни и те же слова, и ее ответные крики, разносившиеся в черной тишине ночи.
Не оглядываясь, они быстро пошли, почти побежали вдоль дороги, пока с ними не поравнялась какая-то машина, водитель которой согласился довезти их до отеля.
Глава 11
В гостинице Юлия поняла, что силы, отпущенные ей на сегодня, исчерпаны, и попросила Владимира оставить ее до утра. От слабости она не могла говорить, думать да и просто находиться в вертикальном положении. Рухнув на постель, она провела ночь почти без сна, все перебирая в уме подробности прошедшего вечера, и только к утру смогла забыться в тревожной дреме.
Во сне ей явился отец. Он приехал откуда-то издалека, в светлом костюме, вошел в ее детскую комнату, остановился в дверях и ласково посмотрел на нее. Она хотела заговорить с ним, но слова не шли с уст. Черты его лица были нечеткими, можно было различить только общее их выражение – любви, тепла, заботы. Отец мягко улыбнулся, помахал ей рукой и растаял в проеме дверей...
Проснулась Юлия в хорошем настроении, на душе было покойно, и она ощутила себя сильной, словно обновленной. Она прислушалась к своему новому внутреннему состоянию и обнаружила, что в груди ее как будто что-то щелкнуло, растаял холодок, который мучил ее с того самого памятного вечера во французском замке Амбуаз, и она стала если не прежней, то, во всяком случае, более уверенной в себе, а главное – она обрела надежду на будущее.
Несмотря на плохо проведенную ночь, она была бодра и энергична. С удовольствием вспомнила, что в соседнем номере живет милый, понятный и надежный «старый шкипер» Владимир, что у них в запасе есть еще три дня на Сен-Бартельми. И они смогут провести их теперь в свое удовольствие! Юлия быстро приняла душ, высушила феном золотистые волосы, сделала легкий макияж. Впервые за много месяцев она придирчиво оглядела себя в зеркало. На нее смотрела тонкая, стройная женщина в длинной пестрой пляжной юбке и шелковой блузке. Светлые волосы, ослепительно белая кожа, карие глаза. На руке – золотой браслет, одно кольцо, любимое, которое не снимается никогда. И все – украшений минимум, как она всегда любила. Эта хрупкая блондинка понравилась ей самой, и Юлия весело подмигнула собственному отражению в зеркале.
Она спустилась в зал ресторана, в котором они завтракали уже целых три дня, и как будто заново увидела это помещение. Чистота, сверкающие приборы, свежие яркие цветы на столах, изысканные обильные закуски шведского стола. Все радовало глаз, все вызывало аппетит. И как она раньше этого не замечала! Как хорошо здесь, господи!
В углу зала, на их привычном месте, лицом к ней сидел Владимир. И на него она посмотрела тоже как будто впервые, как на незнакомого, со стороны. Бритая голова, короткая густая борода, загорелая шея. Здоровый, уверенный в себе человек. От его высокой статной фигуры веяло силой и спокойствием. У Юлии защемило сердце от нежности и доверия к этому человеку. «О-го, – усмехнулась она про себя, – в былые времена такие ощущения назвали бы рождением любви. Давненько они меня не посещали!» Начинался день, а ей казалось, что начинается новая жизнь.
Она подошла к столику. Владимир взглянул на нее как-то особенно строго и внимательно. Поздоровавшись, он без предисловий попросил ее сесть и странно торжественным голосом начал свою речь:
– Юля, я хочу сказать тебе кое-что, очень для меня важное. Я долго думал, и это, поверь, серьезное предложение зрелого человека. Юля, я прошу тебя стать моей женой. Выходи за меня замуж. Я не умею ухаживать, соблазнять, говорить красивые слова. Я слишком взрослый для этого. Я небогат, ты знаешь, но могу работать и нормально обеспечивать тебя и себя. Я буду беречь тебя, холить и лелеять, пока хватит моих сил. Будь моей женой. Ты мне нужна. Подумай, можешь не отвечать сейчас, я готов ждать твоего ответа до возвращения в Москву.
Юлия почувствовала, что глаза ее сияют, щеки зарделись, а сердце екнуло. Она не успела еще подумать, а слова согласия уже слетели с ее губ:
– Я не разведена, Володя, и могу быть тебе только гражданской женой. А поэтому – зачем откладывать до Москвы? Нам дорога каждая минута! Этот остров – лучшее место для медового месяца...
Оставшиеся три дня они почти не покидали стен номера. Только по вечерам, которые были здесь похожи на ранние ночи, они выходили подышать на берег океана. От воды дул свежий ветер, под ногами скрипел песок, над головой сияли яркие звезды чужого полушария. В этом избалованном природой месте они забыли обо всем на свете, и Юлия узнала совсем нового Владимира. Он был нежен, страстен, горяч... Это было сладкое познание друг друга, возможность самовыражения, утоления душевной боли и непреодолимой жажды любви.
Когда они прилетели в Женеву, уже стоял март. Небо было бело-голубым, ветер – пронзительно холодным. Перепад температур по сравнению с Антильскими островами был разителен: из пышного лета они попали в начало европейской весны. И хотя они напоминали друг другу, что в Женеве все-таки намного теплее, чем в Москве, где снег еще и не думает таять, все равно контраст был велик, и человеческий организм, даже вполне здоровый, с трудом переносил акклиматизацию.
Еще на Сен-Бартельми они договорились «разбор полетов» провести в самолете, на досуге, а до этого не касаться темы Петрушевских. «Это наше время, – объявила Юлия, – и я не хочу тратить его ни на каких посторонних людей». Не разлучаясь ни днем, ни ночью, не отлепляясь друг от друга ни на минуту, они говорили в те дни обо всем на свете – о детстве, родителях, о школьных годах, о первой любви и последних разочарованиях. Они торопились поделиться друг с другом своим прошлым опытом, высказать все, что накопилось в душе.
В самолете они честно начали подводить итоги и в результате поздравили друг друга с победой. Они отплатили Питеру Питерсону – бескровно, но чувствительно. Отплатили, как могли. И оба были рады, что обошлось без крови, без драки, без насилия... Юлия откровенно призналась Владимиру, что в иные минуты она была готова на все, сердце ее переполнялось злобой, и казалось, что остановить ее будет уже невозможно. Но зло порождает только зло, и им повезло, что все вышло именно так, как вышло.
Она была уверена, что Питерсон – человек неуверенный в себе, трусливый, подозрительный – непременно потеряет теперь покой и сон. Он не догадался, что Владимир блефовал, ссылаясь на российскую прокуратуру. А разоблачение в глазах жены, единственно любимого им человека, и его собственное признание в преступлении ради мести, вырвавшееся против его воли, сделают его жизнь по-настоящему невыносимой. Что и требовалось от них...