ука и музыки. Юлин «анабиоз» проходил, она вновь стала открытой в общении и была уверена, что ее "заморозка почти оттаяла"…
Постепенно, мало-помалу, несмотря на то что оба избегали разговоров о своем прошлом, наступил момент, когда они уже многое узнали друг о друге.
Он — носитель вируса, но сейчас не болен. Впереди — неизвестность. Профессия — моряк, капитан дальнего плавания, руководитель со стажем. После обнаружения инфекции и у него, и у жены вынужден был списаться на берег. Старые друзья нашли работу в управлении пароходства, но там стало известно о его болезни — информация поступила от медиков, которые не считали, что должны соблюдать правила медицинской этики, когда речь идет о ВИЧ-инфекции. Пришлось уехать с Севера в Москву, к родителям жены, но и тут он не смог устроиться по специальности. А потом случилось самое страшное: от острой пневмонии, которая осложнилась ВИЧ-инфекцией, умерла жена. Хотел даже уйти из жизни, но удержали дети: потеряв мать, они особенно сильно нуждались в отце. Сейчас работает таксистом.
Юлия, будучи более замкнутой, коротко известила Владимира о муже и детях, предавших ее после известия о том, что она является ВИЧ-инфицированной. Истории их семейной жизни были абсолютно разные, но обе безысходно грустные. В разговорах они избегали многих вопросов, но главным табу для них, без всякой предварительной договоренности, стала тема об источнике заражения. Встречаясь в основном в городе или в Клубе, и Юлия, и Владимир избегали еще и бывать в гостях друг у друга.
Буквально через несколько недель у Юлии создалось впечатление, что она уже давно и хорошо знает этого человека. В душе неожиданно для нее самой родилось и окрепло доверие к этому "типу за сорок", как она продолжала называть его про себя с момента знакомства. Респектабельная, но не снобистская внешность, ухоженный вид, легкий освежающий запах приятного мужского парфюма — все это, вкупе со скромной, но хорошей одеждой, внушало Юлии чувство надежности. По лицу Владимира было видно, что он в своей жизни провел много времени на открытом воздухе, зимой и летом. В целом он производил впечатление интересного, опытного и сильного человека — да-да, сильного, хотя и надломленного жизнью. Но он не жаловался и не сетовал на судьбу, хотя в его глазах и рассказах была глубокая, затаенная грусть.
Впрочем, в обращении Владимир нередко бывал, как ей казалось, безапелляционен и резок. А может быть, он просто был человеком другой, мало знакомой ей среды. Он не относился к привычному ей кругу партийно-административной элиты, к которому принадлежала ее семья (отец Юлии занимал высокий пост в ЦК КПСС). Не относился Владимир и к еще одной хорошо известной ей породе людей — к технарям и гуманитариям, ученым-интеллигентам, которые составляли раньше круг их с мужем знакомых. Вот эти слои общества она знала прекрасно… А новый знакомый Юлии был из флотской среды, где у людей служивых все выглядело четче и грубее. Но все-таки Владимира нельзя было назвать грубым. Его четкость и определенность в высказываниях и поступках указывали скорее на зрелость и цельность характера мужчины, имеющего собственное мнение по любому поводу.
Однако, несмотря на доверие, которое вызывал у нее этот человек, и даже несмотря на то что они вращались в разных московских кругах, Юлия твердо решила не откровенничать с ним. Мир, в котором она жила прежде, был довольно тесен. И она давно знала, что Москва, по сути, большая деревня. Она не могла забыть, сколько шума наделала ее история. Они с мужем были когда-то действительно идеальной семьей; об их разрыве, о крушении этой "идеальной семьи" говорили повсюду. Писали и в светской хронике. И потому ей хотелось как можно дольше не сообщать Владимиру свою фамилию, известную благодаря карьере мужа. Отсюда и принцип анонимности Клуба она восприняла с большой благодарностью.
Кроме того, пожалуй, впервые в жизни ей наконец дано было право побыть самой собой, то есть относительно молодой женщиной без определенных занятий. С юности над ней висело громкое имя отца, а потом — мужа. Она всегда была придатком к чему-то, к кому-то. Сначала — к семье родителей, к отцу, затем — к карьере и положению мужа. Теперь же она стала самостоятельной, и ей понравилось быть в Клубе инкогнито.
Впрочем, все это действительно было для нее пока не более чем игрой. Настоящая жизнь протекала внутри нее, глубоко спрятанная от окружающих. И главным в этой жизни была одна мысль, жгучая, как острие иглы: как, как это все могло произойти?! Откуда взялся в ее организме вирус иммунодефицита?
Глава вторая
Новый год они с мужем решили встречать во Франции, под Парижем, в милом провинциальном городке Амбуаз. Туда собиралась отправиться вся их московская компания, это считалось безумно модным. Предполагался костюмированный бал в старинном, недавно отреставрированном замке. Костюмы, как и весь праздник, должны были соответствовать эпохе начала шестнадцатого века. Именно тогда, в период правления Франциска I, Амбуаз переживал период небывалого расцвета и считался одной из главных резиденций французского короля — по крайней мере, именно так сообщали рекламные проспекты туристической фирмы, организовавшей все это празднование. А принимать гостей должен был сам граф Парижский, владелец замка.
Юлия с дочерью нашли и прочитали про этот замок все, что только можно было отыскать в Москве. Кроме того, Юлия специально разыскала в энциклопедии по истории костюма массу любопытных и забавных сведений об одежде знатных господ той эпохи. К костюмированному «историческому» балу семья Земцовых, во всяком случае в лице дам, подготовилась на высшем уровне. Кавалерам же особых одеяний не требовалось: они могли обходиться либо приличными современными костюмами, либо фраками, взятыми напрокат.
Практичные французы предлагали роскошные прокатные костюмы, напоминавшие театральные, и женщинам. Но чужое — оно и есть чужое. Юлия терпеть не могла брать себе что-либо напрокат, даже горные лыжи таскала из Москвы, удивляя таможню и всех окружающих… И после долгих приятных раздумий и многократных обсуждений с московскими подругами и дорогими стилистами она решила сшить костюм в Москве. Ее тонкая, гибкая фигура и вообще природная стать превосходно вписывались в любую эпоху. Пышная многослойная юбка, корсаж с широкими, ниспадающими волнами рукавами, кокетливый хитрый валик с сеткой на голове, прячущий по-старинному причесанные волосы, — все эти атрибуты шестнадцатого века должны были ей пойти. Придумывать, примерять, волноваться было куда приятнее, чем пользоваться французской театральщиной. Тем более что и тканей, и фурнитуры в Москве полно, а портнихи умелые и относительно недорогие.
Юлия понимала, что шить роскошный дорогой наряд для одного лишь вечера — это поступок не слишком рачительной хозяйки. Но такой каприз она вполне могла себе позволить. Их финансовое положение, благодаря предусмотрительности мужа, не пошатнулось даже в дефолтную осень 1998 года. Они не разорились, разве что подсократили свои "скоростные обороты". Состояние осталось, оно было удачно и продуманно вложено в недвижимость, в основном за границей, что и приносило семье Земцовых стабильный доход. В кругу российской финансовой элиты, к которой они принадлежали, такое положение дел было скорее правилом, нежели исключением.
Зато исключением была их приверженность к жизни в Москве. Большинство семей тех, кто работал с Алексеем Земцовым, прочно обосновались за границей. Они удобно устроились на берегах Темзы или Средиземного моря, вызывая тем самым сплетни о том, что у такого-то бизнесмена или финансиста брак существует только "по переписке". Увы, не каждому в России, к сожалению, дано понять жизнь, в которой быт, гардероб и кухня всегда находятся в образцовом порядке, а делом супругов остается лишь доставлять друг другу радость и удовольствия.
Жизнь за границей давала столько преимуществ и неизвестных ранее наслаждений, что супруги охотно шли на маленькие неудобства, вызванные раздельным существованием. Это раньше, как говорится до перестройки, у российской элиты не было практически ничего, кроме секса на стороне, охоты да подледной рыбалки. А теперь — и путешествия, и программы омоложения, и специальные погружения в языковую среду, и немыслимые курорты, и психотренинги типа робинзонад… Вот и получается, что семейство наслаждается всем этим у себя в Лондоне или Палермо, а отец посещает дом в редкие выходные или по большим праздникам.
— Вахтовый метод, — шутил Алексей Земцов. — Экстремальные условия дикой России не позволяют взращивать здесь цветы и держать жен. Климат также вреден для детей и собак.
Но именно его жена пренебрегала этим общим правилом для своего круга и не могла долго находиться за границей. Нет, она обожала курорты, экзотические путешествия, но рассматривала все это как временный праздник. А дом Юлии был здесь, в России.
Она любила Москву, в которой прожила много лет и знавала разные времена — как светлые, в родительском доме, так и черные, после смерти отца в 1991-м. Она любила провинцию, которую изъездила вдоль и поперек в юности, когда за рубеж можно было выехать раз в год по обещанию, да и то в социалистические страны… Но, даже став вполне взрослой, искушенной высоким уровнем жизни женщиной, Юлия сохранила романтическое отношение к столице и восхищение ее историей. Она любила природу, березки и сосны, смеялась над собой, называя все это "квасным патриотизмом старой славянофилки", но — ничего не могла с собой поделать. За границей, где бы она ни находилась, ей уже через две недели становилось скучно и безумно тянуло домой. Возвращаясь по дороге из Шереметьева и глядя из окна автомобиля на "немытую Россию", она думала: "Господи, как все здесь неухожено, но как я это люблю!"
Детям Юлия тоже сумела внушить этот подсознательный, невымученный и оттого, в общем, подлинный патриотизм. Двадцатилетний Пашка и семнадцатилетняя Ксения обожали родной город, гордились им и переживали за страну в целом со свойственным юности максимализмом и некоторым ерничеством.