Кира на прощание задержала мою руку в своей:
– И Ариадна… Поосторожнее. У вас постоянная работа. Цените ее.
– А у вас что? – горько спросила я. Сама не зная, на что я нарываюсь, зачем пытаюсь ее поддеть.
– А у меня дочь вашего возраста, – с улыбкой ответила Кира. – И я понимаю, что молодым людям, когда они ошибаются, лучше помогает не наказание, а сочувствие и вовремя данный сердечный совет.
Я криво улыбнулась. Не помню, сумела ли выдавить «спасибо» вслух. Кира выпустила мою руку:
– Берегите себя.
Выйдя на улицу, я нашла в списке вызовов номер, с которого звонил Руди.
– Ну и что ты мне названиваешь? – мрачно ответил он после первого гудка.
Я принялась рассказывать, что случилось, где я была, что сделала.
Он слушал и молчал.
– Руди, я друг Лео, – почти взмолилась я. Чего я от него жду? Слов прощения? Но я ждала, я ждала, что он скажет: ты не виновата, это не твоя вина. Мне так нужно было это услышать: ты сделала, что могла.
Но он этого не сказал.
– Руди?
Он молчал.
– Где Лео сейчас, она сказала?
– В транзитном интернате. Это…
Он перебил:
– Возможно, есть решение.
– Какое?
Но Руди оборвал разговор.
Я уставилась на телефон. Звонить самой? Не звонить?
Звякнуло эсэмэс: «Сегодня в полночь. Остановка „Пятницкое шоссе“. Надень что-нибудь красное».
Какое решение? Почему в полночь на Пятницком шоссе? При чем здесь что-то красное? Кто придет на встречу? Что это вообще за детский сад? Играем в шпионов? Во мне опять начал раздуваться жаркий тяжелый шар. Я кликнула по номеру Руди, нажала вызов. Механический голос ответил: «Набранный вами номер не существует».
Гнев сменился усталостью. Мне никуда не хотелось. Ни ехать, ни идти. Хотелось привалиться к стене, закрыть глаза, почувствовать на веках солнце.
Прекрасное весеннее московское солнце. Слушать, как шелестят кусты, как бормочут «извините» прохожие, которым приходится перешагивать через мои вытянутые ноги.
Но я не закрыла глаза. Не села на бордюр.
Я стояла, тупо смотрела на телефон. И думала: есть у меня вообще хоть что-нибудь красное?
Ника сидела с ногами на диване с лэптопом на коленях, сосредоточенно смотрела в экран, что-то там искала. Я подошла, присела рядом, положила голову ей на плечо. Ника захлопнула крышку, но я успела увидеть какую-то статистику по Швеции. А, ну да. Она все еще планирует наш безумный побег. Не знает, что я уже в бегах… И что финишная прямая вряд ли приведет меня в Стокгольм. К моему удивлению, Ника не отняла руки и не сбросила мою голову. А ведь даже страшно представить, что еще недавно она бы мне устроила за сегодняшнюю сцену в ресторане. И справедливо устроила бы – особенно после вчерашнего. Мне было хорошо рядом с Никой, спокойно, уютно. Как будто и не было этих безумных пяти дней. Я вдыхала ее такой знакомый запах. Поцеловала выемку рядом с ключицей – у женщин они всегда такие трогательные, уязвимые. А у мужчин почему-то я их никогда не замечаю.
– У тебя волосы сексом пахнут. И на шее засосы – вот здесь и здесь, – сказала Ника. Сказала спокойно, без всякой агрессии. Констатируя факт.
Я могла бы начать оправдываться, сказать, что была у Лео – внеплановый визит, много нервов на работе, хотела успокоиться. Но врать я больше не могла. И к тому же кто поверит, что конкубин со стажем ставит клиентке засосы! Да и Ника прекрасно знала: Лео был не мастером брутального секса, а скорее милым другом.
– Да, – призналась я. – Кажется, я влюбилась.
– Я так и поняла.
Мы молча сидели, прижавшись друг к другу. Ника вдруг приобняла меня, погладила по голове. Я столько раз ее утешала. А теперь она утешала меня. Бедная моя, матрешка моя, девочка моя, Ника моя…
– Я тебя очень люблю, – сказала я.
– А его?
– С ним – другое. Наваждение… Я как будто больна все время.
– Так это и есть любовь.
– У нас с тобой была другая любовь.
– Да. Просто, может, не надо было называть это любовью. Какое-то другое слово подобрать. Почему у нас все слова такие неточные?
– Ты мне как сестра.
Ника невесело усмехнулась:
– Та-а-ак, повеяло инцестом!
Мы опять помолчали. Ника продолжала:
– Я всегда знала, что ты меня не полюбишь по-настоящему. Ты и на ребенка согласилась, только чтобы я успокоилась. И чтобы все было как у людей. Но я тебя не виню. Ты всегда любила мужчин, что уж тут поделаешь. И так редко и мало думала о себе. Все больше занималась или мной, или карьерой.
– Мне с тобой было хорошо. Вспомни, как часто нам было хорошо. И в постели, и вообще.
– Ты просто не знала, как это бывает…
– А ты знала? У тебя так было? С Верой?
Я не видела ее кивка, но почувствовала, как напряглась ее шея, будто все ее тело сказало «да».
– Почему вы тогда не остались вместе? Если такая любовь?
– Поэтому и не остались. Вера считала, что я вношу в ее жизнь хаос, что она не может сосредоточиться на своем призвании, что я ее отвлекаю, разрушаю. Если ты еще не поняла, любовь делает дико уязвимым. Ты так зависишь от другого человека, что это пугает… Как будто у того, кого ты любишь, где-то припрятана иголка с твоей смертью на острие – и этот человек ее в любой момент может сломать. Вы так глубоко прорастаете друг в друга, что ваши витальные системы тоже сплетаются. Это очень страшно.
Какая иголка? О чем она говорит? А, ну да, русские сказки: «В яйце – Кощеева смерть». Иголка с моей смертью где-то в кармане у чужого человека, которого я знаю дня три, не больше… Как странно! Моя заполошная Ника, оказывается, разбирается в этом куда лучше, чем я…
– Боль. Болезнь. Страх. Смерть. Почему тогда все говорят, что любовь – это счастье?
– Потому что одно без другого не существует. Не поймешь, что счастлива, пока не будет этого ощущения несчастья.
– Смешенье яда и противоядья?
– Ты запомнила? А я думала, тебе даже не понравился спектакль тогда…
– Ника, почему мы с тобой никогда об этом не говорили? Мне было бы чему у тебя поучиться… Может, не была бы такой дурой.
– Ты никогда не была дурой, Ади. Ты просто верила, что все в мире правильно устроено. И что, если подчиняться правилам, все будет хорошо.
– Мне никогда и в голову не приходило, что в правилах может быть столько ошибок.
– Конечно. Их же люди придумывают. А люди ошибаются. Случайно и намеренно.
Меня опять захлестнула волна нежности к Нике. Я взяла ее за руку, крепко сжала:
– Что было в «Кибеле», после того как я убежала?
– Не знаю. Я не ела. Пропал аппетит. Но баллы все равно списали. Причем с нас обеих.
– Ты прости меня. Я знаю, как ты туда хотела, я все испортила.
Ника отодвинулась, повернула меня к себе, посмотрела в глаза. Сейчас она была очень красива. Я вспомнила, как впервые увидела ее: это было на модном шоу, куда и мне, и ей достали приглашения на стоячие места. Модели кружились на подиуме в переливающихся нарядах сказочной красоты, сделанных на 3D-принтере. Мода давно превратилась из коммерческого инструмента в арт-шоу. Показы выглядели или как арт-инсталляции, или как артизанальные ярмарки. Трудно было представить, что кто-нибудь наденет на себя эти платья, напоминающие роскошную объемную паутину. «Ну кто это будет носить?» – риторически спросила я девушку, стоявшую рядом со мной. «Я бы носила с восторгом», – ответила девушка, вместо того чтобы вежливо согласиться. Я посмотрела на нее внимательнее: какая экстравагантная, забавная! Одета в невероятный, оранжевого цвета комбинезон с ручной вышивкой «Вперед!». Комбинезон перехвачен зеленым поясом, на стриженых волосах – черная кепка задом наперед с большой буквой N. Я сделала комплимент ее комбинезону, хотя мне показалось, что он слишком напоминал покроем мужскую химзащиту (позже оказалось, что она просто выкрасила мужской защитный костюм в оранжевый цвет и собственноручно вышила надпись). Она расплылась в улыбке, сморщив курносый нос: «Люди боятся носить что-то необычное…» Я возразила: «Такая мода – это искусство, в ней нет ничего утилитарного». Девушка пожала плечами: «Как скучно! Не все в жизни должно быть утилитарно». Я подумала: «Наверное, ей никогда не бывает скучно». С тех пор мы с Никой не расставались. И скучно нам не было. Никогда. А это уже немало.
– Прости меня, – повторила я.
– Ты же понимаешь, Ади, что все это уже не важно. Ты меня тоже прости. И не только за «Кибелу».
– Мне-то за что тебя прощать?
– Есть за что. В том числе и за ребенка. Думала, он нас склеит. Но люди – не сапоги, так не получается.
– Мы найдем выход. Не может быть, чтобы выхода не было.
– Ади, ты очень добрая. И терпеливая. И сильная… Ему повезло…
– Кому?
– Твоему мальчику… Кем бы он ни был, ему повезло.
Мы сидели крепко прижавшись, слушали неровное дыхание друг друга.
– Я теперь не за одного мальчика отвечаю, а за двух, – попробовала пошутить я. – Тебя и нашего сына я не брошу, ты же знаешь.
Ника промолчала.
– Ты не хочешь спросить, кто он? Второй мальчик. Который мой.
– Нет. Не хочу.
– Ты права, наверное, так лучше… Слушай, у нас есть что-нибудь красное из одежды?
– Красное? Вроде нету, а что? Ты же всегда терпеть не могла красный цвет. Есть только красные шелковые трусы с кружевами, помнишь их?
– Трусы не подойдут. Не могу же я их на голову надеть. Мне нынче вечером понадобится одежда красного цвета.
Ника повернула голову и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами:
– Ади, ты чего? Ты куда на ночь глядя собираешься? Посмотри на себя, на тебе лица нет. Ты нездорова, тебе надо выспаться, отдохнуть. Я тоже себя хреново чувствую, а вдруг мы обе грипп подхватили… Апрель. Нам обеим надо отдохнуть.
– Да высплюсь я. Вот приду домой и высплюсь, обещаю. На работу мне завтра не надо. – Я решила не говорить Нике, что на работу мне, похоже, больше никогда не надо. Хватит с нее открытий на сегодня.
Ника деловито встала с дивана. Задача перед ней была поставлена: найти красный предмет одежды. Меня всегда умиляло, как она умела сосредоточиваться на близкой цели. Как будто ее жизнь в этот момент обретала – пусть ненадолго – некоторый смысл.