Шаги смолкли. В пролете показалось лицо Лены. Взгляд спокойно изучал меня. Лена покачала головой. С сожалением. Даже соболезнованием.
– Не по твоему. – Она шумно выпустила воздух. – Фу-у-ух, что-то подъем сегодня крутоват. Танцы до утра уже, похоже, не для меня.
И ее шаги снова быстро застучали вверх.
И вдруг запнулись. Громкий возмущенный голос Лены эхом отдался в лестничном пролете:
– В чем дело?
А в ответ – служебное бормотание:
– …для вашей безопасности.
– Я требую!.. – голос Лены.
А ей:
– Мы бы не хотели применять силу. Но вам придется пройти с нами.
Я вжалась в стену. Затаила дыхание.
– Отвали!
Но те, наверху, безусловно, были профессионалами. Я услышала несколько глухих ударов. Топот. Рот Лене заткнули так быстро, что она и матюкнуться не успела. А может, просто вкололи снотворное.
Когда мы в позапрошлом году накрыли незаконную ферму лам альпака, а потом ее узников пришлось перевозить, меня поразило, как быстро вырубились эти животные. Укол, миг – и обмякли.
Я подождала, пока тишина станет безопасной. Привычной, рабочей.
Дверь хлопнула. Мимо меня прошли гуськом три женщины в свитерах и юбках. Донесся обрывок разговора:
– В туалетах сегодня поставят автоматы с бесплатными масками.
– Зачем? Мужчины же сюда приходят только в костюмах полной защиты?
– Ты меня спрашиваешь? Надо же изобразить, что меры приняты.
Я побежала по лестнице в отдел суицидов. Я знала, что мне надо делать. Лену забрали – скорее всего, из-за вчерашнего рейва, сработала программа распознавания лиц, наверняка уже винтят всех, кто там был. Удивительно, правда, что арестовали ее прямо в министерстве, да еще с применением силы. Быть может, тому есть и другие причины? Я должна в них разобраться.
У самоубийц царила непривычная тишина. Ни Наташи, ни Адель. Никого. Странно, как во сне. И все же я вжимала голову в плечи, норовила пригнуться.
Если кто войдет – скажу, жду Лену. Или… Думать было некогда.
Шмыгнула за пустой стол Лены. Ее компьютер был включен.
Шевельнула мышкой. Список активных дел, над которыми она сейчас работает. Длинный.
Да уж, это не наш отдел, где тишь да гладь.
По статистике, ежегодно кончают с собой десятки тысяч человек. В следующем году отдел суицидов даже собираются расширять. Эпидемии самоубийств – давно описанный в истории феномен. Своего рода ментальный вирус, опасность которого давно доказана и неоспорима. В полицейской академии есть отдельный курс по кластерным самоубийствам. Принято считать, что вирус самоубийства поражает в основном нервных подростков, но это не так. Если с собой кончает подросток, за ним последуют другие подростки. Если взрослая женщина – начнется волна среди взрослых женщин. Если мужчина-учитель – будут самоубийства среди учителей. Самое опасное – когда с собой кончают знаменитости, тут уж процент самоубийств в обществе увеличивается в разы. Это доказал еще Дэвид Филипс во второй половине двадцатого века. И он же первый призвал к тому, чтобы информацию о самоубийствах тщательно фильтровали – только так можно избежать разрушительных последствий. Поэтому даже при нашей свободе слова данные о самоубийствах засекречены, а их медийное освещение строго контролируется государством. Ведь бороться с кластерными самоубийствами можно лишь одним способом: не провоцировать. Вот почему к решению проблемы подключается государство, главная задача которого – защищать граждан от самих себя. Лена как раз и защищала. Пока сама не оказалась опасной для граждан.
Возле одного дела стояла зеленая точка: этот файл открыла Лена. Сколько шансов за то, что Белла была информанткой именно по этому делу? Лена пришла с ночной охоты – и сразу принялась за то, что горит.
Я кликнула.
На экране появилась фотография. Черные брови, крупный нос. Лицо властное, с резкими чертами. По костюму и прическе женщины я сразу поняла: фотография официальная. Сдвинула курсор. Конечно. Теперь и я вспомнила: дело нашумело. Кетеван покончила с собой почти две недели назад. Она была одним из директоров «Фармакопеи», крупного фармацевтического концерна.
Я просматривала файлы, заведенные Леной. Допросы членов семьи. Коллег. Тех, кто общался с Кетеван в оказавшиеся для нее последними дни. Как все, что делала Лена, записи допросов были добросовестными, внятными. Строго соответствовали протоколу. Но и содержали в себе множество ловушек, чтобы поймать собеседниц и собеседников на вранье.
Мой взгляд бегал по диагонали, выцепляя имена. Вот еще необычное имя – Диляра, подумала я, машинально вспомнив, как Бера рассказывала о значении своего имени. Необычное. Но у меня было чувство, что я его совсем недавно слышала. Когда? Где? От кого? Паника мешала соображать. Руки дрожали от спешки, волнения, страха.
Вдруг волосы на затылке у меня приподнялись. Из головы выдуло и необычные имена, и арест Лены.
Я сидела и таращилась на экран. Видела буквы. Они не сразу сложились в слова.
Последним человеком, с которым говорила Кетеван, была Грета.
Сердце колотилось. Я сглотнула и принялась читать внимательно, стараясь ничего не упустить.
В день самоубийства Кетеван Грета пришла к ней домой. Система умного дома зарегистрировала вход в 21.12. Пометка Лены указывала, что в гостевом журнале визита нет – он не был запланирован хозяйкой. Грета позвонила Кетеван в 20.58. Причем она звонила, уже стоя у дверей. Десять с лишним минут приводила в порядок мысли. Или же Кетеван попросила обождать: уже легла и теперь вынуждена была снять с лица косметический патч, одеться. Впустила гостью.
Грета поднялась.
Они поговорили.
Система умного дома зарегистрировала выход: 21.49. Фото с камеры наружного наблюдения: Грета ушла сразу.
Через три с небольшим минуты Кетеван спрыгнула с балкона.
Руки уже тряслись так, что приходилось делать усилие, чтобы попадать по клавишам. Пальцы, как лед.
Что сказала Грета в тот вечер? О чем шел разговор? Все это осталось неизвестным. В файле стояли педантичные пометки Лены: она попросила Грету о встрече. Договорилась. Но ничего не вышло. Утром того дня Грета была мертва. А кролик пропал из своего домика вместе с видеокамерой.
У меня было ощущение, что все эти дни я складывала пазл. Уже почти видела картинку. Как вдруг кто-то взял и перемешал все кусочки.
И добавил новые. Кетеван, например. «Фармакопея», например. Какая между всем этим может быть связь? И есть ли она? Или это просто совпадение? Две истории, которые не связаны друг с другом ничем, кроме одного персонажа? В одном сюжете у Греты главная роль, в другом – эпизодическая, вот и все.
Только почему тогда все мое тело не верит? Перед глазами плясали серые мушки, сердце стучало глухо и тяжело, точно намокший комок бумаги.
Я закрыла файл. Сжимаясь, пробежала по офису, выскочила в коридор. Одно окно было открыто, ветерок задувал в него звуки весеннего города. А я стояла, держась за дверной косяк. И тяжело дышала.
– Ты что здесь делаешь? – спросила Адель.
Надо было что-то ответить.
– Наташу ищу. То есть Лену.
В голове у меня была каша. «Как у Греты, – хихикнула я про себя. – Каша вместо мозгов».
– Все хорошо? – забеспокоилась добрая Адель.
– Да. Да.
– Наташа в переговорной.
Я кивнула. Пошла прочь. Передумала. Повернулась. Рванула на себя дверь переговорной.
Наташа и незнакомая молодая женщина обернулись ко мне.
– Так это дело не только о Грете! – крикнула я.
– Ариадна, я занята, провожу интервью с кандидатками в наш отдел, – спокойно и ровно сказала Наташа.
– Вы даже не собирались мне этого говорить, так?
Наташа преувеличенно спокойно попросила:
– Ты не могла бы дать мне время закончить, чтобы мы не задерживали зря… – Она улыбнулась женщине напротив. – …Мариам.
Та ответила улыбкой. Улыбка была исполнена надежды получить эту работу.
– Ну тогда, может, Лена мне пока расскажет? – Меня душил гнев.
Наташа сжала зубы. Но на провокацию не поддалась. Или в самом деле не знала, что Лену только что арестовали?
– Мариам, вы дадите нам пять минут? – Наташа уже вставала со стула.
Мариам просияла в ответ:
– Никаких проблем!
Бодрость и исполнительность говорили, что Мариам – недавняя кадетка полицейской академии. В ее глазах я заметила тревогу: пришла на первое в жизни интервью, а тут какое-то осиное гнездо. О, девочка, еще какое! Поверь.
Наташа чуть не толкнула меня в комнату, где обычно пили кофе.
– Почему вы мне ничего не сказали? – ринулась я сразу в атаку.
– Потому что к твоим служебным обязанностям это не относится.
– По-твоему, то, что Грета была последней, кто говорил с Кетеван перед ее смертью, не значит ничего?! И что ровно перед допросом Грета – упс! – тоже мертва! А кролик и зоокамера пропали – это ничего не значит?!
– Нет, – спокойно сказала за моей спиной Оксана.
Я вздрогнула, обернулась.
– Не всякая видимая цепь фактов связана причинно-следственными связями.
Я потеряла дар речи. Глядела на Оксану, не узнавая.
– Знаешь, я думала, меня уже не удивить. Но у тебя получилось, – наконец сказала я Оксане.
– Ты делаешь ошибку за ошибкой, – вступила Наташа. Оксана встала рядом с ней. – Я ведь тебя предупреждала. Первый раз тебя выгородила Лена…
– Лена! – яростно выплюнула я.
– Ей не следовало этого делать.
– Чего? Врать мне? Скрывать от меня факты?
Наташа была спокойна, как скала:
– Позволять своим дружеским чувствам мешать профессиональной оценке.
– Дружеским?! Она мне – друг?
В карих глазах Наташи мелькнуло сочувствие.
– Ты плохо выглядишь, – произнесла она и вышла из отдела.
– Вы меня не слышите! – взвилась я. – Где Лена? – Голос мой сорвался. Жалкий визг.
– Ариадна, – терпеливо начала Оксана, – тебе необходимо отдохнуть. Позаботиться о себе.
– А! Кажется, теперь понимаю. Ты не хотела, чтобы я знала о том, что эти два дела связаны. Конечно. Тебе же не все равно, как на это посмотрит министр юстиции. Тебе же хочется повыше. А меня можно и слить.