зводству велосипедов… И кто знал, что кролик мог быть болен?
Санатории для животных раньше называли приютами. Переименовали их лет двадцать назад – слово «приют» волочило за собой слишком много печальных ассоциаций. Санаторий – правильнее. Пересыльный пункт перед возвращением в естественную среду обитания или передачи в опеку.
Мимо летели пустынные поля, нагие деревья. Мне даже показалось, где-то мелькали клоки старого снега. Может, это были просто лужицы, полные солнечного света. А может, и вправду снег – весна за городом наступает позднее. Но здесь, в вагоне, пекло невыносимо. За стеклом я была, как огурец в теплице. Да еще этот костюм!
Когда я стащила шлем с потной головы и стянула чмокающий комбинезон, тело сразу стало легким. Лесок, хоть и голый, защищал меня от чужих глаз. Я аккуратно свернула костюм: пригодится на обратную дорогу. Спрятала под заметным, покосившимся влево кустом и пошла к строениям, что едва виднелись за деревьями. Под ногами проваливалась и скользила влажная земля, покрытая прошлогодними листьями. Я прикидывала, как бы так построить разговор, чтобы мне рассказали все, но не попросили показать полицейское удостоверение.
Вышла на опушку. Теперь санаторий просматривался целиком. Невысокое, как бы распластанное экоздание. За ним – обширные поля для выгула постояльцев. Забор был нужен лишь для внутренней безопасности животных – чтобы один постоялец не съел другого. Лохматая женщина в комбинезоне разбрасывала на поле семена.
– Здравствуйте! – крикнула я. И тут же закрыла лицо ладонями: – Ой! А где дезинфектор?
Потому что обернувшаяся женщина оказалась мужчиной. Который тут же залился краской. Понятно почему: он нарушал правила. Радостно подставлял лицо солнцу и ветру. Наслаждался свободой движений, а не жарился в костюме химзащиты.
– Мне Вика разрешила, – заблеял он, как маленький мальчик. – Вика!
Откуда-то появилась – теперь уже несомненно – женщина: в таком же синем рабочем комбинезоне, такая же обветренная от долгих часов работы на свежем воздухе. Прищурилась на меня.
– Я Коле разрешила, – подтвердила она. – Коль, ты отойди только подальше. Чтобы она подойти смогла.
Коля побрел к дальней ограде, вытаскивая из неуступчивой грязи свои резиновые сапоги. Он, как и звери, пасся на воле. Перед возвращением в опеку. А вдруг Вика выберет для него волю и природу? Я уже ничего не понимаю про отношения мужчин и женщин…
Я приблизилась. Вике на вид можно было дать… не знаю сколько. У глаз, у носа пролегли морщины, наведенные солнцем и привычкой часто улыбаться. Волосы были жесткие, Вика явно не мудрила с ними, мыла обычным мылом. Голубые глаза ярко светились на загорелом лице. Спокойные и – как бы сказать – понимающие. Вон, Колю своего пастись выпустила, не стала заедать правилами… Похоже, хорошая женщина. Я подавила искушение во всем ей сознаться.
Главное, следить за собственным голосом. Телефон сильно его искажает, но мне совсем некстати, если Вика вспомнит, что я ей звонила. По поводу кролика.
– У меня кролик пропал. – Я старалась говорить тоном выше обычного.
Она молча смотрела на меня.
– Он у вас перед этим жил.
Вика оперлась на лопату.
– Я в полицию обратилась. В биологическую безопасность. Но сами понимаете. Говорят: убежал. Я уже смирилась. Раз не вернулся и труп не нашли, значит, ему хорошо там, где он сейчас. Иначе нашли бы, верно?
Коля внимательно поглядывал на нас. Здесь, надо понимать, не очень-то жалуют людей, которые что-то высматривают, выспрашивают. Или мне теперь все кажутся подозрительными? Есть же и простые объяснения. Просто Коля боится, что его взгреют за появление без костюма, – успокоила я себя, – и Вике тоже попадет. Вон он как ловко ее сдал. В первую же секунду. Теперь ему совестно.
– Труп и вороны сожрать могли. И лисы, – наконец сказала Вика.
– Я сама из Москвы, – некстати вставила я.
– В Москве много лесопарковых зон. Может, жив-здоров и процветает. Кролики вообще очень адаптивные.
Мы обе знали, что кролика бы нашли – по чипу – живого или мертвого. Но я кивнула. А глаза Вики говорили: тебе что на самом деле надо?
Я вздохнула:
– Извините.
– Да пожалуйста. К поезду лучше вон той тропинкой. Так короче, – махнула она.
«Выпроваживает», – поняла я. Я даже не могла спросить: вы кролику все прививки сделали? Вы точно проверили? Он здоровый был? С чего бы Грета менингитом заболела? Не от него ли заразилась? Хорошие вопросы. Обоснованные. Но увы. Я больше не полиция. Я – никто. Надо держаться роли обычной хозяйки кролика.
– Понимаете, мне стало интересно. Кто он?
– Кто?
– Кролик. У него ведь есть судьба. Личность. Прошлое. Почему он к вам попал? Он был несчастным?
Много ли проходит кроликов через санаторий?
Вика уставилась на меня, как баран на новые ворота.
– Мне так будет легче справиться с травмой утраты. Мой психотерапевт посоветовала, – плела я на ходу. – Увидеть в нем самостоятельную личность. Со своими решениями, своей волей и правом решать за себя. Тогда я смогу это принять и отпустить.
Не знаю, что Вика подумала. Вероятно, что все городские – истерички, делать им нечего. Но положила лопату на землю, отряхнула руки.
– У вас его карточка с собой?
– Карточка? Ой, я и не подумала, что надо захватить.
– Ладно, идемте в контору. Разберемся. Коль! – крикнула она. – Возвращайся. Мы уходим.
Коля потрусил обратно.
Вика потянула дверь. После весеннего простора и свежести воздух внутри показался затхловатым. Вика включила компьютер.
– Пить хотите?
– От воды не откажусь.
Протянула мне стакан, показала на кран в углу.
Я заметила, что она все делала левой рукой.
Вика заметила взгляд. Улыбнулась.
– Вы левша? – спросила я, демонстрируя дружелюбный интерес.
– Вынужденная. Лет пятнадцать уже.
Я глянула на ее правую руку. Рука как рука.
– Пальцы плохо сгибаются. Лиса прокусила ладонь. Мне лень потом было упражнения делать, восстанавливать подвижность, вот и прохлопала.
– Тяжело, наверное, привыкать было?
– Да нет, быстро приноровилась. Правая-то все же работает. Копать там, корм задавать, мыть – никаких проблем. Уже и не замечаю. Левой только точную работу делаю. Прививки колю левой. Чипирую левой… Когда кролика взяли? Какого числа?
– Не помню, – улыбнулась я. Но сообразила, где узнать: – Придется у дочки в фейслуке посмотреть.
Хлопнула себя по карману:
– Ох, телефон забыла. Вот курица.
– Да не проблема. – Вика уступила мне место перед компьютером. – Зайдите отсюда.
Я нашла в фейслуке профиль Туяры.
– Красивая, – заметила Вика.
Я удивленно глянула. Она пояснила:
– Дочка ваша. Какая взрослая, никогда не подумала бы, что…
– А она считает себя страшной. Подростки!
И задницей оттеснила Вику. Еще не хватало, чтобы та увидела, что мам у Туяры многовато. И что меня на фотках в ее фейслуке нет совсем.
Я листала фейслук Туяры. Вот, нашла. Туяра держала кролика на руках. «Он приехал!!!» Куча восклицательных знаков и эмодзи. «Мой Ангел!!!» Я открыла снимок в отдельном окне, предусмотрительно закрыв сам фейслук.
– Вот. Двадцать шестого марта.
Вика глянула и тут же отвернулась:
– Не наш.
– В смысле? – опешила я. Кролик взят из этого санатория, это я помнила точно. Так значилось в его карточке.
Вика подняла левую руку, постучала указательным пальцем по уху кролика.
– Видите, у этого кролика клеймо на правом ухе. И чип, значит, тоже здесь. А я всех наших татуирую и чипирую левой рукой. Мне слева заходить сподручнее.
Я одеревенела. Пялилась на кролика, на Туяру, на кролика, на Туяру.
– Вы что, не помните, из какого санатория его забирали? – удивилась Вика.
– Это не я забирала, – выдавила я.
Вспомнила первый разговор с Томми. «Я впервые держал в руках животное». Кролика забрал из санатория Томми. Здорового и привитого. С татуировкой и с чипом – в левом ухе.
А домой приехал другой кролик. С клеймом и с чипом в правом ухе. И чип пропал с радара – в доме у Греты.
– Ну дочку спросите.
– Ага, – только и сумела выдавить я.
– Вы нормально себя чувствуете?
Я кивнула.
– Пойду. – Собственный голос я слышала, как из мешка; забыла, что надо пищать. – На поезд не хочется опоздать.
– Сейчас с этими пулями так удобно! Минут десять – и ты в Москве.
– Двенадцать, – просипела я. – Поезд идет двенадцать минут.
Я шла по Цветному. День был солнечный. Прохожих против обыкновения мало. Велосипедисток почти нет. Все сидят по домам, смотрят парад. Празднуют Большой Поворот, не нарушая инфекционный протокол. Странно было видеть эту часть Москвы, обычно такую оживленную, совсем пустой. От голых деревьев на дорожки бульвара падали ломкие тени. А я сейчас ненавидела и солнце, и тепло. Хоть бы дождь! Хоть бы наползли облака. Я кипела в своем костюме. Шум собственного дыхания действовал на нервы. У меня было ощущение, что даже в ступнях-бахилах хлюпает от пота. Боже, как мужчины это выносят! От жары и духоты я была в полуобмороке. Но почти радовалась этому. Факты, добытые мною, не больно хотелось осмысливать ясным рассудком. Томми поехал за одним кроликом. Домой привез другого. Потом Грета умерла, кролик пропал, а у Греты предварительный анализ показал вирус, подобный менингиту. Которым можно заразиться от кролика.
«Но можно и не заразиться, – шепнул голосок сомнения. – Можно ведь умереть и от любви. Или просто от боли».
Вот он, дом Диляры. Она – моя последняя надежда. На то, что удастся что-то узнать о кролике. А заодно – и о Томми.
Земля в садике была взрыхлена – очевидно, здесь недавно посеяли газонные травы и цветы. Рановато – самое начало апреля! По мерзлой разрытой земле прыгали черно-белые сороки. Две крупные серые вороны наблюдали за ними.
Я стояла, не решаясь позвонить в дверь. Рассматривала окна без занавесок со стороны крыльца. На подоконнике за чисто вымытыми стеклами виднелись пластилиновые фигурки, явно вылепленные детскими руками.