Сюда же отнесём установку на неспособность отстаивать свои интересы, поскольку в этом случае ты станешь «плохим», «невежливым», «люди от тебя отвернутся».
Ещё одна пара взаимоисключающих установок: «будь лучшим» и «не высовывайся». То есть лучшим мне разрешалось быть внутри строго отведённых рамок. На уроках, на олимпиадах, в каких-нибудь «правильных» кружках. Мама всегда хотела, что-
31
бы я умел играть на каком-нибудь инструменте. Хороший слух и отличное чувство ритма. Когда лет в 14 я сказал, что хочу научиться играть на барабанах, стать ударником, она была в шоке. Потому что правильный мальчик играет на фортепиано, скрипке, на худой конец на аккордеоне или гитаре. Но не по барабанам лупит, как обдолбанный наркоман!!!
Вне рамок работала установка «не высовывайся». Когда я попал в молодёжный парламент, родителями это было воспринято негативно. Это не то, чем занимается хороший, скромный, трудолюбивый мальчик. О том, что это неплохая площадка для политической карьеры, родители даже не думали. Они были очень далеки от карьерных мыслей. И не поощряли их у меня. Старательный труд на обычной работе, исполнительное поведение — это хорошо. А всякие там парламенты — это «высовываться» и плохо.
Эти установки полностью вписываются в паттерн женской конформности, которая описана в книге «Ненастоящий мужчина» (глава «Чем мужчина отличается от женщины»).
Может показаться, что навязанная скромность входит в противоречие с амбициозностью. Это не так. Просто были дела, в которых нужно было вести себя амбициозно, а во всех других ситуациях необходимо было быть скромным. Это всё те же рамки, о которых я писал выше.
Быть лучшим во всём. Абсолютно во всём (вернее, во всём, что считается правильным). Если где-то не дотянул — значит, растяпа, позор. Склонности, таланты не учитывались.
И опять противоречие — быть лучшим и быть скромным. То есть иметь высоченную цену, а думать, что стоишь ломаный грош. Обычная советская фальшь и пропаганда.
Панически бояться конфликтов. Во всех (или почти во всех) конфликтах, по мнению родителей, был виноват я, даже если они начались не по моей вине. К хорошему мальчику ни у кого не может быть претензий. О том, что есть завистники, психопаты, просто быдло, мне не говорили. Наоборот, мне внушали, что все
32
вокруг — разумные, гуманные, воспитанные люди, и без причины с моей стороны со мной никто враждовать и конфликтовать не станет.
Подчиняться. Родители абсолютно не закладывали в меня лидерских качеств. Наоборот, они воспитывали послушного и исполнительного подчинённого. Вернее, скажу так. Они сами никогда (при советской власти и некоторое время после неё) не были на руководящих постах и потому просто не могли вложить в меня ничего лидерского. Они не умели руководить. Даже когда папа стал управлять предприятием, он всё равно был хорошим исполнительным директором, приказчиком, но не стратегом бизнеса. Это никогда не было его стихией. Он занялся бизнесом не потому, что имел талант к руководству, а потому, что это приносило больший доход, чем работа обычным сотрудником на заводе.
Зато родители были хорошими, честными исполнителями, что воспитывали и во мне. Лидерские черты я добирал в других местах, и по большей части гораздо позже.
Любой мой прокол был трагедией. Если я получил в школе тройку, где-то нашкодил или сделал ещё что-то осуждаемое, то это была трагедия для мамы. Она сразу начинала приводить ужасные примеры: вот этот тоже начинал с троек, а потом спился. Этот тоже в школе так же поступал, а потом сел на десять лет. И ты сопьёшься, сядешь. От мамы трагедия передавалась папе, из-за чего влетало и от него. В то же время моих сверстников, которые в повседневной жизни вели себя более хулиганисто, менее правильно, за такое не то что не наказывали — даже не замечали. Ну подумаешь, тройку получил! Не двойку же! Подумаешь, к завучу отвели. Все дети проказничают. Я уже писал о подобном в главе «Кузнецы моего счастья», описывая воспитание моей мамы. На идеально чистой скатерти в глаза бросается даже самое маленькое пятнышко, тогда как на половой тряпке не заметны даже следы от грязных кирзачей. Сейчас, анализируя это, я понимаю, что ни в коем случае человеку нельзя быть кристально чистым, идеально порядочным, абсолютно хорошим. Любой твой прокол радикаль-
33
но контрастирует с твоей обычной святостью. А если на тебе, белоснежном, будет немного пятнышек, то новые пятнышки будут не так видны. Скорее всего, их вообще не заметят.
Кроме того, к тотально хорошему человеку окружающие предъявляют необыкновенно высокие ожидания, неоправданно завышенные требования. И если эти ожидания не оправдываются хоть на один миллиграмм, то следует массовое разочарование и порицание этого человека. Если ты ведёшь себя, как святой, то прямо сейчас давай нам тут воскрешай мёртвых — Васю в пьяной драке убили. Преврати воду в вино, а то у нас похмелье. Накорми нас всех пятью горбушками хлеба и двумй' хвостами от таранки. А то нас за дебоши и прогулы уволили с работы и нам жрать нечего. И не забудь ещё оставить нам свою последнюю рубашку. И ключи от квартиры. Что, не можешь? Не будешь? Ах ты мразь! Вот гнида, а?! Люди просто садятся тебе на шею, парзитируют на твоей порядочности. Они считают, что раз ты такой альтруист, ты обязан навсегда забыть о своих целях и интересах и жить только чужими. В народе это выражается поговоркой «Отдай жену дяде, а сам иди к б...». А если ты в какой-то момент поймёшь, что тебе плотно сели на шею и держат за лоха, то избавиться от ига будет очень-очень проблематично. Потому что ты уже зарекомендовал себя как безотказный донор. И твоё запоздалое «нет» будет, словно термоядерный взрыв на фоне миллионов твоих же «да». Ты станешь первым врагом для тех, кто питался с тебя. Вместо благодарности за свою многолетнюю «хорошесть» ты получишь вражду за терминальное «нет». И запомнят тебя как человека, который подвёл, кинул, обломил.
Поэтому лучше просто не начинать быть для всех хорошим и приятным. Правда, это я понял, уже будучи взрослым. А до этого набил себе пять корзин шишек на своей «хорошести». Особенно много вреда мне нанесла эта установка в отношениях с женщинами в юности. Вред был ещё сильнее за счёт того, что установка на «хорошесть» и необходимость всем угодить потенцировалась особым воспитанием в отношении самих женщин. Но об этом мы поговорим в отдельной главе.
34
Гиперответственность и стремление всё держать под контролем. Одна из черт, которая потрепала мне (и окружающим) немало нервов. Как я уже писал, мне усиленно внушали, что всё зависит только от меня. Не от суммы факторов, где в том числе есть и мой личный вклад, а лично, целиком и полностью от меня. Никаких форс-мажоров, никаких явлений, происходящих не по нашей воле. А если что-то сорвалось, не получилось, то значит, лично ты виноват, не дотянул, не доделал. В общем, ты провалил задание.
Таким образом, я изо всех сил старался держать под контролем вещи и события, даже те, которые не зависят от нас. А все неудачи, произошедшие даже по объективным причинам, принимал на свой счёт. Результат закономерен. Патологическое самокопание, депрессии после любой неудачи, самообвинения в некомпетентности, глупости, неудачливости. Даже если на 5 побед приходилось одно поражение, оно перечёркивало все победы. Начиналось самокопание, завиновачивание самого себя. Самооценка и вера в собственные силы падали в пол. Маленькие проблемы и неурядицы тут же приобретали вселенский размах. И если кто-то оказывался рядом, я начинал сливать ему концентрированную чернуху, в которую превращались самокопание и самообвинения. Разумеется, человеку быстро надоедало, и он отстранялся от меня, что ещё больше усиливало тревогу.
Я расстраивался из-за каждой неудачи, обвинял и накручивая себя, убеждал себя, что я неудачник и у меня ничего не получится.
Подобные нервозные попытки удержать всё-всё под своим контролем и на всё повлиять, заложенные родителями, преследовали меня лет до 20. Например, учась в университете, в случае малейшей неудачи я начинал выносить мозг другу и одногруппнику Дмитрию Тюрину или другому другу — Сергею Борисову. Получал закономерный «посыл куда подальше». Причём искоренить эту чепуху оказалось весьма непросто. Вернее, она была искоренена сама под влиянием множества негативных событий, которые происходили со мной и на которые я не мог повлиять. Эти события просто сломали через колено родительский патологическо-
улучшательский стереотип и заставили меня по-другому смотреть на вещи. И только потом, ближе к 30 годам, я смог сформулировать свои ошибки и систематизировать для себя оптимальный вариант мышления и поведения в отношении патологического контроля, самоконтроля и гиперответственности.
Педантизм во внешнем виде и манерах. Выглядеть прилизанным, упакованным, идеально причёсанным, словно манекен или метросексуал. То есть, опять же, выглядеть так, чтобы быть максимально хорошим для неопределённого круга людей, которые могут тебя увидеть. То же самое в речи. Говорить только литературно, книжными фразами. Ни в коем случае не допускать грубых или просторечных слов, резких оборотов, безапелляционных высказываний. Даже в споре. Даже в риторических целях.
На самом деле всё это выглядит настолько фальшиво и натужно, что вызывает рвотный рефлекс. Когда человек ведёт себя, как пластмассовая кукла для модного пиджака, это может вызвать разве что смех. То же самое касается изысканной книжной речи. Это может быть применено в комедии с целью создания комизма, но никак не в обычной жизни, где фигурируют живые люди. А если ты хочешь, чтобы твои слова цепляли и застревали в мозгах, то речь должна быть живая, народная (в хорошем смысле слова), острая, яркая, образная. Без фанатизма, конечно. Пушить матом, ругать всех и вся или гнать чернуху — тоже не есть хорошо. Но правильными книжными конструкциями и мягкими высказываниями можно разве что вызвать зевоту у слушателей.