На излете оттепели была в некоторой степени демократизирована система взыскания алиментов. Известно, что в начале 1950-х годов за их неуплату согласно постановлению Пленума Верховного Суда СССР от 4 августа 1950 года «О судебной практике по делам о взыскании средств на содержание детей» следовало наказание в виде «исправительно-трудовых работ» (Сборник действующих постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1958: 155). В 1963 году эту формулировку Пленум Верховного Суда заменил на «исправительные работы без лишения свободы» (Бюллетень Верховного Суда СССР 1963: 20).
В новом же Кодексе законов о браке и семье, принятом в конце 1960-х годов под воздействием изменений в структуре гендерных отношений в СССР, появилась специальная статья: «Права и обязанности детей, родившихся от лиц, не состоявших в браке, при установлении отцовства». В ней говорилось: «При установлении отцовства в порядке, предусмотренном статьями 47 и 48 настоящего Кодекса, дети имеют те же права и обязанности по отношению к родителям и их родственникам, что и дети, родившиеся от лиц, состоявших в браке между собой» (Кодекс о браке и семье РСФСР 1969). Это положение в определенной мере было направлено на выправление асимметрии в советском родительстве. Оно не только повышало социальный статус незаконнорожденных детей, но и давало мужчине шанс на исполнение обязанностей отца и в случае незарегистрированного брака. Правда, пока все это происходило лишь в правовом поле.
ГЛАВА 5«Испытание верности»: механизм развода и казусы адюльтера
До прихода большевиков к власти развод в России осуществлялся только по разрешению Священного синода. Это положение не соответствовало городской сексуальной морали конца XIX – начала ХХ века и порождало множество проблем. Первые декреты советского правительства разрешили важные коллизии частной жизни россиян. Уже 16 декабря 1917 года был принят декрет СНК «О расторжении брака». Развод в новом государстве изымался из ведения церкви, проводился через суд по заявлению одного супруга или обоих и через загсы – по обоюдной просьбе. Первый советский брачно-семейный Кодекс 1918 года зафиксировал гражданский характер развода. Это прогрессивное положение внесло тем не менее сумбур в брачное поведение части горожан. Число разводов стало стремительно увеличиваться. С 1920 по 1925 год в Ленинграде, например, их количество возросло в четыре раза. В первую очередь правом свободного расторжения брака пользовались молодые люди. Более трети молодоженов не проживали вместе и трех месяцев. Более 70 % разводов совершалось по инициативе мужчин, немногим более 20 % – по требованию родителей, 7,5 % – по обоюдному желанию супругов и лишь около 2 % по настоянию женщины (Кетлинская, Слепков 1929: 101). Еще больший сумбур в брачно-семейные отношения внесли положения Кодекса о браке и семье, принятого в 1926 году. В Кодексе зарегистрированные браки приравнивались к незарегистрированным, фактическим, и процедура развода приобретала довольно странный характер. Кроме того, указывалось, что брак может быть прекращен как по обоюдному согласию супругов, так и по одностороннему желанию кого-либо из них. Расторгнуть брак в 1920–1930-х годах в СССР было не только просто, но и очень дешево. За просроченный паспорт в начале 1930-х годов граждане платили штраф 50 рублей, а за развод – всего 6. Это породило практику фиктивных расторжений брака. Например, женщины «разводились», чтобы меньше платить за ребенка в детском саду и школе.
Однако не следует считать, что свобода сексуальных связей и стремление к расторжению брачных союзов стали нормой для всех горожан СССР. Повседневная жизнь довольно инертна, а интимные отношения и семейные устои менялись не так быстро, как хотелось первым большевистским реформаторам. А уже в 1936 году сталинское руководство, стремясь к установлению контроля над сферой частной жизни, повело борьбу с сумбуром в брачно-семейном законодательстве. Постановление ЦИК и СНК СССР от 27 июня 1936 года «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и некоторых изменениях в законодательстве о браке и семье» коснулось и процедуры разводов. Для их осуществления требовался уже вызов в загс обоих разводящихся. Во введенных незадолго до 1936 года общегражданских паспортах ставилась отметка о разводе. Людей, слишком часто расторгающих семейные узы, власти решили дисциплинировать и «рублем». За первый развод необходимо было заплатить 50 рублей, за второй – 150, а за третий – уже 300. «До сих пор брак у нас расторгался крайне легко… – утверждал в 1936 году помощник генерального прокурора СССР по судебно-бытовому сектору А.А. Сольц, – теперь настала пора затруднить развод» (цит. по: Максимова 2004: 87).
Наиболее ярко черты сталинизма с его мифом о «большой семье» проявились в Указе Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 года. Он довершил превращение развода в полностью публичную процедуру. В документе, в частности, указывалось: «23. Установить, что развод проводится публично через суд. По просьбе супругов дело о разводе может в необходимых случаях слушаться в закрытом судебном заседании; 24. Для возбуждения судебного производства о расторжении брака установить обязательное соблюдение следующих требований: <…> а) подача в народный суд заявления о желании расторгнуть брак с указанием мотивов развода, а также фамилии, имени, отчества, года рождения и местожительства другого супруга; при подаче заявления о расторжении брака взыскивается 100 рублей; б) вызов в суд супруга для ознакомления его с заявлением о разводе, поданным другим супругом, и для предварительного выяснения мотивов развода, а также для установления свидетелей, подлежащих вызову на судебное разбирательство; в) публикация в местной газете объявления о возбуждении судебного производства о разводе…» (Ведомости Верховного Совета СССР 1944: 24). Подоплекой этих мер было, по мнению А.Г. Харчева, крупнейшего советского исследователя проблем семьи, желание «затруднить развод и воспитать у людей более серьезное отношение к самому акту заключения брака» (Харчев 1964: 168). Указ 1944 года, безусловно, сужавший сферу приватности, создавал и реальные механизмы контроля над этой сферой.
Несмотря на всеобъемлющий процесс десталинизации, нормативные суждения власти по поводу расторжения брака не менялись в течение всего периода хрущевских реформ. В городских газетах печатались объявления о разводах. Выглядели они следующим образом: «Иванов Александр Семенович, проживающий пр. Чернышевского, 13, кв. 49, возбуждает дело о разводе с Ивановой Валентиной Дмитриевной, проживающей ул. Фурманова, 34, кв. 3. Дело подлежит рассмотрению в нарсуде 6-го участка Дзержинского района» (Вечерний Ленинград 1958). В Ленинграде, например, такие тексты публиковала газета «Вечерний Ленинград», традиционно считавшаяся более демократичной и менее официозной, нежели «Ленинградская правда». Чтение объявлений о разводе для многих горожан становилось своеобразным видом досуга. Практика публичной презентации предстоящего развода порождала многочисленные шутки и в обывательской среде, и в официальной печати. В 1958 году, например, журнал «Крокодил» поместил изошутку художника Э. Змойро, герой которой с гордостью заявлял: «За этот год я третий раз выступил в газете. <…> С заявлением о разводе» (Крокодил 1958: 15).
В то же время за годы оттепели в общественном сознании произошли серьезные изменения. О необходимости упростить процедуру развода стали говорить юристы-профессионалы. Встречались и мнения о том, что в период построения коммунизма в СССР «судебная форма развода представляет собой не совместимое с социалистическим строем вмешательство в личную свободу граждан», которая в реальности не способствует укреплению семьи (подробнее см.: Свердлов 1964: 40).
С конца 1950-х годов проблемы семьи стала активно изучать возрождающаяся советская социология. Особую ценность представляли опросы Института общественного мнения при газете «Комсомольская правда». Социологи выяснили, что ярыми поклонниками сугубо судебного развода были всего лишь 1,8 % всех опрошенных мужчин и 2 % женщин. 12 % мужчин и примерно столько же женщин считали возможным усложнить процесс расторжения брака, а может быть, и вовсе запретить разводы (Грушин 2001: 304). Одновременно 40,4 % респондентов-мужчин и 39,6 % женщин полагали, что советская система расторжения брака нуждается в коррекции. Представители обоих полов видели необходимость в изменении системы оплаты развода, вплоть до полной ее отмены. Наибольшее раздражение у людей вызывали нарочитая публичность бракоразводных процессов, в частности размещение объявлений в газете, а также обязательность развода в судах, как правило, открытых, где заслушивались свидетели и велось обсуждение частной жизни разводящихся. Правда, нарративные источники свидетельствуют, что при желании всех этих сложностей можно было избежать. Известный юморист А.М. Арканов вспоминал о своем разводе со звездой эстрады 1960-х годов М.В. Кристалинской: «Тогда нужно было по суду разводиться, но мы с ней на бракоразводном процессе не были. У меня был знакомый старичок-адвокат, частник, который сказал: „Сделаю все без вас“, за какие-то деньги. И тогда мы подали объявление в газету, состоялся суд без нас» (Гиммерверт 1999: 256). Но у основной массы граждан СССР таких привилегий, конечно, не было.
Опросы начала 1960-х годов выявили и представления советских людей о причинах распада семей. Так, существовал целый ряд «пережитков прошлого», мешающих прочной семейной жизни. К их числу и разработчики анкет, и респонденты относили мещанство, которое трактовалось как смесь стяжательства, отрыва от общественной жизни, индивидуализма и паразитизма, погони за модой, ханжества и соглашательства. 37,8 % (40,0 % мужчин и 32,6 % женщин) респондентов полагали, что именно оно ведет к разводу. По-видимому, такая формулировка была удобна и для мужчин и для женщин и для самого общества, не готового рассматривать семью не только как социальный, но и как сексуальный альянс. Люди 1960-х годов были склонны объяснять распад семьи угасанием в женщине после вступления в брак некоего «общественного начала», а также меркантилизацией брачных отношений. «Часто в женатом человеке, – писала одна из респонденток, – просыпается дух „благоустройства“ в плохом смысле этого слова, граничащий с накопительством. Обычно это происходит с женщинами.