Так значит ли это, что тот, кто навесил на меня ярлык, навесил его на самого себя и с этим живет – с самыми узкими и поверхностными представлениями о самом себе?
Мне все больше кажется, что так и есть.
Глава втораяВзрослые дети, пропавшие без вести
Или творение, сшитое из радости и боли, живое, дышащее, самобытное, ставшее частью этой книги, похожее на пьесу «Две ночи, три судьбы и призрак».
Мне захотелось создать нечто новое, чего я ранее не создавал. Мне было необходимо показать своему читателю то, чего я не мог долгое время объяснить даже самому себе. Возможно, он сумеет понять для себя что-то важное.
Ночь первая
Действующие лица:
Ученик.
Учитель.
Любовница.
Аида.
Призрак.
Отель. Звездная ночь. За открытым окном – шумный проспект. На заправленной постели лежат влюбленные – ученик и любовница. Учитель смотрит в окно на звезды. На подоконнике сидит призрак. Это светловолосая, голубоглазая женщина. Ее не интересуют ни проезжающие автомобили, ни прохожие, ни звезды, у нее отрешенный, отсутствующий вид. Она бела, как скульптура из мрамора, она неживая.
Призрака видит учитель.
Учитель.
Он – ученик. Он поглощен идеей, что вечная молодость скрывается в вечном учении, в создании собственного смысла, в поисках любви и сладких морях влюбленностей.
Любовница.
Мне завтра не нужно на работу.
Ученик.
На месте, где пепел сожженного Содома был втоптан в землю ногой кары, потоплен в почве дождевой водой, могли прекрасными розами расцвести чистота, высокая нравственность, доброта и глубокая вера. И сохраниться по сей день.
Учитель.
Могли.
Любовница.
Я много выпила шампанского. Но не опьянела.
Ученик.
На месте, где изнасиловали дочь Иакова, которой было не больше тринадцати лет, во имя справедливости пролились реки крови всего мужского рода сихемцев, и в этих багровых реках могло быть потоплено насилие.
И не восстать могло оно из рек по сей день.
Учитель.
Могло. Но ты забыл добавить, что на месте высохших рек могли и прорасти первые зерна мести.
Любовница.
Сегодня было много эмоций, мы целовались на подоконнике, я смотрела в твои глаза.
Ученик.
На месте, где Иосиф простил своих братьев, которые продали его измаильтянам в Египет, могло родиться прощение.
И сохраниться по сей день.
Учитель.
Могло. Ты забыл добавить, что на этом месте могло родиться и раскаяние.
Любовница.
Я люблю целоваться с тобой.
Ученик.
Открыв Ветхий Завет, я выносил для себя зерно за зерном, что кровью порой очищали беззвездное ночное небо преступлений, смертью очищали душу от греха и огненным дождем отмывали тело от порока. И был силен (а самое главное – жив) тот, кто уверовал в Него, слушал Его, слушался и доносил услышанное до людей. Самые очевидные примеры: Ной, Иосиф, Израиль.
Он топил людей, Он сжигал людей, удалось ли Ему потопить и сжечь порок, вынуть его из человеческой души?
Учитель.
Удалось?
Ты мог бы задуматься, почему, следуя собственным убеждениям, что идеальна лишь смерть, а все живое не идеально, если Его воспринимать, как живое, которое видели, ощущали, слышали, даже в виде Духа, а не тела – почему ты не перестаешь искать идеальность, не находя ее там?
Это противоречие самому себе, если воспринимать Его как форму жизни. Ты полон сомнений.
Ученик поцеловал любовницу в губы, посмотрел в ее черные, как смола, глаза, а затем закрыл глаза и поцеловал снова.
Любовница.
Я знала, что ты поцелуешь меня сегодня в губы вместо приветствия. Я знала это, как знаю, что сейчас ночь, но нам не уснуть.
До этого дня бессонница была привычной для меня, а сейчас она – особенная.
Ученик.
Правды нет. Есть символ. Есть сердце, которое вынимается из любого творения, созданного человеком, созданного природой, созданного тем, в кого искренне верят.
Искать правду было ошибкой, потому что вырванное сердце, внутри которого скрывается символ, – честнее правды и тверже истины.
Даже опыт (а опыт есть результат действия), и тот – творение человека, опыт – это самый очевидный пример вынесенного урока, вырванного сердца и скрытого в нем символа.
Учитель.
Он увидел, что правда имеет столько оттенков, сколько не имеет радуга после дождя. Увиденное посеяло в его сердце тревогу, он пытается изобрести себя заново. Он понял, что на правду нельзя опереться, она оказалась для него слишком шаткой.
Ему важно на что-то опереться.
Любовница.
Сегодня у Аничкова моста мои руки дрожали, мои ноги дрожали, но я шла тебе навстречу.
Ученик.
Я понял для себя, что есть вещи гораздо опаснее похоти, разврата и атеизма. Например, двойные стандарты, убеждения во благо себе: «Я верую в правду во имя великой лжи, прежде всего самому себе».
Учитель.
Тебя тревожат двойные стандарты. Тревожит ли тебя атеизм?
Любовница.
Когда я шла к тебе, меня остановил молодой человек и сказал: «Почему она такая хмурая и не улыбается?» Я улыбнулась. Он меня немного подбодрил.
Ученик.
Я видел людей, которые борются за правду, выплескивают правду в лицо, как стакан с серной кислотой, истязая человека, доставляя ему страдания, наслаждаясь этими страданиями. Серная кислота разрушает ткани при соприкосновении с кожей, правда, поданная в таком виде, разрушает представления человека о самом себе; но разве правда есть разрушение? разве правдой наказывают? Разве не должен человек сам себя разрушить через ложь, дойдя до самого предела лжи, чтобы в итоге начать создавать себя заново? Создать собственную правду, истину, смысл, которые сделают его сильнее? Я верю в то, что правда не может быть наказанием, местью, правда – это холодная, бездушная проститутка, которую имеют так, как посчитают нужным, заплатив свою цену.
Учитель.
Он увидел вещи такими, какими не готов был их увидеть. Он пытается вглядеться в то, на что не готов еще смотреть. Насколько сильно он ее превозносил, будучи влюбленным в ее силу, настолько же он ее и обесценил, будучи не готовым принять ее такой, какая она есть.
Любовница.
Когда ты поцеловал меня в губы, я телом ощутила твою дрожь. Ты дрожал так, будто стоял нагим на мосту посреди зимы, лютых морозов и падающих хлопьев снега. В этот день было очень тепло. Ты привез с собой солнце и дрожь.
Ученик.
Есть люди, которые считают себя честными, порядочными, но при этом обсуждают других за их спинами. Это та порядочность, которая покупается по дешевке и ведет в пекло сомнений, через раскаленные угли надуманного самомнения, не подкрепленного никакими действиями/заслугами/преодолениями самого себя. Это путь в пекло через разрушение самого себя, через противоречие самому себе. Даже тот, кто рубит правду, как палач отсекает голову на гильотине, уничтожая другого, в конечном итоге сам себя разрушит, если будет ее рубить с наслаждением (для палача его работа – дело обыденное, а если он это делает с наслаждением, то чем палач лучше того, кто своим преступлением выбрал смерть вместо жизни?), смакуя собственное превосходство над другим, скрывая за этой правдой гнилую личину, которая строится на подлости, на изворотливости, на вылепливании истины так, как удобно самому себе, ради личной выгоды. Я заметил, что такие люди часто критикуют других, но сами не выносят критики. Все могут обижать друг друга походя, не понимая, все совершают ошибки, многие поддаются эмоциям. Это норма – совершить ошибку и сделать вывод, обжечь другого, самому обжечься, научиться в конечном итоге на своих ожогах, на чужих ожогах, попросить извинения, простить и принять себя. Но гнилая личина делает больно намеренно, вновь и вновь, упиваясь болью другого. Такой человек не желает учиться. Это форма насилия. Умея обращаться с правдой, легко манипулировать человеком, который лжет. Я видел это.
Правду извратили (казалось бы, как можно извратить правду?).
Учитель.
За всем сказанным стоит огромный страх не оказаться на месте того, о ком идет речь. Он усвоил, что, осуждая другого, рано или поздно возьмешь на себя его груз и пройдешь его путь.
Он боится не того, что в себе самом обнаружит гнилую личину, а того, что, обнаружив, оправдает ее и продолжит с ней жить.
Он считает себя трусом и постоянно твердит об этом.
Любовница.
Твоя рука дрожала, но крепко держала мою руку, ты вел меня в сторону Гостиного двора и время от времени останавливал посреди потока людей и целовал в губы. Твое тело не переставало дрожать.
Ученик.
Любой человек, который научился тормозить на опасных поворотах, который усвоил правила езды по серпантину, может загнуть правду в такую позу, в которую ему нужно. И иметь ее так, как вздумается, ибо он умеет заниматься с ней сексом.
Учитель.
Он слишком много думает о правде. Он мог бы это время провести в объятиях прекрасной темноволосой женщины, которую он выбрал, утопая в нежных лепестках ее губ, тянущихся к нему, как к солнцу.
– Я хочу принять душ вместе с тобой, – сказал я своей любовнице. Мы много выпили шампанского, но не опьянели от него.
Я опьянел только тогда, когда мы стояли под струей горячей воды. Я мыл ее, нежно, но уверенно притрагиваясь к ее роднику. Мне хотелось просто мыть ее, мне нравилось, что она доверилась мне, что она принимала меня как мужчину, что она приняла решение повернуться ко мне спиной, расслабиться и подарить свое тело мне. В какой-то момент мой орган налился кровью, затвердел, и я, отдавшись полностью этому порыву, этому неконтролируемому желанию, взял ее за волосы и резко, без всяких прелюдий и ласк, вошел в нее, прижав к своей груди ее торчащие лопатки. Это было дико. Это было по-животному. Это было по-настоящему. Я хотел ее здесь и сейчас.
Она была тонка и драгоценна для меня, как слоновая кость. Я мог запросто взять ее на руки и отнести в спальню. Но в этот момент мне хотелось быть в ней, брать ее грубо, без всяких нежностей и ласк. Мне хотелось обладать ею, ее хрупким, тоненьким тельцем. Я получал удовольствие от того, что трахал ее так, будто не видел женщин много лет, находясь в заточении.