А я стоял на пороге, разглядывая огромную черно-белую фотографию пляжа Барликоув, – вероятно, чересчур долго, потому что Мэдди высунулась из кухни и недовольно бросила:
– Ну так что, ты идешь или как?
– Да, прости. Мне разуться?
– С чего бы это? У нас что, разве так было принято?
– Не знаю… я забыл.
– Кто бы сомневался… – пробормотала она себе под нос.
Пес ворвался в коридор и на радостях едва не сбил меня с ног. Я отвечал на его восторги, одновременно с любопытством озираясь по сторонам. Дом был совершенно не похож на идеальное жилище, сошедшее с картинки глянцевого журнала о недвижимости. Наверное, какой-то совсем уж нетрадиционный дизайнер-консультант предложил использовать вазу для фруктов в качестве хранилища старых телефонных зарядников и мячиков для пинг-понга.
Мы вошли в кухню. Я не знал, с чего начать, и ужасно нервничал. Не хотелось испортить наше первое свидание. Из динамиков айпода звучала музыка, я узнал песню.
– Ой, ты любишь «Колдплэй»! Я тоже! – обрадовался я.
– Не ври, ты терпеть не можешь «Колдплэй». Вечно заставлял меня их выключать.
– Ах вот как… но сейчас уже люблю…
– Слушай, Воган, что происходит? Ты не отвечаешь на мои письма, потом заявляешься в суд и устраиваешь там шоу. – И она озадаченно нахмурилась.
– Э-э, видишь ли, дело в том, что пару недель назад… двадцать второго октября, если быть точным, где-то после полудня, думаю, я…
– Что?
– Вроде как… родился заново.
– Ты что, принял крещение? – Она смотрела с откровенным подозрением.
– Нет, что ты! Выходит, судя по твоим словам, прежде я не был христианином. Надо же, а я и не знал.
– О чем это ты?
– Я неделю провел в больнице, после обратимой амнезии.
– После чего?
– Ну, из моего сознания сами собой стерлись все личные воспоминания. Я забыл, кто я такой, свою семью, друзей, забыл собственное имя. И память все еще не вернулась. Мне рассказали, что мы с тобой женаты пятнадцать лет, а знакомы вообще двадцать. Но сейчас, стоя здесь, в кухне, я чувствую себя так, словно разговариваю с тобой впервые в жизни.
Она долго с подозрением разглядывала меня.
– Да пошел ты!
– Это правда. Можешь позвонить в больницу…
– Чушь собачья. Не знаю, что ты затеял, но этот дом ты не получишь! – Когда она ругалась, акцент становился заметнее, – легкий скаус [6] , чуть ослабленный двумя десятилетиями жизни на юге.
– Ну вот, и Гэри рассказал мне, что мы с тобой разводимся, хотя я совершенно не помню почему. Доктор сказал, что триггерным моментом для развития амнезии стал стресс, который я испытывал при разрушении брака.
– Стресс, который ты испытывал! Да тебя тут вообще никогда не было, чтобы хоть что-то почувствовать! Ты вечно торчал на работе допоздна или болтался где-то со своим Гэри, а вот я-то как раз и переживала этот самый стресс, причем в одиночестве, и, кстати, ни о чем не забыла!
– Какая милая кухня, такая по-настоящему домашняя.
– Ты что, совсем чокнутый, Воган? И зачем ты так похлопываешь пса, ты что, не знаешь, что он этого не выносит…
– Не знаю! Я вообще ничего не знаю. Большую часть минувшей недели я провел в больнице с браслетом на руке, на котором было написано: НЕИЗВЕСТНЫЙ БЕЛЫЙ МУЖЧИНА. Вот, смотри, он у меня еще сохранился. А вот медальон на шее, видишь? На нем мое имя и контактные телефоны – на случай, если мозг опять отключится и я опять потеряюсь, не понимая, куда идти и кому звонить.
Мэдди грохнула передо мной кружку с чаем.
– А сахар есть? – робко спросил я.
– Ты пьешь без сахара.
– Вот и Гэри так говорит. Он еще считает, что я курю.
Она склонилась ко мне, потянула носом.
– Вот что не так – от тебя не несет табачищем. Поверить не могу – ты сумел-таки бросить.
– Я не бросал. Эта зависимость, как я понимаю, стерлась из моего мозга вместе со всем остальным.
Она стояла у кухонной раковины, сложив руки на груди, и, казалось, никак не могла взять в толк, с чего бы мне выдумывать такую экстраординарную историю. Потом взяла мобильный телефон, позвонила Линде. По мере того как та говорила, глаза Мэдди все больше округлялись, а лицо бледнело. Как только разговор закончился, Мэдди рухнула на табуретку и уставилась на меня.
– В этом весь ты!
– В чем?
– Я мучаюсь, копаюсь в этом дерьме, а ты просто стираешь память – и готово!
– Ну прости.
– Господи, а как же дети? Как будто им мало несчастий из-за нашего развода, так теперь папаша вообще их не узнает!
Она едва не плакала, и мне жутко хотелось ее утешить, но, если верить языку тела, мне не следовало сейчас лезть к ней с объятиями.
– Врачи считают, что у меня есть шанс поправиться, – хотя, кажется, они так и не понимают, что произошло.
– Дети скоро придут из школы. Что я им скажу? Тебе нельзя здесь оставаться – они на всю жизнь перепугаются.
– Понятно. Тебе виднее, что для них лучше.
– Да, и тут ничего не изменилось. – Но, заметив мою растерянность, она смягчилась. – Извини. Просто…
– Все нормально. А куда можно выбросить чайный пакетик?
– Туда же. Ой, ну да, открой вон ту дверцу. Так непривычно…
– Ух ты, как здорово придумано – крышка поднимается, когда открываешь дверцу. В самом деле отличная кухня.
– Я в суде сначала подумала, что ты не в себе. Все время пытался поймать мой взгляд, зачем-то махал руками.
– Прости, но это вполне нормально – хотеть познакомиться со своей женой, прежде чем развестись.
– Боже правый, но ты же был под присягой – ты поклялся говорить правду.
– Я и говорил правду – что не могу вспомнить.
– Так… Все равно не понимаю. Ты что, в прямом смысле нас не помнишь? Вообще ничего?
– Ну, не совсем.
– Как это?
– Недавно пара эпизодов все же всплыла в памяти. Я помню, как у нас палатка упала во время путешествия по Ирландии и как ты делала объявление по радио в поезде.
– Точно, нас еще за это ссадили с поезда.
– В Дидкот-Парквей.
– Нет, это было в Илинг-Бродвей.
Я не стал спорить, хотя дело определенно происходило в Дидкот-Парквей.
– Но это все. Да, еще как-то ночью мне снился кто-то по прозвищу Бэмби.
Мэдди слегка зарделась, но промолчала.
– Эй, ты его знаешь, да? Кто этот Бэмби?
– Ты меня когда-то так называл. Много лет назад, когда мы еще учились в университете.
– Бэмби?
– Ты говорил, что у меня такие же глаза. И я, дура, на это купилась.
– Но это же мужское имя, нет?
– Да, и еще так зовут олененка. И я была на него похожа.
– Теперь ясно… Рискуя быть бестактным, все же замечу – у тебя очень красивые глаза.
Мэдди растерянно отхлебнула чаю.
– Нет, ты точно все забыл. У меня «красивые глаза»? С чего это, черт побери? Ты же сказал, что я эгоистичная корова, погубившая твою жизнь.
– Я? Прости, если я так говорил. Но я ничего подобного не помню.
– Ах, как тебе повезло.
– Вообще-то не слишком, – хмыкнул я, глядя в пол. – Трудно начать жизнь заново.
– Прости. Мне пока тяжело это осознать. Так ты что, не знал своего имени и все такое?
– Всю неделю, что торчал в больнице. И все время думал, кем же я был до амнезии. Удачно ли сложилась моя жизнь, был ли я порядочным человеком, – понимаешь, о чем я?
– Надеюсь…
– И вот оказалось, что моя семья распалась, я болтался по чужим углам и потратил все сбережения на адвокатов.Она промолчала, но глаза наполнились слезами, и она тихонько заплакала. В этот миг мне хотелось только одного – просто обнять свою жену, прижаться губами к ее губам, и это был бы самый чудесный миг. Поколебавшись мгновение, я все же решился нежно погладить ее по руке.
– Ты что делаешь?
– Э-э… утешаю тебя?
– Не смей!
Зато псу было позволено лизнуть ей ладонь – Вуди можно, а мне нет.
– Прости, что стал дурным вестником, – промямлил я. – Но я должен был сообщить тебе лично.
В наступившей тишине неожиданно отчетливо заурчала посудомоечная машина. Я заметил фотографии на холодильнике.
– Это наши дети? Так вот они какие…
Девочка широко и открыто улыбалась в объектив, а мальчик изо всех сил старался выглядеть независимым. И самое потрясающее – оба оказались миниатюрными копиями своих родителей. Дилли как две капли воды похожа на мать, а Джейми – вылитый я.
– Господи, какие красавчики… – выдохнул я, а она кивнула и встала рядом со мной.
– Это во Франции. Сейчас Дилли немножко подросла. А Джейми терпеть не может фотографироваться.
Абсолютно сюрреалистичный миг. Мать гордо демонстрирует детей их отцу. Мэдди, высунув кончик языка, аккуратно поправила фотографию, а я готов был прыгать до потолка. Та пустота, которую я ощущал с 22 октября, наполнилась глубочайшим смыслом. Незатейливый жест, легкое движение ее губ – и все внутри просияло; я стал сильным, энергичным и, наконец-то, живым.
– Они прекрасны, – повторил я. – Прекрасны и удивительны.
На обратном пути весь мир переменился. Первые фейерверки в небе вспыхнули именно в мою честь. Мне хотелось хватать за руки прохожих и каждому рассказывать, что я только что встретил удивительную женщину. Потом постепенно шаг сменился легкой трусцой, а дальше я уже летел, не чуя под собой ног. В квартиру вошел все-таки шагом, но все еще в приподнятом настроении. Гэри сидел в кухне, разложив на столе перед собой внутренности лэптопа.
– Гэри! Случилось невероятное! Кажется, я влюбился!
– Отличная новость, дружище! И как ее зовут?
– Мэдди. Мадлен. Я познакомился со своей женой, она удивительная, знаешь?
С недовольным ворчанием Гэри отшвырнул крошечную отвертку.
– Да уж, знаю, удивительная. Воган, она твоя бывшая жена. Вы расстались, помнишь?
– Нет.
– Ты не можешь влюбиться в Мэдди, тупица, – ты с ней уже почти разведен!
– Знаю, знаю… мы это уже обсудили. У нее такой забавный курносый носик, а глаза – как две темные миндалины…
– Воган, эй, послушай, парень, это все, должно быть, из-за твоей болезни. – Он покосился на разбросанные по столу детали. – Твой жесткий диск полетел, а эмоциональная память, или что-то в этом роде, уцелела. Ты только не делай глупостей, и скоро все пройдет.