– Вуди, фу, прекрати попрошайничать, – скомандовал Джейми.
– Бедняжка Вуди. Не смей кричать на него, – заступилась Дилли.
Я выдал заготовленный вопрос про то, что они хотели бы получить к Рождеству. Дилли почти полчаса оглашала свой бесконечный список, включавший все марки косметики и безделушек из «Аксессуаров», и продолжала бы дальше, не прерви я ее:
– А ты, Джейми?
– Не знаю, – пожал он плечами. – Может, деньги?
– В прошлом году мы подарили деньги на козу для африканских крестьян, – напомнила Мэдди. – Думали, что на этот раз дело ограничится игровой приставкой.
– Отличная мысль, – согласился я. – Или, может, айпэд?
– Ой, а мне можно айпэд? – заволновалась Дилли. – И козу!
– Нет, козу нельзя, – отрезал я. – А то потащишь ее в школу и напугаешь мисс Керринс…
– Что? – хором удивились Джейми и Мэдди.
– Я что, единственный, кто слушал истории Дилли?
– Да, – невозмутимо подтвердили оба.
Дети приплясывали от нетерпения в коридоре, но все равно категорически отказывались надевать шерстяные шапки и перчатки, утверждая, что на улице не так уж и холодно. Я ловко выиграл дискуссию, предложив таскать их амуницию, если после нескольких минут на улице она все же им не понадобится, хотя, скорее всего, они еще будут просить что-нибудь потеплее.
– Уверена, что не хочешь пойти?
– Абсолютно, – улыбнулась Мэдди. – У вас и без меня будет слишком много дел.
– Мы и вместе с тобой нашли бы чем заняться.
Мэдди предупреждающе подняла бровь, напоминая, что я едва не перешел границу дозволенного.
– Увидимся в пиццерии в половине седьмого. – И дверь захлопнулась.В зеркалах «Комнаты смеха» отражалась моя перекошенная физиономия, ласково улыбавшаяся детям, которые хохотали и махали руками нашим кривым отражениям. Джейми отходил подальше и приближался, изменяя длину шеи, а Дилли вытягивала руки и верещала от восторга, когда те оказывались размером с ее тело.
– А вдруг мы и на самом деле так выглядим, – коварно предположил я. – Может, врут как раз зеркала у нас дома.
– Вот и нет, потому что тогда получается, что и глаза нас обманывают, – возразил Джейми, чье интеллектуальное наблюдение несколько компрометировал размер лба, превышающий длину ног.
– Это зависит от того, как мозг преобразует полученную информацию. Может, мы просто видим все таким, каким хотим видеть.
Дилли задумалась на секунду, потом, поймав в зеркале мой взгляд, осторожно спросила:
– Пап, а ты и вправду совсем забыл нас с Джейми?
– Ох… это все по-прежнему здесь! – Я театральным жестом стукнул себя по лбу, вызвав веселую улыбку у дочери. – Но я не могу отыскать, куда все это засунул. Я не помню очень многого про вас, но я никогда не забывал о своих к вам чувствах. (Надо же, сумел выговорить такое вслух, но, похоже, это было очень важно.) Я никогда не забывал… как сильно вас люблю.
– Аааа… – Ее явно растрогали мои слова, в то время как Джейми за моей спиной старательно изображал рвотные позывы.
Единственными посетителями кроме нас была невероятно жирная пара, явившаяся, видимо, посмотреть на свои искаженные до нормального состояния отражения. Они молча, с каменными лицами переходили от зеркала к зеркалу, никак не реагируя на увиденное. Джейми с Дилли, наоборот, носились туда-сюда, прыгали и восторженно хохотали. Я остановился посмотреть на свое отражение, но никак не мог отвести глаз от вновь обретенных сына и дочери. Они были такие живые, такие настоящие, полные ожидания и радостных предвкушений, такие открытые миру. И я подумал, что прошлое не столь уж и важно – имеет значение лишь то, что происходит здесь и сейчас.
– Пап, а у тебя выросла вторая голова!
– Ох, не выношу, когда это случается, – ужасно неловко.
– Ого-го! Только гляньте, что с моим телом! – орал Джейми.
– То же самое говорю я себе каждое утро, глядя в зеркало.
– Что ты, пап, – утешила Дилли, – ты в отличной форме. Ну, для человека твоего возраста.
Но сегодня я чувствовал себя лет на десять моложе. Детская энергия и оптимизм на редкость заразительны, и, даже ничего не помня о собственных ребятишках, я переживал сложную смесь удовольствия, волнения, ответственности и восторга: я понял, каково это – быть родителем. И легкую печаль – потому что некому позвонить и радостно прокричать в трубку: «Мам! Пап! Мальчик! Сто сорок фунтов и три унции! Мы назвали его Джейми, у него голубые глаза, копна волос, и он очень хорошо ест. В основном сахарную вату. Да, и знаете что – Мэдди еще и девочку родила! Ага, Дилли! Чуть поменьше брата, но тоже ходит и говорит. Очень много говорит».
– Пап, а теперь пойдем на карусели?
– Ну конечно!
Дети замялись, а потом объяснили, что мне-то на карусели нельзя, потому что меня обязательно вырвет.
– Правда? Ерунда, это было со старым папой. Я же пытался вам растолковать про мозг и всякие предубеждения. Может, меня тошнило на карусели, потому что мозг убедил тело, что так должно быть. Но теперь старые убеждения стерлись и я смогу получать удовольствие вместе со всеми.
Через пять минут я, пошатываясь, зашел за трансформаторную будку, где меня и вывернуло.
– Ты в порядке, пап?
– Платок дать?
Еще один позыв – и я с трудом уселся на лавочку, зажмурившись и опустив голову на руки: мелькающие разноцветные огоньки усиливали морскую болезнь.
– Принести тебе водички?
– Нет, спасибо, все нормально, – простонал я. – Через минутку приду в норму.Мэдди уже ждала нас в «Пицца Экспресс». Увидев детей, она расхохоталась. Они старательно готовились к обеду, проверяя, сколько сахарной ваты удастся сохранить на лице и волосах, и мамина реакция, видимо, означала одобрение. Хотя Мэдди вполне могла разозлиться на меня – женщина, безапелляционно настаивавшая на разводе, могла бы расценить это как свидетельство моей полной некомпетентности и безответственности. За обедом Мэдди расспрашивала об отце, интересовалась моим возвращением к работе, даже посмеялась, когда я рассказал, как Гэри записывает ссоры с Линдой на айфон.
– Нет, ну правда, что за парочка? Почему нельзя просто поговорить по-человечески и помириться…
Вероятно, благостная атмосфера побудила Дилли спросить, не останусь ли я с ними на Рождество, но Мэдди помешала развитию темы, вежливо сообщив, что ей надо в дамскую комнату. Ее нежелание обсуждать проблему в присутствии детей было недобрым знаком. Впрочем, возможно, она воспользовалась моментом и сейчас репетирует свое предложение – мол, не хотел бы я вернуться, чтобы мы попробовали все сначала.
– Ребята, давайте как-нибудь еще выберемся погулять. Или, если мама будет занята, я могу прийти и посидеть с вами дома.
– Да, точно! – подскочила Дилли. – Или когда мама уедет на рождественские каникулы. Ты же можешь пожить с нами вместо бабушки. Пожалуйста, папочка, ну пожалуйста!!
– Отличная идея, я бы с огромным удовольствием.
Почти идеальный вариант – я сам предложил себе вернуться, воспользовавшись отсутствием Мэдди.
– А куда мама уезжает?
– В Венецию с Ральфом, – выпалила Дилли, не заметив грозного взгляда старшего брата.
– С Ральфом? А кто такой Ральф?
– Ну как же, Ральф – это мамин бойфренд!
Мэдди вернулась за стол, отхлебнула вина.
– Все в порядке?Глава 13
– О, Воган просто великолепен! – воскликнула Джин, мать Мэдди, когда я принес со стола несколько грязных тарелок и поставил их рядом с посудомойкой. – Взгляни, Рон, – теперь он моет посуду. Разве это не великолепно, Мадлен?
– Всего лишь пара тарелок, мам. Это я ходила по магазинам, купила всю еду, готовила начинку, гарниры, накрывала на стол, варила соус и разделывала индейку.
– Все равно я считаю, это чудесно, когда мужчина помогает по кухне. Взгляни – он даже выбросил объедки в мусор! Он замечательный.
Я промолчал, но все-таки не упустил возможности подогреть страсти, предложив приготовить кофе.
– Ой, какой ты милый. Но нет, присядь, ты уже достаточно потрудился. Кофе сделаю я. Мадлен, подай мне руку, дорогая.
Рождественский обед прошел легче, чем я ожидал. Все были в восторге от огромной индейки, окруженной рулетиками из бекона и крошечными колбасками, и прежде всего – пес, повесивший голову под тяжестью греховных мыслей. «О, позор мне! Но сочное нежное мясо так близко и вместе с тем настолько недосягаемо! Боже, я опять истекаю слюной, не в силах справиться с собой, как все это унизительно…»
Мать Мэдди не проявляла ни малейшей враждебности к изгнанному зятю – напротив, мои положительные качества всячески подчеркивались, как только в пределах слышимости оказывался супруг самой Джин.
– Воган принес рождественское печенье! Как это благоразумно. Ты видел, Рон? Воган принес печенье. Как это мило – обязательно внести свою лепту.
Полагаю, честнее было бы всякий раз поднимать большой плакат с сопроводительными титрами.
– Какой же он хороший отец! Ты слышал, Рон? Воган водил детей на ярмарку. Как ребятишкам с ним повезло… (Что следовало сопроводить субтитрами: Ты никогда так не занимался детьми, Рон. Почему бы тебе не брать пример с Вогана?)
Или вот:
– Твой отец никогда не помогал по дому, Мадлен. Сейчас, без Вогана, тебе, должно быть, сложнее приходится? (Пассаж определенно содержал в себе скрытое послание: Мой муж гораздо хуже твоего, но я все равно живу с ним.)
И наконец:
– Почему бы вам не привезти детей на лето? Вы четверо прекрасно проведете время вместе, а я помогла бы Рону с домашними делами, за которые он никак не может взяться… (Прямо сигнальные огни, сирена и громогласное полицейское объявление через мегафон: НЕ СМЕЙ РАЗВОДИТЬСЯ, МАДЛЕН! ТВОЯ МАТЬ НЕ ПОЗВОЛЯЕТ ТЕБЕ РАЗВОДИТЬСЯ, ПОЭТОМУ ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ!)
Рон, отец Мэдди, вполне мог обидеться на этот поток бестактных напоминаний о его несостоятельности как отца и мужа. Но уже давным-давно он научился воспринимать речь супруги как фоновый шум, реагируя лишь на триггерные слова.