Забавный намек на «интересное положение» Мэдди трудно было забыть, и еще пару лет мы хихикали над ним, но не как над обычными сплетнями, а вспоминая как потешный анекдот. Мы с Мэдди создали из этого эпизода настоящую легенду. Все мои яркие воспоминания, как правило, имели под собой подобную историю – подлинную либо несколько приукрашенную позднейшими пересказами.
Вероятно, это было справедливо и относительно других моментов свадьбы, которые я помнил, – картинки из того дня перемешались, точно цветные корректорские полоски. Я вспоминал, как Мэдди вальсирует с моим отцом, как галантно он ведет ее по натертому до блеска паркетному полу – истинный король танцев. Подвыпивший Гэри воспроизводит каждое из движений «Танца маленьких утят», хотя диджей включил «Оазис». И Мэдди, прильнувшая ко мне в долгом объятии, уже на исходе вечера, перед тем как мы сядем в машину. Именно это объятие напомнило мне, что она меня любила и хотела прожить со мной всю жизнь.
Но одна из традиций свадебных церемоний все же была соблюдена в точности – Мэдди и ее отец последними вошли в зал регистрации. Появление невесты несколько задержалось, поскольку у самого входа в здание ее остановил молодой адвокат и протянул конверт, на вид официальный. Он настаивал, что конверт необходимо распечатать и ознакомиться с его содержимым до начала брачной церемонии. В зале зазвучала музыка для торжественного входа невесты, встревоженная Мэдди торопливо надорвала конверт. Юридическое препятствие к заключению брака? Ее суженый уже женат? Или он нелегальный иммигрант, мошенник, беглый каторжник? Дрожащими руками она извлекла содержимое. Открытка с лепреконом, радостно объявлявшим свое «Добрейшего всем утречка!»Томограф урчал и гудел, а за стенками моего саркофага доктор Левингтон продолжала настаивать, чтобы я постарался вспомнить еще что-нибудь важное. Я мучительно пытался представить свою мать, момент, когда я узнал о ее смерти, или похороны, на которых я, возможно, был вместе с Мэдди и ребятишками. Я видел, как стою на маленьком деревенском кладбище, бросаю горсть земли на крышку деревянного гроба. Воспоминание предельно подробное – даже черные одеяния плакальщиц и одинокий удар колокола. Я мог запросто убедить себя, что так оно и было на самом деле, если бы к тому моменту уже не знал, что маму кремировали в большом муниципальном крематории. Но сцена классических похорон все же нравилась мне больше, несмотря на абсолютную ее иллюзорность.
Теперь мне велели сосредоточиться на любом эпизоде, который удалось реконструировать лишь частично, и в голову тут же полезли самые неприятные моменты, по контрасту со сладкими воспоминаниями о свадьбе. Я наивно поделился открытиями с доктором Левингтон, и получил инструкцию именно о них и думать.
В тот день Мадлен сказала, что не хочет больше быть моей женой. Непонятно с чего, но воспоминание окатило целым шквалом переживаний: несправедливость, разочарование, бессилие, отчаяние и гнев.Мы с Мэдди готовимся ко сну, оба чем-то раздражены и в нашей тесной ванной комнате стараемся не замечать друг друга. Я попытался было рассказать, какой тяжелый день выдался в школе, но она проигнорировала попытку. Я совсем забыл, что Мэдди только что получила результаты анализов, о которых постоянно думала последние пару недель. Она обнаружила странную шишку у себя под мышкой и вбила себе в голову, что это рак, причем все мои попытки разубедить ее полагала безответственными.
– Да с чего вдруг неходжкинская лимфома? – возмутился я, когда она впервые заговорила об этом. – Нельзя же ставить подобные диагнозы на основании сведений, почерпнутых в Интернете.
– У меня сразу несколько симптомов. Кое-кто считает, что дело серьезное…
– И кто же эти люди?
– Я не знаю, как их зовут. Они с форума о женских болезнях.
С самого начала она воспринимала мои насмешки над медицинской онлайн-болтовней как равнодушие к ее здоровью. И вот сейчас демонстративно отодвинулась к противоположному краю кровати, избегая малейшего физического контакта со мной. А потом разрыдалась.
– Что? Что такое?
– Сегодня пришли результаты анализов.
Я ощутил пронзительный стыд, оттого что позабыл, как сегодняшний день важен для нее. Обещал, что позвоню сразу после занятий, но благие намерения поглотила школьная суета.
Но это ничего не значило сейчас, в масштабе всей трагедии. Мэдди так рыдала, что я сразу понял: анализ, должно быть, положительный. Вопреки моему скептицизму, вопреки некоторым изысканиям, предпринятым лично мною, у нее в самом деле оказалась неходжкинская лимфома. Я внезапно увидел будущее, в котором дети потеряют маму, а слабеющей Мэдди придется выдержать операцию и курс химиотерапии. Мы будем жить в страхе и неопределенности и страдать при виде ее мучений от болезни, о которой никто из нас даже не слышал еще две недели назад.
Не прекращая реветь, она стряхнула с плеча мою ладонь, а я попытался выяснить, что же точно сказал доктор и каковы перспективы лечения. Вытирая слезы рукавом пижамы, она с трудом сумела выговорить:
– Анализ отрицательный. У меня нет рака.
– Как?
– Опухоль доброкачественная. (Всхлип.) Доктор сказал, что остальные симптомы – это просто вирусная инфекция или что-то такое…
– Ох, слава богу! – Я ринулся обнять ее, но она оттолкнула меня и разрыдалась еще отчаяннее. – Мэдди, но это же отличная новость! Ты так рыдала, что я решил, у тебя эта нехоженская дрянь…
– Неходжкинская лимфома. Ты даже название болезни не можешь запомнить правильно.
– Ладно, да какая теперь разница, у тебя же ее нет! Боже, да я чуть не рехнулся, когда ты так плакала! Какое облегчение, право…
Она еще раз утерла слезы пижамой, а я подумал, что раньше она никогда не надевала такие штуки – обычно одеждой для сна служили мои старые футболки. Наверное, просто закончились.
– Ты забыл спросить про результаты.
– Да, прости, пожалуйста, но если я расскажу тебе, что произошло в школе, ты сразу поймешь…
– Тебе это вообще не пришло в голову! Тебе нет дела, есть у меня рак или нет, тебе безразлично, даже если я на пороге смерти.
– Послушай, это просто смешно. Разумеется, мне есть дело до твоей жизни или, тьфу-тьфу, смерти. Просто я с самого начала сомневался, что у тебя действительно рак, хотя понимал, как тебя это беспокоит.
– Но в больницу со мной все же не пошел?
– Потому что ты не просила об этом.
– Но мог хотя бы предложить.
– Слушай, где логика? Если бы ты сказала «Пожалуйста, сходи со мной», я бы пошел, но ты не просила, потому я решил, что никакой необходимости в этом нет. Да ведь ты же здорова – о чем тогда мы спорим? Надо радоваться!
– Наш брак болен. У наших отношений рак – неоперабельная терминальная опухоль. Если ты не в состоянии быть рядом, когда мне приходится пройти через такие переживания, я не хочу больше жить вместе с тобой…
– Ладно, понимаю, сейчас ты плохо соображаешь. Волнения насчет лимфомы выбили тебя из равновесия, ты все сильно преувеличиваешь. Давай я возьму пару дней отпуска, ребят отправим к твоим родителям…
– Поздно, Воган. Тебя ведь никогда не было рядом. Ты так и не смог преодолеть свою природу, не стал настоящим мужем. В твоей жизни всегда был только «я», и никогда – «мы».
И тут я понял, что она рыдала так горько вовсе не из-за истории с раком. Она оплакивала то, что уже умерло.Мозг пульсировал, вспоминая ту жуткую ночь, и пульсация эта только возрастала от всплывавших в памяти все новых подробностей. Мы тогда оба замолчали, потом она вылезла из постели и ушла спать в другую комнату – и больше не возвращалась, пока мы продолжали жить под одной крышей. Перегоревшая лампочка в светильнике у кровати, которую я должен был заменить. Невыносимая боль в затылке, до рассвета.
Лежа в томографе, я вспомнил кое-что совершенно новое. Экран компьютера должен был показать, что происходит в мозгу, когда открывается новый файл и обнаруживается доступ к утраченной информации. Я ударился головой! Точно – все время, пока мы переругивались, у меня дико болела голова, а на затылке набухала огромная шишка. Да, меня контузило! Именно это я и пытался ей объяснить: на пороге школы на меня набросился разгневанный папаша и обвинил в приставаниях к его ребенку. Он повалил меня, я стукнулся головой о тротуар и даже потерял сознание. В больницу ехать я отказался, но, несмотря на неуместный героизм, чувствовал себя прескверно.
Может, моя амнезия стала следствием той травмы. Потому я и забыл спросить Мэдди о результатах анализа! Я вовсе не был равнодушным эгоистом – просто контуженным. Это стало первым симптомом амнезии, позднее поразившей мой мозг полностью.
Доктор Левингтон внимательно выслушала меня. Ее заинтересовали подробности удара по голове, но, к ее радости и изумлению, это никак не проясняло тайны случившегося со мной. Она продемонстрировала результаты сканирования. На одном снимке – синие и красные пятна в центре мозга. На другом – абсолютно то же самое.
– Разве не удивительно? Ни малейших различий! – с восторгом восклицала она. – Работа мозга – поистине величайшая тайна.
То есть в те моменты, когда я вспоминал нечто совсем новое, активность мозга никак не изменялась.
На столе в ее кабинете стояла керамическая голова, в натуральную величину, со всякими надписями, черточками по всему черепу, подтверждавшая, видимо, викторианскую чушь относительно френологии. За сто пятьдесят лет наука существенно продвинулась вперед. Теперь они знают, что ничего не знают.
– Разумеется, мы должны понимать, что всплывшие воспоминания могут быть не во всем точны… – осторожно начала она.
– Что вы хотите сказать?
– Видите ли, многочисленные исследования подтверждают, что наши воспоминания со временем меняются. Вы могли восстановить воспоминания, которые уже были несколько искажены прежде, а при даль