В итоге спустя две недели я стоял у входа в пригородный крематорий, 1960-х годов постройки, полностью готовый исполнить свой долг как самый близкий родственник усопшего и единственный сын Кита Вогана, КБ, коммодора ВВС. Тот факт, что к имени отца добавлены еще две загадочные буквы, удивил меня. Выяснилось, что за службу в Королевских ВВС мой отец был провозглашен «Кавалером ордена Бани». Эту древнюю почесть оказывают подданным еще со Средних веков, когда это не звучало настолько гомосексуально. К званию прилагалась небольшая медаль, которую я обнаружил в постыдно маленькой обувной коробке с личными вещами, переданной мне из дома престарелых. Эта коробка теперь лежала у меня под кроватью – на случай, если мне вдруг понадобится устав ВВС, самозаводящиеся часы или армейские запонки.
Я приплатил, чтобы меня подвезли до самого крематория, просто чтоб иметь возможность поговорить хоть с кем-нибудь. Предыдущая служба закончилась, и семейство выходило из часовни. Они явно неплохо провели время там внутри, поскольку сейчас смеялись, шутили и хлопали друг друга по спине. Смерть родственника, видимо, изрядно повеселила собравшихся.
Первыми из моих гостей явились две пожилые дамы из дома престарелых, где отец провел последние годы. Они внимательно осмотрели здание, будто подбирая местечко для собственной кремации, потом подчеркнуто уважительно пожали мне руку и прошли внутрь, дабы изучить механизм транспортировки гроба. Следом появился сравнительно молодой джентльмен в форме Королевских ВВС, он не задержался перекинуться словечком и решительно промаршировал мимо, даже не глянув в мою сторону Сердце мое радостно подпрыгнуло при виде Мэдди с детьми. Ребятишки, должно быть, переживали, как им правильно себя вести.
– Ты как, папочка? – прильнула ко мне Дилли.
– Все нормально.
Мэдди сказала, что мне не обязательно стоять у входа, и, дождавшись ее родителей, мы все вместе вошли в зал и заняли свои места.
– Что именно ты сказал детям, дорогой? – прошептала мать Мэдди.
– Я сказал, что их дедушка умер, мама.
– Ага, тогда мы все будем придерживаться этой версии, да?
Ведущий церемонии представлял собой нечто среднее между добросердечным приходским священником и скучающим парнем в желтом жилете, руководящим погрузкой машин на паром. Он пробормотал традиционные гимны, а потом выразительно прочел отрывок из Библии, умудрившись ни на йоту не изменить интонации на протяжении всего текста. У меня не было времени обсудить подробности процедуры, поэтому в сопроводительном письме обозначил, что мы хотели бы «обычную традиционную службу; я согласен с наиболее распространенной формой, которую вы обычно используете». Конечно, следовало проверить, что именно в нее входит. Задумайся я хоть чуть-чуть, сразу догадался бы, что этот формат предполагает речь ближайшего родственника.
После второго гимна мы сели. Я несколько отвлекся, пока ведущий бормотал следующую невразумительную молитву, но потом – готов поклясться, я своими ушами услышал, как викарий произнес:
– А теперь единственный сын Кита скажет несколько слов о своем отце.
Нет, правда – мне не послышалось? Он именно это сейчас сказал? Викарий отступил на шаг от кафедры, жестом предложил мне подняться и поделиться воспоминаниями о жизни отца, даже не подозревая, что у меня их нет. Я затравленно оглянулся – пожилые родственники и знакомые одобрительно кивали в ожидании предстоящей кульминации действия. Я встретился взглядом с Мэдди – она слегка запаниковала, но вытащить меня из этого затруднительного положения, конечно же, не могла.
– Итак, – с приклеенной улыбкой повторил мой мучитель, – мистер Воган, прошу вас…
– О нет, я… не могу. В смысле… – лепетал я, не вставая с места и почти физически ощущая волны нетерпения, исходившие от собравшихся.
Эти старики не сводили с меня глаз, и я понял, что моя речь – гвоздь их социального календаря. Они ведь практически не выбираются в люди; речь на похоронах друга – лучшее развлечение для них.
– Разумеется, это нелегко, – поддержал викарий.
«Не представляешь насколько», – подумал я. И, поскольку все ждали, а викарий не сделал попытки перейти к следующей части программы, я медленно поднялся и побрел к кафедре.
Собрание провожало меня взглядами, нимало не сочувственными. Я набрал полную грудь воздуха. Ноги подкашивались, и я изо всех сил вцепился в кафедру.
– Что я могу сказать о своем отце?
Долгая многозначительная пауза, которой я сумел выгадать пару секунд. Кто-то из отставных сослуживцев столь же многозначительно кивнул на этот риторический вопрос.
– Папа! Мой старый отец…
Хриплый кашель с последнего ряда.
– Сказать можно так много, что даже нет смысла пытаться сделать это за несколько минут… (Старушка из третьего ряда при этом замечании нахмурилась.) Но все же я попытаюсь. (Старушка успокоилась.) Он сделал замечательную карьеру в Королевских ВВС, дослужился до высокого звания коммодора и служил своей стране с такой преданностью, что стал КБ. Э-э, его направляли в разные части света, но он всегда хотел, чтобы семья была рядом. – Пора переходить к приукрашиванию действительности, и будем надеяться, что это истинная правда. – Потому что он всегда был отличным отцом и чудесным мужем для моей матери…
Одобрительные кивки в зале; похоже, я на верном пути. Даже если последняя деталь не точна, не думаю, что кто-нибудь осмелится сейчас спорить со мной. Не помню, бывал ли я на других похоронах, но убежден, перебранки здесь не в почете. Дилли смотрела на меня с восхищением.
– Но при этом он был и замечательным дедом. Помню, как мы всей семьей отдыхали в Корнуолле. – Я сдержанно улыбнулся, словно припоминая. – Он всегда был так терпелив с внуками. – Эту подробность тоже спокойно проглотили; публика страстно желала знать, в чем проявлялось данное качество. – Например, он всегда… был по-настоящему терпелив…
Опять кашель.
– Они с мамой изготавливали очень крепкое домашнее вино… (Несколько улыбок.) А еще он сделал карьеру в Королевских ВВС. – Кажется, это я уже говорил, и, кажется, на этом месте иссякли сведения, которыми я располагал. – У него были очень интересные запонки и старомодные часы.
Долгая пауза, во время которой я шумно вздохнул, пожал плечами и покачал головой, словно говоря: «Ну вот, собственно, и все». Капли пота стекали по спине, а руки тряслись. В панике я не мог придумать иного выхода, кроме самого простого, доступного мне. Сжав переносицу большим и указательным пальцами, я всхлипнул:
– И мне его будет всегда не хватать.
Прозвучало очень убедительно еще и потому, что я был красен от смущения и, закусив губу, тряс головой. Но, пытаясь принять драматическую позу, я вдруг понял, что и вправду тоскую по нему. Он всегда был так рад мне, и мир в его присутствии становился вовсе не таким уж страшным; он поднимал мне настроение именно тогда, когда я в этом нуждался. Мои чувства, должно быть, оказались гораздо откровеннее, чем я предполагал, потому что, поглядев из-под ладони, которой я сосредоточенно тер нахмуренную бровь, я заметил, как старушки, пришедшие на церемонию первыми, прижимают платочки к глазам. Пожилая пара, знавшая меня, видимо, с младенчества, утирала слезы. А прямо передо мной в первом ряду сидела Мэдди, и слезы струились по ее щекам. Только дети держали себя в руках, их явно смутило такое количество солидных взрослых людей, полностью утративших над собой контроль.
Вид плачущей Мэдди странным образом подстегнул меня.
– И еще кое-что о моем отце – он был очень высокого мнения о Мэдди, моей жене, – произнес я, глядя прямо на нее. И продолжил с легкостью и чувством, прежде не наблюдавшимися: – В последние месяцы в больнице ее визиты были для него настоящим праздником. Он постоянно рассказывал мне, какая она добрая и умная, словно пытался предотвратить опасность – потерять свою любимую невестку. Он не знал, что уже слишком поздно. Он очень тяжело болел, поэтому мы решили скрыть от него травмирующую правду, что его сын не смог сохранить брак, в отличие от него, хотя жизнь у отца была куда труднее.
В зале повисло молчание, окрашенное печалью от новости, что у сына Кита не сложился брак. Только муниципальный священник демонстративно посматривал на часы, явно беспокоясь о том, что график поступления гробов в печь может оказаться нарушен.
– Мэдди привела внуков попрощаться с дедушкой, и, думаю, все мы понимали, что это их последняя встреча. Дети вели себя совершенно по-взрослому, они были такие нежные и внимательные, и отец не хотел, чтобы такой пустяк, как его близкая кончина, огорчал их. «Как приятно видеть всех вас! – Я постарался изобразить его интонации. – Как мне повезло иметь такую чудесную семью!»
Собрание узнало знаменитый оптимизм Кита, и все заулыбались.
– «Как мне повезло! – сказал он нам, а тело его было опутано проводами и трубками. – Как мне повезло! – говорил он сквозь боль и страдания. – Как мне повезло прожить еще несколько дней!»
Я вошел в раж. Нашел нужную тему и принялся излагать ее с миссионерским рвением.
– И возможно, лучший способ почтить память моего отца – это принять его взгляд на мир и всякий раз, когда мы огорчаемся или жалеем себя, вспоминать Кита. «Мой рейс задерживается; как мне повезло, я могу заглянуть в книжную лавку, а потом спокойно выпить кофе и почитать!» Моя жена и дети теперь живут отдельно от меня. Но как мне повезло, что они у меня есть и я могу вспоминать прекрасные моменты, пережитые вместе, и впереди еще так много увлекательного, пока дети будут взрослеть…
Если верить пресловутому языку тела, викарий готов был прервать мою речь в любой момент. Еще несколько минут – и он нажмет кнопку, отправив гроб за траурную занавеску, независимо от того, закончу я или нет.
– Знаю, каждый сын, потерявший отца, думает так, но, поверьте, я предельно искренен, говоря, что мечтал бы оставаться рядом с ним подольше. Мне бы хотелось поближе познакомиться с ним. И теперь я стремлюсь каждую свободную минуту проводить со своей семьей, дорожить каждым мигом – хотя у меня не так много возможностей и у Мэдди появился другой мужчина.