ого от отца. Надо как можно скорее уезжать отсюда и забыть встречу с Владом как страшный сон. Пусть живет дальше счастливо и беззаботно, а я уж как-нибудь…»
Продолжая размышлять, Ефросинья закончила портрет Тани и, взяв новый лист бумаги, вызвала в памяти образ Игоря. Она уже делала последние штрихи, когда в кабинет вернулся Владислав, неся чашку с кофе.
– Принес вот…
– Спасибо. Что же прислугу не прислал?
– Соскучился.
– А я вот не очень, – огрызнулась Фрося.
Владислав обошел стол и посмотрел на ее наброски. Рисовала Ефросинья очень хорошо, почти профессионально. И даже иногда думала, что если бы не выбрала специальность переводчика, то вполне могла бы стать неплохим художником. Сейчас на портретах молодоженов-мошенников она по памяти воссоздала каждую черточку их лиц, каждую неровность и морщинку, даже смуглость кожи, загар наметила тенями. Получилось не хуже фотографии.
– Ого! Айвазовский отдыхает, – оценил Влад.
– Айвазовский писал морские пейзажи, – фыркнула Фрося.
– Я имел в виду детальность прорисовки. Думаю, что Вацлав возьмет свои слова обратно, когда увидит твою работу. Милые ребята…
– Да уж.
– Плечи у девушки широкие, а сама худенькая… Фигура гимнастки.
– Ты так считаешь? – Ефросинья посмотрела на свой рисунок и в самом деле заметила то, что сразу бросилось в глаза Владиславу. Чем он и отличался от нее, так это абсолютно логическим мышлением.
– У парня тоже очень спортивный вид.
– Хм, и правда…
– Ты так растерялась, словно поняла это только сейчас, – покосился на нее Влад.
Фросе от его близости стало не хватать воздуха.
– Я их не разглядывала, просто запомнила, это разные вещи.
– Лицо его ты как-то интересно затенила. Вокруг глаз кожа очень светлая, а в остальных местах темная… Забыла затемнить? – спросил Владислав. И сразу добавил: – У него глаза словно светятся, появился такой эффект.
И снова Ефросинья с удивлением уставилась на свой рисунок.
– Не знаю, но он вот такой и был. Очень похож. Глупо, да?
– Не знаю, я их не видел.
– Ладно, – отстранилась Ефросинья, – пойдем, как ты сказал, порадуем Вацлава моими «фотороботами».
– Радовать пока некого, – усмехнулся Влад. И, встретив непонимающий взгляд Ефросиньи, пояснил: – Он после того, как ты удалилась, сильно налег на горячительное и в результате заснул лицом в салате.
– О нет!
– Боюсь, что да…
– А ведь лучше бы было расследовать по горячим следам! – ахнула Фрося, нервно крутя в руках карандаш.
Влад только плечами пожал.
– Мой друг очень хороший человек, но натура увлекающаяся.
– А зачем ты выставил свой коньяк, который он так любит? – упрекнула Ефросинья.
– Если бы я не пообещал ему коньяк, Вацлав вообще бы не приехал. А у тебя во всем я виноват? – уточнил Влад.
– Во всех смертных грехах! – подтвердила Фрося.
– Ну нет, все грехи я на себя не возьму, – покачал головой Светлов. – Даже для такого монстра, как я, это перебор.
Девушка встала с кресла, выскользнув из-под его руки, и нарочито громко зевнула.
– Передашь ему мои рисунки, как проснется. Или когда очнется…
– Сама передашь.
– Я ухожу, ты увидишь его первым, – отвела глаза Фрося.
– И куда же ты уходишь?
– Какая разница? Не у тебя же мне жить! – резко ответила она.
– Фрося, я серьезно! – взял ее за плечи Владислав. – Как я понял, у тебя нет денег?
– Нет.
– Значит, в гостиницу ты не устроишься. А еще у тебя нет паспорта, документов, так?
– Так.
– Значит, и назад ты уехать пока не можешь. Ну и куда ты собралась?
– Куда глаза глядят! Пойду в парк, на улицу, куда угодно, только чтобы не быть рядом с тобой. Есть места для попавших в беду людей! Ты не переживай за меня, я не пропаду. Обращусь в полицию, ведь наверняка в городе имеются какие-нибудь приюты для бездомных. На худой конец, устроюсь на ступеньках посольства.
– Посольство находится в Варшаве, а туда без денег ты не доедешь.
– Пешком дойду! Дай мне карту! – вдруг выпалила Ефросинья.
Светлов рассмеялся.
– Может, лучше навигатор?
– Может, и его…
– А мешок с хлебом и водой снарядить с собой? – продолжал участливо спрашивать Владислав.
– Обойдусь подножным кормом, – буркнула Фрося.
– Я никуда тебя не отпущу, – совершенно спокойно возразил мужчина.
– Не боишься, что я буду кричать?
– Кричи, если хочешь.
– А вдруг жена услышит?
– Не услышит…
– Да ну тебя!
Фрося решительно направилась к двери, но хозяин дома преградил ей дорогу. Нос девушки уткнулся в его тренированный торс. И вся ее решительность внезапно куда-то делась.
– Пропусти меня, – сказала она почти жалобно.
– Ни за что! Кем я должен быть, чтобы отпустить гостью без документов и денег в ночь?
– А это уже не твое дело! Не будешь же ты удерживать меня силой?
– Почему не буду? Очень даже буду, – все так же спокойно ответил Влад. И в тот момент, когда Фрося постаралась проскочить мимо, схватил ее и прижал к себе.
– Да ты что?! – оторопела она, до последнего думавшая, что Светлов не рискнет применять физическую силу, хотя в воздухе это уже витало. Ефросинья дергалась в его стальных объятиях совершенно бесполезно. – Отпусти немедленно!
– Я же сказал – нет. А ты не меняешься, Фрося…
– А вот ты явно изменился! Обнаглел совсем! – чуть не плакала от своего унижения девушка. – Я в полицию заявлю…
– Заявишь. Причем даже никуда ходить и никого вызывать не нужно. Вот проснется наш помощник комиссара, и пожалуешься ему. А сейчас я отведу тебя в комнату для гостей. И закрою там. На всякий случай.
– Это произвол!
– Совершенно верно.
– Я…
– Будешь жаловаться? Обязательно, я уже слышал.
– Ты негодяй!
– Пусть так.
– Сволочь!
– Не согласен.
– Я готова на все, лишь бы уже не видеть тебя! Отпусти меня немедленно!
– Какая же ты злючка…
– Наглец! – рявкнула она. И вконец обессилев, произнесла уже тише: – Ладно, я сама пойду, только не трогай меня.
Владислав отпустил, взял ее за руку и повел из кабинета.
– Неужели настолько неприятно? Ты же утверждала, что любишь меня…
– Профессор математики, соберитесь! Я говорила в прошедшем времени, а это большая разница!
Они шли по коридору, и Фрося почувствовала себя Штирлицем, которого под конвоем ведут к Мюллеру. Владислав сопроводил свою гостью-пленницу на второй этаж в одну из комнат.
– Милая шкатулочка, – прокомментировала Ефросинья.
– Душ направо, постель с чистым бельем, встретимся утром, – ответил на ее немой вопрос Влад. И, выйдя, закрыл дверь.
Она не поверила, что тот сделал, как обещал, и кинулась к двери, задергала ручкой.
– О нет! Открой! Не надо меня запирать!
Ответом была тишина.
Ефросинья осмотрелась: довольно низкий потолок, округлой формы пространство с паркетным полом, а посередине кровать в форме сердца.
«Он издевается надо мной? Комната, как в борделе! Причем шкатулочка превратилась в камеру. Что же мне делать? Да, у меня нет документов, денег и даже одежды. Но я не собираюсь ему подчиняться!»
Фрося принялась обследовать все ящики и шкафы в комнате, но, кроме полотенец, белого халата в ванной комнате и постельного белья приятных, нежных расцветок, ничего не нашла.
– Ну и ладно, значит, останусь в халате…
Девушка уверенным шагом направилась к окну. Там не может быть решеток, все-таки это не тюрьма. Решеток действительно не обнаружилось. Открыв створку, Фрося выглянула наружу. На улице было темно и весьма прохладно, дул свежий ветерок. И высота для второго этажа оказалась не такой уж и маленькой. Или это оптическая иллюзия?
«И ни водосточных труб нет, ни лестницы, ничего…» – подумала возмущенная Ефросинья и ухватилась за обвивающий стену дома плющ. Прямо так и сползла по нему. Или соскользнула. Или просто упала спиной вниз на ровно подстриженный газон. Она лежала на траве, широко раскинув руки и ноги, смотрела в высокое синее небо со звездами и сама себе напоминала звезду. В голове у Фроси шумело, где-то в глубине души ей стало безумно страшно. На мгновение показалось, что в ужасном ночном полете она разбилась, что называется, насмерть. Где-то вдалеке кто-то играл, похоже, на скрипке, но девушка печально подумала: то ангелы дуют в свои золотые дудки, призывая ее душу. Ефросинья лежала и боялась пошевелить рукой, ногой, даже пальцем. Не очень-то хотелось осознавать, что она поломала себе все. Или, если повезло, частично.
«Вот что сказала бы мне сейчас моя мама? – бежали нерадостные мысли. – Отпустила почти сорокалетнюю дуру в первый раз одну… Сначала она напилась, как зюзя, и позволила себя обокрасть, потом насмешила мужчину, которого любила, заявившись к нему в костюме лося, затем настырно вывалилась в банном халате из окна… И все из-за каких-то чувств и истерики! Да, так бы мама и сказала. Спрашивается, чего я на Влада злюсь? Не мог же он оставаться со мной, если полюбил другую. Насильно мил не будешь… И сейчас отнесся ко мне по-человечески, предложил крышу над головой, а я все кривляюсь. От чего? От обиды! Меня-то он просто держал, чтобы полоумная тетка в неглиже не убежала в ночь, а свою жену нежно обнимает. Какая же его Розалинда счастливая! Какое счастье быть рядом с ним! Дура я, дура горемычная…»
Фрося все глядела в небо, пока по ее щекам не потекли слезы, хотя она предпочитала думать, что это выпала роса, сконцентрировавшись прямо на ее лице.
Как ни странно, но ноги и руки у нее оказались целы. Девушка осторожно поднялась, пытаясь справиться с головокружением, и потуже запахнула халат. Медленно двинулась вдоль дома, который действительно оказался очень большим. Она пошатывалась и натыкалась на колючие ветки, торчащие со всех сторон. Присмотревшись, поняла, что это кусты шиповника. По темным каменным стенам здания кое-где поднимались вверх зеленые ветви плюща. Почему Фрося решила, что растение выдержит ее вес, и всецело доверилась тонким побегам, она не знала. Как-то так само получилось.