Кенни!
Конрад выглянул в окно. В темноте мелькнул угловатый силуэт… Неизменная бейсболка, острый кадык… Кенни сгорбился на водительском сиденье, за его спиной грохотали двадцатидюймовые колонки, сотрясая воздух ненавистными Тому воплями: «Жри-сри! Жри-сри! Жри-сри! Жри-сри!»
— Кенни! — закричал Конрад.
«Жри-сри! Жри-сри! Жри-сри! Жри-сри!»
Кенни не слышал его — он уже нажимал на педаль, готовый уехать.
Конрад схватился за дверь джипа. Машина Кенни дала задний ход.
— Кенни! Кенни! Стой!
Очередной гимн «гонщиков» пульсировал в воздухе. Конрад вылез из джипа и кричал во весь голос, но Кенни смотрел назад, туда, куда ехала машина. Через секунду он рванет что есть мочи, подняв настоящий тайфун пыли, Кенни обожает так делать… Ничего не остается…
Конрад бросился к ярко-красному автомобильчику Кенни и прыгнул на него. Растянулся на капоте. Взвизгнули тормоза, и Конрад въехал лицом в ветровое стекло, уткнулся в него, глядя прямо на Кенни.
— Спятил, что ли? — Кенни приоткрыл дверцу. — Конрад, ты? Ты что, в армии? Посреди всего этого бардака? Свалился мне на капот? Блин, я просто не верю!
«Жри-сри! Жри-сри! Жри-сри! Жри-сри!»
Для Кенни все это было увлекательным приключением «гонщика». Он велел Конраду ехать за ним в Нортаун; близ Ричмонда, где они бросили джип (там его стопроцентно угонят, заверил Кенни, и историю смены хозяев уже никто не сможет проследить), Конрад пересел в красное стерео на колесах и закрыл глаза.
Кенни начал объяснять, почему везет его в Окленд, но Конрад слишком устал. Нервная система отказывалась выполнять логические операции. Веки отяжелели. Словно огромный пресс опустился на мозг, увлекая его вниз-вниз-вниз-вниз-вниз-вниз… «Передай Джил…» — но даже об этом он уже не мог думать.
Вскоре огни и голоса вокруг насторожили чуткого часового — страх, и Конрад открыл глаза. Было еще темно. Кенни ехал по ярко освещенной улице среди других машин. Голоса… широкий проспект… четырехполосное движение… мощные фонари… Множество людей, в основном темнокожих — идут по тротуарам, собираются в скверах, угощают друг друга чем-то домашним, обсуждают последнюю городскую новость, землетрясение.
— Где мы?
— В О-тауне, — хихикнул Кенни. — Шишка-сити, Фингал-авеню, Окленд, Калифорния.
— Куда мы едем?
Кенни рассмеялся, не объясняя причины своего веселья.
— В круглосуточный мини-маркет. Познакомишься с Мэй и ее армией.
Автомобильчик Кенни свернул на дорожку, ведущую к бензозаправочной станции. Лампочки под крышей небольшого домика освещали две бензиновые колонки. За ними крыльцо с вывеской: «Мини-март Мэй. 24 часа».
В эту ночь после катастрофы торговля шла бойко. Только какая-нибудь машина отъезжала, как на ее место тут же вставала другая. Затаив дыхание, Конрад смотрел, как Кенни паркует свое стерео на колесах рядом с патрульной машиной.
— А-а-а, — подмигнул Кенни, — это тебе не Дэнвилл, это Фингал-авеню. Полицейских хватает. Главное, не бзди. Можешь мне поверить, ни один полицейский на Фингал-авеню не станет посреди ночи искать белого, сбежавшего из Санта-Риты.
Внутри магазинчик оказался старым и невзрачным. Лампы дневного света горели так ярко, что свет резал глаза. Повсюду полки с товарами, стеклянные дверцы холодильников, всевозможная газировка, пиво, молоко, прочие напитки и мороженое. Еще не открытые картонные коробки громоздились у стен, а пустые валялись на полу. Среди них бродило человек двадцать покупателей — неприкаянных душ, наводнивших О-таун после землетрясения. Их рассеянное топтание записывали на пленку несколько видеокамер, направленных на дверь, на проходы между полками и на прилавок с кассовым аппаратом.
Откуда-то из-за кассы раздался сердитый женский голос:
— Ай-х тый, пидарас, вот тый ктоу! Смотреть на парний! Как диевкай! — Презрительный смех. — Тебей наплевай, что у меняй всей стащить! Ай-х тый, пидарас!
— Что за байда, Мэй, когда я пришел, все так и было!
— Когдай тый пришей, здесь былой эти бычьи хрены на эк-раней, да? И тый на них пялитьсяй? Убирайсяй! Тый уволен.
— Ты чиво, Мэй? Что я такого сделал?
— Тый дал у меняй все стащить! А сам — сам смотрей порнай!
Мэй, хозяйка круглосуточного «мини-марта», была в черных джинсах и черной безрукавке. Вьетнамка не старше тридцати, круглое азиатское лицо, гладкая кожа и пухлые, красиво изогнутые губы. Такую соблазнительную внешность даже ругань не портила.
Ругательства и насмешки сыпались на тощего китайца лет двадцати пяти, одетого в футболку и штаны защитного цвета, такие же, как у Конрада, с чем-то вроде складного ножа в чехле и маленьким фонариком на поясе. Испуганный парень пытался жестами что-то объяснить Мэй и бормотал извинения. Кенни обернулся к Конраду и подмигнул.
Мэй продолжала распекать парня, и постепенно суть его проступка прояснилась. Китаец, которого звали Хун, должен был смотреть за магазином в отсутствие Мэй, когда она спала или работала у себя в кабинете. И вот хозяйка обнаружила, что, стоило ей отлучиться, как Хун отвинчивал петли замка в деревянном шкафчике с оборудованием для видеонаблюдения и уже не следил за покупателями, а смотрел порнографические кассеты. Во время землетрясения Мэй спала наверху, а сейчас спустилась и застала порнофильм на экранах противоворовской системы. Все кассеты из ассортимента мини-маркета предназначались натуралам, но Мэй была убеждена или делала вид, что убеждена: Хун — гей, и его интересуют только «парний с боль-шимий елдами».
— Тый идти домой и трахайсяй с пидорамий! — кричала она на несчастного китайца.
У другого конца прилавка, явно наслаждаясь таким зрелищем, стояли шестеро парней. Один — высокий китаец, одетый, как и Хун, в штаны защитного цвета. Двое других — сикхи в бледно-голубых чалмах, с расчесанными усами и бородами, оба крупные, мускулистые. Еще трое — очень темнокожие, стройные, с тонкими чертами лица.
Пока Мэй и Хун выясняли отношения, Кенни придвинулся к Конраду поближе и прошептал:
— Армия Мэй. Видишь китайца, Хуна? — Хун как раз заявлял, что с ориентацией у него все в порядке, хоть сейчас может доказать. — Вон еще его друг, — Кенни показал глазами на высокого китайца в компании у прилавка. — Оба из Чи Ком.
— Откуда-откуда?
— Из китайских коммунистов, боевиков. Родились в Камбодже, родной язык кхмерский, но подготовку проходили в Китае, воевали за Китай, а потом передумали и иммигрировали сюда как камбоджийцы. Видишь кастет у него на поясе? Самолетная сталь. Настоящее оружие, сечешь? Такой штукой можно убить. — Кенни явно восхищали орудия убийства и те, кто ими владеет. «Если б он только знал», — подумал Конрад. — А видишь того сикха, справа, высокого? Его зовут Торин, Торин Синг. Он был боевиком в Индии, сапером, он мне рассказывал — воевал против правительства. А вон тот, черный, слева, его зовут Ахилл. Командос из Эфиопии, прыгал с парашютом. А потом выяснилось, что его старик водил дружбу с Хайле Селассие, тамошним бывшим императором, и Ахилл ушел в подполье, ну и приехал сюда. Вон те двое — из Эритреи. Знаешь, где это?
Конрад помотал головой.
— На севере Эфиопии. Учились в колледже, примкнули к какому-то революционному движению — взрывали грузовики и прочую фигню, а потом приехали сюда. Работают по ночам в магазинах, как Хун, или в «Пайонир Чикен», как Торин. А то «бомбят» по городу, как Ахилл. В этом «Пайонир Чикен» просто так не продержишься, по ночам могут справиться только крутые парни, боевики там или кто. В тех кварталах еще хуже, чем здесь. Так что ребята вечно тусуются у Мэй. Это ее армия. Пока все спят, здесь настоящая армия! Саперы, разведчики, бывшие командос, подпольщики, террористы, камикадзе — все из Азии, Африки, бог знает откуда еще. Никому не известно, как они сюда попали, что здесь делают — может быть, только Мэй в курсе. Им достают фальшивые удостоверения личности, права, медицинские страховки, кредитки, виды на жительство, снабжают сотовыми, авиабилетами, находят работу — все что угодно. Правда, они ни хрена не зарабатывают в этих ночных. Сколько имеет пацан вроде Хуна? Долларов пять в час. И потом, это ж опасно. В таких местах работать по ночам — лучший способ самоубийства. Но все-таки работа как-никак, Мэй не даст пропасть. Это же ее армия.
Глаза у Кенни горели восторгом и завистью — романтика, ночной легион отважных воинов, готовых на смерть, приехавших неведомо откуда, сплоченных своей беспощадной войной — как наивно он, сделавший своим девизом все эти «Мозг сдох!», «Жри-сри!» и «Гони, не спи!», восхищался «суровым братством»! Конрада его пиетет только огорчал, горькая обманчивость таких идеалов была ему очевидна. У него эти молодые люди вызывали совершенно другие чувства. Волна острой жалости подступила к горлу, сдавила сердце. Конрад видел семерых бедолаг, оторванных от родины, от всего близкого, домашнего, теплого, потерявших корни, основу жизни, переброшенных через полмира в бетонные джунгли оклендских улиц. Семеро молодых людей, таких же пропащих, как и он сам.
Мэй сердито отвернулась от Хуна, покачивая головой. И увидела Кенни. Она тут же расплылась в улыбке — все очарование ее круглого азиатского лица вспыхнуло ему навстречу.
— Кен-ни! Я за тебяй волновалайсь!
— Привет, Мэй! Кончай быстрей с Хуном, давай сюда!
Все так же улыбаясь, Мэй вышла из-за прилавка. Они крепко обнялись. Очередь покупателей у кассы недовольно наблюдала за ними.
— Что тут случилайсь, Кен-ни? — Мэй заглянула ему в лицо. — Я за тебяй волновалайсь.
Не успел он ответить, как она обернулась к прилавку и сердито махнула рукой Хуну.
— Иди обратнай. Не видийшь? Покупателий ждут!
Хун мрачно поплелся к кассе.
— Так что случилайсь?
Кенни увел ее в заднюю комнату. Конрад стоял у стены — он ужасно устал, голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. А еще ему было страшно, ведь всем своим видом он выдавал себя. В три часа ночи посреди магазина стоял беглый заключенный, растрепанный, грязный, босиком, с распухшими, исцарапанными ногами. Остальные посетители «мини-марта», которых разбудило землетрясение, выглядели не намного лучше, но Конрада это не успокаивало.