То, что москвичи изъявили желание «изучить вопрос», в какой-то мере утешало. После заключительной встречи с директором «Контакта» настроение Турлава улучшилось. Похоже, и москвичи опасались сюрпризов. В их распоряжении имелась интересная информация относительно так называемой «неуправляемости иннервации». Разумеется, объяснять все это Майе он не собирался. Но, вспомнив утреннюю встречу, все же почувствовал необходимость улыбнуться.
— Как провели время?
— Спасибо. Вдоль и поперек исходила Москву.
— Быстро у вас получилось.
— Мне повезло. Набрела на чудный уголок.
— Таких уголков в Москве тысячи.
— Архитекторы могут напридумать что угодно, но душа города все равно что аист — не всякое гнездо облюбует.
— Я смотрю, у вас романтическое восприятие.
— Романтическое восприятие — это глянцевитые открытки с видами города. А знаете, что, на мой взгляд, для Москвы самое характерное? Дворы.
— Сейчас не лучшее время бродить по городу.
— Я и в кукольном театре побывала, у Образцова. Смотрела детский спектакль.
— И что, понравилось?
— Вам никогда не приходилось бывать на детском спектакле в кукольном театре?
— Как-то не довелось.
— В таком случае вы много потеряли.
— Мне никогда не нравились куклы.
— Мне тоже.
— Так что же вам там понравилось?
— Дети. Один малыш, сидевший рядом, все время поучал козленка: дурачок, что же ты делаешь, ты что, сказки не знаешь?
— Знать сказку, конечно, очень важно.
— Хотя, это редко помогает.
Посмеялись. Турлав пошел к лифту. Майя осталась в вестибюле. Может, стоило спросить, на каком этаже ее поселили. Записать на всякий случай номер телефона. Только зачем?
Войдя в номер, он снял пальто, переобулся, опустился в кресло. С девятого этажа открывалась панорама города с разбросанными в разных концах высотными зданиями, задымленным горизонтом.
Сквозь пласты темно-лиловых туч в одном месте пробился столб света. Жарко загорелись позолоченные купола. Через оконное стекло было слышно дыхание города, чем-то похожее на шум прибоя. А из коридора доносился томительно-однообразный гул пылесоса.
Турлав зажег все огни. Вошел в ванную, с удовольствием вымылся. С удовольствием побрился. Надел чистую сорочку. Снова сел в вертящееся кресло, посмотрел в окно. Включил и тут же снова выключил радио. Попробовал и телевизор. Тоже выключил. У него с собой были интересные журналы по электронике, но читать не хотелось.
Он надел ботинки, повязал галстук и по бесконечному коридору отправился в буфет. Ужинать как будто еще рано, в столовой «Контакта» он довольно плотно пообедал. Без особых на то причин миновал буфет на своем этаже, спустился в буфет ниже. Потом еще ниже. Закуски и блюда повсюду одинаковые, менялись только винные этикетки.
Он даже вздрогнул, когда в вестибюле, на том же месте, где и раньше, увидел Майю Суну. Сидела в кресле и теребила газету. Он не остановился, подошел к киоску. Майя его заметила, Турлав не глядя это почувствовал.
— Вы меня заинтриговали, — сказал он, останавливаясь перед ней на обратном пути.
— В самом деле?
— Я тоже решил купить вечернюю газету.
— Ах, вот вы о чем.
— Вы так усидчиво читаете.
— Я не читаю. Даю возможность отдохнуть ногам, заодно наблюдаю. В номере скучно сидеть.
— Столичные диковинки вас не прельщают?
— Еще как прельщают, просто не решусь, куда пойти. Хотелось бы в Большой театр, — может, у входа удастся купить лишний билет.
— Какая вы недогадливая. Здесь же есть своя театральная касса.
Вдвоем они дошли до театральной кассы в другом конце вестибюля.
— Сегодня «Борис Годунов», — сказал Турлав, посмотрев афишу. — Вас это устраивает?
— Да, — отозвалась Майя, — даже очень.
— Не найдется ли у вас билета в Большой на сегодня? — спросил Турлав у стриженной под мальчика кассирши, взиравшей на него строго и серьезно.
— На сегодня мы вообще не продаем билетов, — ответила та, — только на завтра. Но я могу позвонить. Если есть, на ваше имя в кассе театра оставят билет.
И тотчас принялась энергично накручивать диск аппарата (модель «Электрона» 58А) и допрашивать какую-то Минну Ильиничну.
— Да, — сказала она, прикрыв ладонью трубку, — билеты на «Бориса» есть. Берете?
Турлав взглянул на Майю:
— Ну, так как?
Она закивала.
— Да, — сказал Турлав.
— Сколько? — спросила кассирша.
— Один. — И для наглядности Турлав поднял указательный палец.
Майя внимательно изучала афишу.
— Нет, благодарю вас, — сказала она. — Я передумала. Не надо.
— Спасибо, — сказал Турлав кассирше. Ему стало не по себе, даже смешался немного. — Извините за беспокойство. Молодые дамы не всегда точно себе представляют, чего хотят.
Майя молчала. Он тоже молчал. Вдвоем дошли до кресла, в котором она сидела.
— Всего доброго, — сказал он. — Прошу извинить, но читать газету я пойду к себе в номер.
И пошел, высоко подняв голову. Тут в ресторане заиграла музыка. На какой-то момент ему показалось, что он задохнется от злости. Лишь потом сообразил — не злится он, а сожалеет о своем поступке. Хотя и не знал — почему.
Следующее утро ушло на знакомство с различными техническими новшествами «Контакта». В двенадцать началось совещание, которое длилось три с половиной часа. Перед отъездом ему все же удалось изловить директора и «зафиксировать положение».
До отлета оставалось два часа. Нужно было успеть расплатиться в гостинице, заехать в кондитерскую на улице Горького за миндальным печеньем и, самое главное, не опоздать на самолет. Московские расстояния немыслимо пожирали время. Он находился в жутком цейтноте.
Дежурная по этажу, принимая от Турлава ключи, озабоченно заглянула в ящик стола.
— Чуть не забыла. Вам письмо.
Он повертел в руках синий конверт и, хотя почерк показался незнакомым, тотчас сообразил, кто мог ему написать. На чистом листе было совсем немного слов. Надеюсь, не уедете, не позвонив, мой номер телефона (цифры).
Я опоздаю на самолет, у меня нет ни минуты, понимаешь ты, девчонка, подумал он. И все же попросил у дежурной разрешения позвонить.
Майя отозвалась сразу же, после первого звонка, будто сидела и ждала у аппарата.
— Это Турлав, — довольно прохладно и безо всяких вступлений начал он. — В чем дело?
— Вы внизу?
— Да, — отозвался он, несколько удивленный ее самоуверенным тоном.
— Пожалуйста, подождите в вестибюле.
Он не ответил. Потому что наспех ничего путного не сумел придумать. Отговариваться тем, что нет времени, было бы глупо.
— Я сейчас спущусь. Пожалуйста, подождите.
Вероятней всего, у нее опять изменились планы, теперь она захочет лететь в Ригу тем же рейсом, что и он.
Однако нет. Ничего похожего. Он это понял, едва она вышла из лифта. Без вещей, без пальто. В руках глинисто-красная гербера.
— Как бы то ни было, вы отправляетесь в дальний путь, — сказала она. — В таких случаях принято провожать человека.
Может, это месть за его вчерашнюю выходку? Но в ее словах как будто бы не скрывалось иронии.
— Спасибо. Мужчины с цветами имеют какой-то игривый вид.
— Думаете, в том виноваты цветы?
— Я говорю о внешности, а не о том, кто виноват.
— Цветок такой маленький. А вид у вас вполне солидный, так что преспокойно можете вдеть его в петлицу.
— Спасибо.
Чего еще она ждет. Я давно уже должен сидеть в такси. Надеюсь, она не предложит присесть перед дальней дорогой.
— С легким сердцем уезжаете?
— С более легким, чем приехал.
— Сделали все, что хотели?
— Даже больше, чем рассчитывал.
— Вы упрямы и строптивы. Это вам известно?
— Приходилось слышать.
— Вы жесткий и резкий. Иногда мне кажется, вас можно, как клин, заколачивать в камень.
— Приятно слышать.
— Эта все оттого, что у вас серо-голубые глаза. Мужчины с такими глазами бывают холодны, грубы и упрямы. Думают только о себе и своей работе. Счастливого пути!
Последние слова просыпала скороговоркой, будто с усилием, по временам делая звучные вдохи. На глаза вроде бы даже навернулись слезы. Чем дальше, тем страшнее!
— Это все, что я вам хотела сказать.
— Благодарю. В самом деле — отличные проводы.
— А теперь поторопитесь, не то опоздаете на самолет.
— До свидания.
— До свидания.
Он повернулся, зашагал к выходу.
— Вы забыли цветок.
Теперь было видно, как по щеке ее катилась слеза. Ну, чего она расхныкалась? Чего? Ей-богу, смешно. Сцена прощания из «Кармен».
Во всю длину вытянул руку, совсем как в забеге с эстафетой, взял глинисто-красную герберу.
Теперь в аэропорт. Скорей в аэропорт. А сам едва двигался. Он вовсе не двигался. Он был точно клин, загоняемый в камень. Скорей, скорей в аэропорт.
Это было года четыре назад, а то и пять (неужели столько!). Тимчикова из отдела кадров сказала ему: нам тут прислали девчушку (так и сказала — девчушку) с дипломом инженера вычислительной техники, не возьмете ли? Турлаву не хотелось брать, но Тимчикова до тех пор его увещала, пока он не уступил. Что ж, верно — штатное место не должно пустовать.
Еще одна фифочка, подумал Турлав, увидев ее впервые. Руки в маникюрчике, — значит, дома есть кому о ней заботиться. Разоделась, как на бал. (Непонятно, с чего он так решил, платье было простенькое, синее с белым воротничком, в таких не ходят на бал. Разве что на школьный. Она и в самом деле была похожа на школьницу, чистенькая, свеженькая, ну прямо отличница.)
Она была не хуже и не лучше остальных сотрудниц КБ. В меру настойчива, по-женски аккуратна. Незаменимой оказалась в общественной работе — что ни попросят, все сделает. Разумеется, к производству это не имело прямого отношения, но без таких людей ни в одном учреждении не обойтись. Майя писала объявления, рисовала плакаты, проводила подписку на газеты и журналы, рекрутировала народ в турпоездки, оповещала о репетициях хора, выступала по местному радиоузлу. Дело у нее спорилось, с людьми она ладила. И только с ерником Сашинем время от времени у нее возникали стычки, подобные той, что случилась с месяц назад, когда Сашинь во всеуслышание объявил Майе, что петь в хоре не может, потому как ему противопоказано стоять в непосредственной близости от дам. (По