— Все очень просто, — сказал я, когда аккуратно завернутая книга перекочевала в мой портфель, — сегодня у меня такой день.
— Ну, берегитесь! Кому везет в лотерее, тому не везет в любви.
Тяга к неизвестному, таинственному, неожиданному, непонятному, должно быть, рождается во мне в противовес известному, объяснимому, понятному. Возможности любого развития ограниченны. В том числе и возможности познания. Возможности систематизации. Возможности предвидения. Человек, поднимаясь на десятый этаж пешком, дольше сохраняет ощущение движения вверх. Лифт даже на трехсотый этаж поднимет за несколько минут. Потом — остановка. В пределах здания (в том числе и здания мыслительной системы) достигнут потолок. Истины суть истины лишь в существующих пределах знания (или незнания). Близкое таит в себе возможность стать далеким, а то, что под рукой, может отойти в бесконечность. Первые антибиотики вселяли надежду на то, что искоренение инфекционных заболеваний вопрос лишь нескольких лет. На деле массовое истребление бактерий нарушило равновесие в мире вирусов, и положение только осложнилось. Теории, предлагающие кардинальные решения, скорее отражают желания, чем возможности.
«Когда-то наша природа была не такой, как теперь, а совсем другой. Прежде всего, люди были трех полов, а не двух, как ныне, — мужского и женского, ибо существовал еще третий пол, который соединял в себе признаки этих обоих; сам он исчез, и от него сохранилось только имя, ставшее бранным, — андрогины, и из него видно, что они сочетали в себе вид и наименование обоих полов — мужского и женского. Кроме того, тело у всех было округлое, спина не отличалась от груди, рук было четыре, ног столько же, и у каждого на круглой шее два лица, совершенно одинаковых; голова же у двух этих лиц, глядевших в противоположные стороны, была общая, ушей имелось две пары, срамных частей две, а прочее можно представить себе по всему, что уже сказано. Передвигался такой человек либо прямо, во весь рост, — так же как мы теперь, но любой из двух сторон вперед, либо, если торопился, шел колесом, занося ноги вверх и перекатываясь на восьми конечностях, что позволяло ему быстро бежать вперед».
(Платон, из диалога «Пир», около 385 г. до н. э.)
Трафаретное мышление. Гражданская неэластичность. Прекраснодушие. Зацивилизованность. Отождествление желаемого с действительным. Подбеливание правды. Прозябание во времени. Оскудение добродетели. Надломленное мужество. Злоумие. Оскопление воли. Худосочие идей. Укрощение замыслов.
Черная фигура на белом фоне.
Фотонегатив перед печатью.
Глава восьмая
В начале зимней сессии мы с Зелмой условились поехать на каникулы к ее деду в окрестности горы Гайзинькалнс. Кататься на лыжах, прикармливать зверей, ходить загонщиками на охоту. Зелмин дед работал в колхозе, а бабушка, в прошлом сыроварщица, была уже на пенсии. Иногда Зелма угощала меня бесподобно вкусным тминным сыром и какими-то копчеными окаменелостями под названием «костяшки мертвецов». К поездке я начал готовиться загодя — отладил на лыжах крепления, накупил лыжной мази, пропитал ботинки парафином.
За несколько дней до каникул Зелма как бы между прочим обронила, что «жизнь вносит в планы небольшие коррективы». Словом, сельская идиллия отпадает, ей предстоит ехать в Таллинн?
— В Таллинн? Зачем в Таллинн?
— Грандиозное мероприятие. Всесоюзный семинар молодых композиторов. Сотни молодых музыкантов съедутся для обмена опытом и информацией. Если хочешь, поедем.
Сначала не понял, она-то какое отношение имеет к семинару композиторов. Но, зная, на каких оборотах живет Зелма, решил не выказывать своей несмышлености: право же, смешно напоминать Зелме о том, что она не композитор. Ограничился несколько удивленной интонацией.
— Ты получила приглашение?
— Нет. Но у меня будет командировка. От научного студенческого общества. Анкетирование участников, выявление проблем. Словом: музыкальная социология. Материала там на целую диссертацию. Ну что, едем?
Меня отнюдь не привлекал вариант музыкальных каникул. В последнее время на лекциях у меня перед глазами расстилался заснеженный простор. Совершенно определенно страдал от недостатка общения с природой. Хотелось на время отключиться от толчеи и спешки (которые мне в общем-то по душе), от коридоров, лестниц, часов, уличных перекрестков, троллейбусных остановок и железнодорожных перронов. Хотелось вместе с Зелмой затеряться в белом безмолвии, в заснеженных лесах. Таллинн на всем этом ставил крест. Но сказать «нет» означало совсем не видеть Зелму в каникулы. Этого хотелось еще меньше.
— Меня туда никто не посылает, — сказал я.
— Ерунда! — возразила Зелма, уничижительно взмахнув своей изящной ладошкой. — Поговори в комитете комсомола. Ты бы мог поехать по линии общественного сектора.
— Отпадает, — ответил я, все больше мрачнея.
— Тогда езжай без командировки. Подумаешь, важность!
— Где остановишься?
— Договорилась в Союзе композиторов. Наша делегация сравнительно невелика. Пришло бы мне в голову раньше…
— Билет уже есть?
— В понедельник утром вылетаем.
— Ясно. Я тоже вылетаю. На личном самолете. А директору гостиницы «Виру» скажу: видите ли, произошло недоразумение, контора Кука забыла известить вас о моем прибытии. Я племянник герцога Эдинбургского.
— Тоже отыскал проблему — до Таллинна добраться! А билетами на концерты я тебя обеспечу. Обратно поедем вместе.
— Хорошо. А ночевать я буду в Кадриорге на скамейке, прикрывшись газетой. Как в Гайд-парке. Надеюсь, в Таллинне можно купить «Daily Telegraph»?
— Успокойся, на скамейке спать тебе не придется. Пойдешь на турбазу…
— Где, конечно же, меня встретят с распростертыми объятьями. С почетным караулом и маленьким оркестром.
— С ума сойти — такая безынициативность! Из каждого пустяка делать проблему. Настоящий советский мужчина. Ну, попроси, чтобы мать позвонила. Солидный женский голос всегда производит впечатление.
— Яку Йоале?
— Я серьезно. Как-никак, звонок из редакции. Так что, едем?
Был момент, я подумал: сначала надо все же посоветоваться с матерью. Но потом устыдился. На каникулы прокатиться в Таллинн — что тут особенного? Как будто мать мне в чем-то отказывала. Детская привычка. И я согласился. Противиться Зелме я был бессилен.
С билетом повезло. Купил с рук у кассы. Мать собиралась прийти на вокзал проводить, но я не позволил. Большой, узнав о моем отъезде в Таллинн, сделался странным, дал мне по-эстонски лаконичный адрес и наказал проведать, сохранился ли в парадном такого-то дома витраж с раскрытой книгой, желтыми бабочками и словами: verba volant, scripta manent.[13] О том, что еду наудачу, не имея пристанища, разумеется, утаил. Врать не хотелось, и потому был краток: не беспокойтесь, все будет в порядке. Студенчество — клан международный, как и филателисты, нудисты, вегетарианцы.
Со мной в купе ехали молоденький ненец и его наставник, токарь из Мурманска, примерно моего возраста. Четвертый спутник был солидного вида дядя, грузин. Напились чаю за компанию. Потолковали о том о сем. Немного погодя расползлись по своим полкам. Уснул я мгновенно.
Проснулся с ощущением, будто лежу на крыше вагона. И будто у меня волосы к коже примерзли. Подтянул колени к подбородку, накрылся с головой. И на других полках попутчики беспокойно ворочались. Грузин дул в ладони, растирал себя пальцами. Наставник что-то бурчал под нос. Был третий час пополуночи.
— Да что они, решили к полкам нас приморозить! — из коридора донесся звонкий голос. — Я на похороны еду, у меня нет желания схватить воспаление легких и самому концы отдать.
Когда просыпаюсь ночью, сразу бегу по нужде. Спрыгнул вниз и, лязгая зубами, в темноте нащупал башмаки. В коридоре уже маячило несколько пассажиров. Туалет занят. Кинулся в другой конец вагона. И там дверь не поддалась.
— Почему так холодно? — спросил я проводницу, которая, держась за дверную ручку, покачивалась рядом.
— Об этом не у меня надо спрашивать! — сонно улыбнулась она. — Будет уголь, будет и тепло.
Подгоняемый нуждой, прошел в соседний вагон. Разительная перемена — как будто после Антарктиды я перенесся в субтропики.
— Вот видите. Тут совсем другое дело! — обладатель звонкого голоса уже переместился сюда. — Почему здесь уголь есть, а в соседнем вагоне нет?
— Не повезло вам. Когда Ванда запивает, за четвертинку не то что уголь, начальника поезда с потрохами готова продать.
Вернулся в купе, поверх одеяла набросил пальто. Пальто у меня было теплое, на овчине. Монгольского производства. Случайно матери попалось на глаза в сельской лавке где-то в окрестностях Лубаны. Я уж стал засыпать, когда солидный грузин включил свет.
— Так, — сказал он, покрякивая и покашливая, стараясь прочистить горло, — охрип, окончательно и бесповоротно! Вот досада! А мне завтра доклад на два часа читать!
Наставник заметил, что в таких случаях помочь может только грог, и признался, что у него в чемодане спирт. На что солидный грузин ответил, что он принципиальный противник алкоголя. Наставник возразил, что в данном случае прием спирта будет носить лечебный характер. Он встал, натянул штаны и отправился на розыски горячего чая.
Под утро удалось уснуть. К тому времени я уже знал, что в Таллинне смогу остановиться в общежитии профтехучилища.
И ненец оказался забавнейшим малым. Он все время зырил одним глазом на своего наставника, повторяя каждое его движение: подергивал галстук, приглаживал черные взъерошенные волосы, засовывал руки в карманы брюк. Это несколько напоминало театральную репетицию. Иной раз мне начинало казаться, что ненец вовсе и не ненец, а только актер, разучивающий роль. Рассуждал он так: ненцы ездят на оленях, русские ездят на машинах. Ненцы живут в тундре, русские живут в городах. Ненцы смотрят, как горит китовый жир, русские смотрят телевизор. В наше время быть ненцем…