млю.
Весь следующий день Оля, готовила ли она с девочками еду, помогала ли мальчишкам собирать хворост для костра, думала об одном: скорее бы настали ночь и те счастливые минуты, когда они остаются вдвоем.
И, едва дождавшись, она вновь заползала ему под мышку, чтобы свернуться калачиком и ласкать, осязать того, о ком мечтала целый день. Каждая близость с любимым как большой праздник, мысль о котором невозможно отогнать.
Однако чем ближе подходила к концу смена, вопрос, что же будет дальше, все больше мучил девушку.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Дальше праздник кончился. Наступили будни.
Они вернулись в Москву. Полное осознание того, что случившееся между ними очень серьезно, пришло к Оле только по возвращении домой. Она не могла себе представить, как с этим жить дальше.
Внимательно приглядываясь к внучке, догадываясь, что произошло и что творится у нее в душе, и желая поддержать, бабушка сказала:
— Ты очень повзрослела и стала еще красивее.
— Спасибо.
Это был их условный язык.
Вслух они могли обсуждать любые темы, однако говорили обо всем вообще, не касаясь личностей. У мамы темы взаимоотношений между мужчиной и женщиной, секса всегда вызывали раздражение.
Оля обижалась на маму, которая не пропускала случая, чтобы упрекнуть молодежь:
— Мы так не делали, я не позволяла никому прикоснуться к себе, у нас с папой было по-другому.
Ее категоричность вызывала укор в бабушкиных глазах. Оля видела, как она качала головой, недоумевая. Оправдывая дочь, она частенько объясняла внучке:
— Это рассуждения с позиции возраста.
— Ба, но неужели у мамы в молодости все было так гладко? Она не влюблялась ни в кого, и у нее не было романов?
— Во все времена люди наступали на грабли, повторяли и собственные ошибки, и ошибки близких. Но чем размереннее жизнь, тем быстрее об этом забывается, — уклончиво отвечала Татьяна.
Оле очень хотелось расспросить, как за мамой ухаживали молодые люди, встречалась ли она с кем, как познакомилась с папой и почему ей, Оле, досталось отчество деда, а не отца. Объяснение, что великий хирург Алексей Рогов очень этого желал, теперь уже взрослую девушку не устраивало.
Однако мама уходила от разговора, а дочери не хотелось вступать с ней в конфликт.
— Конечно, — размышляла в частых беседах с внучкой Татьяна, — сегодняшняя эпоха меняет и отношения, и людей.
— Близкие отношения и нравы, судя по литературе, всегда были одинаковыми, — вступала на защиту современности Оля.
— Что ты, детка! Ведь раньше не было выражений типа: «Они занимались сексом». Разве это занятие, разве это действо?
— А что это? — еще более рьяно защищалась Оля. — Как в твое время назывались близкие отношения между мужчиной и женщиной? — с жаром вопрошала она и сама же отвечала на вопрос: — Никак. Можно сказать, что названия этому не было!
— Нет, неправда, — возражала бабушка. — Говорили: они жили, сожительствовали, спали, в конце концов! — горячилась бабушка. — Чаще это подразумевало долгосрочные отношения, основанные на глубоких чувствах! Не прагматичное совокупление! А вообще-то обычно говорили: «Они любили друг друга!»
— Однако это не всегда соответствовало действительности. В ваше время тоже разбегались. Потому что ошибались, не любили… Может, скажешь, в твое время не изменяли женам или мужьям?
— Бывало!
— А если бывало, то как это называлось?
— Измена.
— Один другому говорил: «пойдем поизменяем» жене, мужу, другу? — злилась Оля. — Так, что ли?
— Нет.
— А-а, — продолжала нападать Оля, — признавались в любви: «Дорогая, я тебя люблю навек». А жена, муж — это так…
— Не ерничай.
— Вот видишь! Сейчас получается честнее: «Пойдем в постель, займемся сексом! Я тебя хочу!» В таких случаях люди не обманывают друг друга. Временные чувства — это же все равно чувства. Их не обсуждают. Они возникают как ответ на зов природы, сами по себе. Понимаешь, ба? Партнеры желают друг друга.
— Чего тут не понимать! — Бабушка качала головой, со значением посматривая на внучку. — Только ты даже не называешь их любовниками, как в наше время, хотя и это слово считалось постыдным, просто партнерами. Как игра, спорт, аэробика по-современному, — огорчалась она.
— Дело не в названии, ба. Название — это форма, как одежда. Ведь совершенно не важно, что в девятнадцатом веке юбки на кринолинах носили — не подъедешь, не подойдешь, — Оля, изображая барышню девятнадцатого века, расставив широко руки, смешно показала широкую юбку, — а сейчас мини, из-под которой все видно. — Задрав юбочку высоко-высоко, Оля обнажила стройные ножки. — Зато тогда грудь открывали, так что все вываливалось. Но и в те времена, и в наши женщины позволяли мужчинам заглядывать под юбки. Я не права?
— Однако все равно было желание соединиться надолго, поэтому такое важное в жизни каждого событие называли словом «любить». А сейчас и не предполагается задерживаться надолго. Позанимались сексом и разбежались. Так ведь?
— Ба, ну сейчас и жизнь очень стремительная, и секс, наверное, тоже.
— Что «тоже», детка? Стремительный? На одной ноге, как в стремя, — и галопировать дальше по жизни? А что же потом? Устраивает ли тебя лично такая жизнь?
Вроде бы общий разговор вылился в тему, волнующую их обеих. Ведь бабушка догадывалась обо всем, и глаза ее спрашивали Олю: что же дальше? Но влюбленная девушка сама не знала ответа. Они не говорили об этом с Кириллом. Теперь, когда кончилось лето, лицей как бы разъединял их, становился камнем преткновения. Разве могут близкие люди работать вместе? Наверное, могут. Если бы они встретились с Кириллом раньше, вместе бы создавали этот лицей, эту общность преподавателей и ребят. Сейчас совсем иначе. Ни учителя, ни ученики ей этого не простят. Она — та, которая собирается отнять у них кумира, жизнь которого окружена ореолом необычной таинственности, жизнь не такая, как у всех. Оля превращала его в обыкновенного, земного человека. А потому вряд ли могла рассчитывать на понимание.
— Кирюша, когда ты наконец женишься? — донимал его отец. — Хватит нам с тобой бобылями жить. — Чувствуя, что в жизни сына что-то происходит, он торопил события. — Кто она? Такая, как теперь все? В брючатах, с голым животом или достойная тебя женщина, готовая рожать мне внуков?
— Тебе понравится, — улыбался сын. — Только она и не то, и не другое. Она девушка особенная. На нее «бог фонариком посветил», — вспоминая слова Оли о харизме, успокаивал сын.
— Посветил?
— Да, а я заметил и выбрал ее.
— Надеюсь, надеюсь. Жаль, мама не дожила!
— Да.
Мать Кирилла Петровича, страдавшая тяжелым недугом, покинула этот мир давно.
— Так чего ты медлишь? Я же слышу, как ворочаешься по ночам.
— Думаю, как бы не причинить ей боль.
— Что-то я не понимаю, о чем ты?
— Не торопи события, пап.
— Если еще не время для женитьбы, хоть бы познакомил с ней.
— Хорошо, — коротко ответил сын.
Перед приходом Оли мужчины долго приводили в порядок свое холостяцкое жилище.
— Как у вас все блестит! — оценила их труд Оля.
— Для вас старались, мадемуазель. — Очарованный Олиной красотой, отец Кирилла сиял. В фартуке, с полотенцем в руках, он суетился на кухне. — И вправду «бог фонариком посветил», — шепнул он сыну.
— Давайте я вам помогу. — Оля вытащила из духовки жаркое.
— Я совсем домашней хозяйкой заделался, — пожаловался отец, — Кирюша все на работе да на работе. А я все жду и жду.
— Кого?
— Вас.
— Меня?
— Ну да.
— В каком смысле?
— В прямом, мадемуазель. Не дело, чтобы мужчина пек пироги.
— Да я тоже не умею. У меня бабушка дома печет.
— А мама?
— Мама, наверное, плохо. Потому что папа хорошо готовит. Он в Афгане воевал. Там научился.
— Мир перевернулся, — разохался отец Кирилла. — Чувствую, мне до конца жизни этим придется заниматься.
— Ты еще наших детей будешь нянчить. — Кирилл многообещающе посмотрел на Олю.
Она отвела взгляд.
Темы дальнейшей своей жизни они не обсуждали. В школе после начала учебного года все оставалось по-прежнему. Это тяготило Ольгу. Каждый раз, когда она натыкалась на Кирилла, сердце начинало ныть. По вечерам они тайно встречались, так, будто у Кирилла была другая семья. Лелька давала ей ключи от своей квартиры, которая находилась в двух шагах от школы. Бывший муж, покинув Лельку с двумя детьми, оставил ей небольшую квартирку. Вечерами, когда она уходила на рандеву, родители брали детей к себе. Так у Кирилла с Олей появилось пристанище.
Все бы продолжалось спокойно, если бы однажды в подъезде Лелькиного дома они не наткнулись на двух учениц из десятого класса, одна из которых была та самая Катя Земцова, которая призналась Оле в тайной любви к Кириллу.
Распив бутылку вина в небольшом ресторанчике за углом, влюбленные поднимались по лестнице. В руках Ольга тащила охапку роз. При встречах Кирилл всегда дарил ей цветы. Не дотерпев до квартиры, Кирилл обнял ее еще на лестнице. Зловещий голос ревнивицы привел Олю в чувства.
— Посмотрите на нашу девственницу, — услышали они за спиной. — Нам мозги полощет, а сама с директором трахается.
Букет выпал из рук Оли.
— Земцова, ты что себе позволяешь? — выкрикнула Оля.
— А вы что себе позволяете? Выпытываете, кто, кому и зачем. Это вас возбуждает? — Зеленые глаза Кати, словно у тигрицы, светились зловещим блеском. Еще минута — и она бросится на Олю.
На подоконнике, где сидели девушки, стояли пустые бутылки из-под пива и банка, из которой торчали окурки сигарет. Втянув голову в плечи, вторая девочка прятала глаза.
— Земцова, — бледнея, медленно произнес Заломов.
— Слушаю вас, Кирилл Петрович. — Изобразив реверанс, она вульгарно подняла юбку. — Что вы в ней нашли? Я вам…
Заломов не дал девчонке договорить — взяв крепко за руку, он потащил ученицу вниз по лестнице.
— Ольга Алексеевна, считайте, что я его у вас отбила, — пьяно орала девушка.