– Расслабься, Герб. Не будь параноиком. Мы хорошо выспимся и выедем завтра рано утром.
– Это невозможно. Абсолютно исключено. У меня профессиональный долг, и я не могу опорочить свое доброе имя.
– Тогда ты сам поведешь машину, Герб (ты сам на это напросился).
– Очень хорошо, – сказал его героический коллега. – Где ключи?
Хотя это его немного удивило, но Боб был готов расстаться с машиной, если это означало избавиться от Харрисона.
Боб полез в карман, достал ключи и вручил их.
– Мне неудобно покидать тебя в таком состоянии, – сказал Герберт, не выражая при этом своим видом ни малейшего раскаяния. – Как ты отсюда выберешься?
– Когда забастовка закончится, я вылечу из Парижа.
– Но как ты будешь общаться с Шилой? Телефонная связь, кажется, отсутствует. Даже с заграницей.
– Ну, может быть, ты будешь так добр позвонить ей из Австрии. Не упоминай мою голову. Просто скажи, что в Ай-Би-Эм меня попросили остаться на несколько дней, и я позвоню ей, как только заработает телефон.
– Я с удовольствием.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности. Ты возместишь мне расход, когда я увижу тебя в Кембридже.
Боб смотрел на этого противного человечка и думал, что охотно возместил бы ему пинком. Но вслух он не мог этого сказать, так как этот тип обещал позвонить Шиле.
– Спасибо, Герб. Только дай ей знать, что я в безопасности.
– Что же, увидимся на кампусе.
– Да, счастливого пути.
Когда Боб закрыл дверь, он внутренне закричал: «Надеюсь, что ты свалишься с обрыва, сукин сын!» – Затем повалился на постель и снова заснул.
Проснулся Боб под колокольный звон. Голова у него болела, и он решил, что должен все-таки обратиться в больницу.
Мужчина доехал на такси до бульвара Анри Катр и вышел как раз у приемного отделения. Там было полно народу. Боб назвал свою фамилию, и ему предложили сесть и подождать, что он и сделал на жесткой деревянной скамье. Минут через сорок Боб начал терять терпение. Может быть, ему обратиться к этой молодой докторше? Как ее фамилия – Геран?
– У нас есть доктор Геран, – сказала дежурная сестра. – Но она работает в отделении патологии. Monsieur лучше посидеть и подождать специалиста.
– Не могли бы вы сообщить ей на пейджер, что ее спрашивает профессор Беквит?
Медсестра неохотно повиновалась. Через несколько минут в приемной появилась Николь в белом халате. Ее темные волосы были завязаны в конский хвост.
– Идите за мной, – сказала она Бобу, быстро пошла по коридору и остановилась у двери с табличкой «Рентгеновский кабинет».
– Зайдите сюда, – сказала девушка.
Комната была полна рентгеновской аппаратуры. Сотрудник в белом халате явно собирался домой. Николь обратилась к нему:
– Поль, мне нужен рентген черепа – на предмет выявления возможной трещины.
– Прямо сейчас? Но, Николь, я как раз собрался идти обедать…
– Сейчас, Поль. Прошу тебя.
– Ладно, – вздохнул он. – Я не могу устоять перед твоей улыбкой.
Через пятнадцать минут она рассматривала содержимое его черепа.
– Мои мозги в целости? – пошутил Боб, чтобы скрыть свое беспокойство.
– Я не психиатр, – улыбнулась Николь. – Но я не вижу следов трещины. Быть может, у вас легкое сотрясение мозга, но по этим снимкам его невозможно определить. Скорее всего, я думаю, вас просто «тряхануло», как говорят у вас в Америке.
– И что мне делать? – спросил он.
– Пока сесть, и я перевяжу вам рану.
Пока она накладывала ему новую повязку, Боб завел учтивый разговор.
– Я думаю, вам нечасто приходится заниматься таким делом, раз вы – патолог.
– Патология занимает у меня только два дня в неделю. Все остальное время я – обычный врач: сломанные руки, корь, плачущие дети. В Сетэ, где я живу. Вы знаете Сетэ?
– Доктор, все, что я знаю, это лекции и официальные экскурсии. Знаете, римские развалины, акведук…
– Ужасно интересно, – сказала девушка саркастически. – И вы вернетесь к себе, так и не увидев прелестную рыбачью деревушку, где родился и умер поэт Валери. Я не могу этого допустить. Слушайте, я закончила на сегодня – позвольте мне отвезти вас туда прямо сейчас. Самое подходящее время.
– Боюсь, что я не могу, – сказал Боб.
– Заранее с кем-то сговорились?
– Ну, да, нечто вроде … (я не просто сговорен, я женат).
Ее темные глаза были устремлены на него.
– Будьте откровенны – будь я мужчиной средних лет, вы бы согласились, верно? – Николь говорила добродушно.
Боб смутился.
– Поехали, профессор, морской воздух будет вам полезен. Если хотите, по медицинским показаниям.
Боб не успел опомниться, как они уже ехали на юг в красной «Дофине». И девушка оказалась права. Свежий морской ветер прочистил ему голову и поднял настроение.
– Откуда у вас такой хороший английский, доктор?
– Николь, – поправила она его. – У нас сейчас в разгаре французская революция, так что мы перешли на обращение по имени. Я провела год в вашем городе.
– В Кембридже?
– Нет, в Бостоне. Я была там на стажировке. Это было замечательно.
– Почему вы там не остались?
– О, у меня было искушение. И глава моего отделения был готов помочь мне своими связями. Но, в конце концов, я решила, что самые лучшие медицинские факультеты не могли бы заменить мне то, что у меня есть в Сетэ.
– А что именно?
– Море. И особое чувство, что там я дома.
– Вы имеете в виду семью?
– Нет. У меня никого нет. Моя семья – это деревенские жители. И я там родилась, и там хочу умереть. К тому же им нужен молодой врач. Моя приемная находится прямо над самой лучшей кондитерской во Франции.
– А что у вас в Монпелье?
– Я работаю там, чтобы иметь возможность при случае помещать в городскую больницу жителей Сетэ.
– Вы, кажется, очень счастливы?
Девушка смотрела на него с улыбкой. Ее загорелое лицо светилось в лучах заходящего солнца.
– Некоторые думают, что я сумасшедшая. Я, на самом деле, отказалась от места в Париже. Но поскольку я руководствуюсь в жизни своими собственными представлениями, то могу сказать, что я – очень счастливая женщина. А вы счастливы, Боб?
– Да, – отвечал он и, воспользовавшись этой возможностью, прибавил: – Я очень счастливо женат.
Они летели по шоссе. Налево было Средиземное море..
29
Сетэ была похожа на маленькую Венецию. Кроме трех небольших мостов, старый порт был полностью окружен каналами.
В ресторане шли громкие разговоры на южном диалекте, раздавались хриплый смех и пение под аккомпанемент звенящих бокалов.
– Что они празднуют? – спросил Боб, когда они сели за столик на улице.
– Дневной улов, революцию или, может быть, просто жизнь, – отвечала девушка.
Николь заказала местную тушеную рыбу и белое вино. Бобу становилось все больше не по себе. Все это все больше походило на свидание. Может быть, ему все-таки следовало уехать с Харрисоном.
– Вы замужем? – спросил он.
– Нет, и никогда не выйду замуж.
– О, – сказал он.
Потянувшись через стол, она коснулась его руки.
– Но я не краду чужих мужей, Боб. Я – не Цирцея. У меня были связи с женатыми мужчинами, но только по взаимному согласию.
Ее прикосновение к руке почему-то не произвело успокаивающего воздействия, на которое оно было рассчитано.
– Николь! Salut, ma jolie professeur de médecine[12]! – голос, похожий на рычание медведя, возвестил о появлении краснолицего пожилого мужчины в расстегнутой рубашке.
– А, – шепнула Бобу Николь, – нас намерен почтить своим посещением сам господин мэр.
Мужчина обнял Николь, и они расцеловались в обе щеки. Затем мэр повернулся к Бобу:
– Salut. Je m’appelle Louis. Et toi[13]?
– Это Боб, – сказала Николь. – Профессор из Америки.
– Из Америки? – Приподнял брови Луи. – Ты за войну или против?
– Против, – сказал Боб.
– Отлично, – сказал мэр, усаживаясь без приглашения. – По этому поводу надо выпить. – Он сделал знак официанту принести его обычный мускат. Затем мужчина закурил и снова адресовался к гостю Николь:
– Итак, Бобби, что ты думаешь о нашей революции?
– На самом деле, все, что я видел, это дубинку полицейского.
– Они его ударили? – спросил Луи у Николь.
Девушка кивнула:
– Это было рано утром, и им нужно было разогреться.
– Свиньи, – пробормотал Луи. – Лучше бы они поискали мерзавцев, бросивших бомбу в Джи-Си-Ти.
– Это что такое? – спросил Боб у Николь. Он смутно припомнил, что Харрисон говорил о какой-то бомбе.
– Это наш крупный профсоюз, – отвечала девушка. – Несколько дней назад кто-то бросил туда коктейль Молотова.
– Свиньи, – ворчал Луи. – Но я скажу тебе, Бобби, на этот раз выиграют рабочие. Правительство их боится. Греннельское соглашение будет первым шагом в этом неизбежном процессе. Кстати, что ты думаешь о Помпиду?
– Я полагаю, у него есть все основания нервничать, – отвечал Боб.
Луи рассмеялся.
– Нервничать? Да у него не осталось сухой пары штанов. На этот раз рабочие заставили этих господ в Париже проснуться. Мы здесь не глухая рыбацкая деревушка. У нас кругом промышленные районы. В Фронтиньяне строят нефтеперегонные заводы. И мы производим engrais.
– Что такоe engrais? – спросил Боб у Николь.
– Удобрения, – отвечала она.
– Николь, – сказал Луи, – говорил я тебе, какой фантастический лозунг я придумал для производителей engrais? Послушай: «Не будет денег, не будет дерьма». Здорово? – Он самодовольно захохотал.
– Это – это оригинально, – откликнулся Боб.
– Послушай, – произнес Луи, резко меняя тему. – Мне нужно встретиться с моими товарищами. Приходите завтра на ланч с Марией-Терезой и со мной.
– Я… я возвращаюсь в Штаты, – сказал Боб.
– Разве только если у тебя отрастут крылья, – сказал мэр. – Пролетариат держит страну за яйца. И мы намерены заставить этих жирных котов в Париже попотеть как можно дольше. Так что видишь, больше ничего не остается делать, как пить и говорить о политике. Этим мы завтра и займемся. Чао, Бобби. Пока, крошка. – Он поцеловал Николь и отошел.