.
— Fachauds[36], — продолжал ворчать Луи. — Но будь уверен, Роберт, на этот раз рабочие победят. Они добьются того, что наше правительство наложит в штаны. Процесс неизбежен. Кстати, что ты думаешь о Помпиду?
— Я думаю, что у него есть все основания нервничать.
Луи весело расхохотался.
— Нервничать? У него уже нет ни одной пары сухих штанов. Рабочие наконец заставили этих парижских бюрократов проснуться. Знаешь, наш Сет — это не какой-то сонный рыбацкий поселок. У нас везде кругом фабрики и заводы. Во Фронтиньяне сейчас возводятся очистные сооружения. Кроме того, мы производим engrais.
— Что это такое? — спросил Роберт у Николь.
— Это синтетические удобрения, — сказала она.
— Слушайте, — заявил Луи, внезапно изменив тему.
— Мне пора на встречу с моими enrages[37]. А вы оба приходите завтра к нам с Мари-Терезой на обед.
— Я… Мне надо возвращаться в Штаты, — неуверенно возразил Роберт.
— На чем полетишь? У тебя что, крылья выросли? — воскликнул мэр. — На сей раз пролетариат ухватил правительство за яйца. И мы заставим этих толстопузых в Париже попотеть как можно дольше. Надеюсь, тебе ясно — кроме как пить и рассуждать о политике, тут больше делать нечего. И завтра за обедом мы этим займемся, Чао, Роберт! Пока, малышка! — он расцеловал Николь и был таков.
— Как вам нравится этот чудак? — спросила Николь.
— Можете себе представить, во что превратилась бы Франция, если бы Де Голля заменил он.
— Могу. В Италию, — улыбнулся Роберт.
— А вы, оказывается, остряк, — засмеялась Николь.
— Нет. Просто я, кажется, хватил лишнего. Не надо было столько пить.
— Ничего страшного. Вы находитесь под наблюдением врача.
Роберт выпил еще глоток муската и вопросительно глянул на Николь.
— Вы тогда начали объяснять, почему никогда не выйдете замуж.
Николь пожала плечами.
— Я просто в этом уверена, и все.
— Но почему?
— Может, я сумасшедшая, но, по-моему, брак не обязательно нужен всем. Я предпочитаю независимость. И она вовсе не синоним одиночества.
— Не сомневаюсь, — перебил ее Роберт, — что такая привлекательная женщина, как вы… — Он умолк, не желая показать, как сильно его поразила ее красота. Лучше вести отвлеченный разговор. — Разве вам никогда не хотелось иметь детей?
— Я об этом не думала. Наверно, захочется, если я встречу человека, который понравится мне настолько, чтобы родить от него.
— И вы будете сами его воспитывать?
— А почему нет?
— Гм… У вас… как бы сказать… несколько передовые взгляды.
— То есть, вы хотите сказать, антибуржуазные. Во всяком случае я считаю себя достаточно сильным человеком, чтобы быть единственным родителем своего ребенка. А уж Сет никак не назовешь буржуазным городом. Хотите еще выпить?
— Нет, спасибо. Я уже и так выпил более чем достаточно.
— Да бросьте. За рулем-то я.
Не то чтобы он опьянел. Но у него почему-то появилось смутное ощущение потери контроля над собой. Он изо всех сил старался поддерживать разговор в безобидных рамках абстрактных тем. Конгресс в Монпелье. Герберт Гаррисон. Книга, которую редактирует Шейла.
— Вы, наверно, ее очень любите, — заметила Николь.
— Благодаря ей я поверил в семейную жизнь.
— Я вам завидую, — к в ее голосе впервые прозвучала грусть.
Они выпили кофе. Вечерело. В ресторане стало тихо.
— Мне пора, — сказал Роберт.
— Да, — согласилась она и встала. — Вам становится явно не по себе. То ли от усталости, то ли от травмы, а может, от моего общества.
Наверно, надо возразить, подумал он. Но ее тройной диагноз был неопровержим.
— Поехали, — сказала она. — Через двадцать минут будете лежать в постели.
Шоссе освещалось только луной. Из Сета Николь поехала по приморскому шоссе, чтобы Роберт мог полюбоваться берегом моря.
— Завтра я покажу вам девственные и необыкновенные известняковые плато. Им, конечно, далеко до вашего Большого Каньона, но они сохранили первобытную красоту. Впрочем, вы и сами увидите.
Увижу ли? — подумал Роберт. Неужто мне еще раз предстоит подвергнуться искушению при свете белого дня? Он ничего не ответил, надеясь, что его молчание отобьет у нее охоту строить общие планы.
— Вам виден берег, вдоль которого мы едем? — спросила Николь.
— Да. Он красивый и белый.
— И пустынный. Вам не хочется в воду?
— Хочется, — вежливо отозвался он.
— В таком случае, почему бы нам не искупаться?
— Сейчас?
— А что тут такого? Просто окунемся и все, — с улыбкой обернулась к нему Николь.
Он не мог сказать: да. Он не хотел сказать: нет. Он просто не помешал ей свернуть на узкую проселочную дорогу над бесконечной спокойной бухтой.
Они оставили машину на дороге, молча подошли к самой кромке воды и остановились.
— Не бойтесь, — мягко сказала она наконец. — Вода теплая.
И без всякого стеснения разделась. Одежда невысокой горкой упала к ее ногам.
Роберт не мог отвести глаз от ее стройного силуэта, который смутно вырисовывался на фоне воды и песка.
— Ну, что же вы?
Его вдруг охватило странное чувство неловкости, что на нем слишком много надето.
Неподвижно стоя в лунном свете, она смотрела, как он снимает рубашку, башмаки, носки, брюки. Все подряд.
— Идем, — сказала она и направилась к морю. Роберт двинулся за ней навстречу ласковым волнам.
В воде, особенно в те минуты, когда она шаловливо окатывала его брызгами, он все время спрашивал себя, что будет дальше. Впрочем, он и так это знал. Теперь это было неизбежно. Он плавал в освещенном луной море за многие тысячи миль от всех своих устоев. Он прекрасно знал, что будет. И он этого хотел.
Выходя на берег, она взяла его за руку.
Они остановились. Море по-прежнему плескалось у их ног.
Николь подняла к нему лицо. Они поцеловались.
— Вернитесь со мной в Сет, — прошептала она. — Никаких обязательств. Просто в эту ночь мы хотим быть друг с другом.
И он ответил: — Да.
30
Роберт услышал шаги. Он поднял голову. Перед ним стоял доктор Шелтон, все еще в зеленом хирургическом костюме.
— Мистер Беквит…
— Да? — Роберт встал. Сердце у него бешено застучало.
— Кажется, мы успели вовремя, — сказал Шелтон. — Через двенадцать часов мы будем знать точно, но я настроен весьма оптимистически. Советую вам поехать домой и немножко отдохнуть.
— Можно на него посмотреть?
— Я не уверен, что он проснулся.
— Ничего. Я хочу убедиться, что он дышит.
— В таком случае ступайте. Только не волнуйтесь. Выглядит он пока неважно, но объективно его состояние вполне удовлетворительно.
Добежав до палаты, Роберт едва не задохнулся. Он открыл дверь. Мальчик лежал высоко на подушках. Из ноздри у него торчала трубка, и еще одна трубка закреплена на сгибе руки. Глаза были полузакрыты.
— Жан-Клод? — прошептал Роберт.
Мальчик повернул голову.
— Роберт, — хриплым голосом сказал он, — мне трудно разговаривать.
— Тогда говорить буду я, а ты только кивай. — Роберт медленно подошел к мальчику. — С тобой все будет в порядке. У тебя лопнул аппендикс. Пришлось сделать операцию, но все будет хорошо. Мне сам доктор сказал.
С минуту мальчик молча смотрел на него. Потом, превозмогая боль, заговорил:
— Простите, что я причинил вам столько хлопот.
— Ш-ш-ш, не болтай глупостей. — Роберт погладил ребенка по голове. — И вообще перестань разговаривать. Только кивай.
Жан-Клод кивнул.
— Отлично. А теперь спи. Я скоро опять к тебе приду.
Роберт пожал ему руку. Жан-Клод посмотрел на него, постарался улыбнуться и сказал:
— Не беспокойся. Я не боюсь больниц.
Он медленно ехал обратно, включив кондиционер на полную мощность, чтобы холодный воздух бил ему в лицо и не давал уснуть. Светало, и он чувствовал, что наступает жаркий влажный день.
Заслышав шум мотора, Шейла выбежала на веранду. Оба заговорили одновременно.
— Как он?
— Как девочки?
— Сначала расскажи ты, — попросила Шейла.
— Он выглядит неплохо.
— Слава богу. Мы все ужасно волновались.
Роберт посмотрел на жену. Он столько хотел ей сказать.
— Я люблю тебя, Шейла. Ты мне еще веришь?
— Да, — тихо ответила она. И обняла его за плечи.
Девочки в одних пижамах сидели на ступеньках.
— Как он? — выпалила Паула.
— С ним будет все хорошо, — сказал Роберт, устало опускаясь в кресло.
— Это все из-за меня, — сказала Джессика. — Когда вы уехали, я жутко перепугалась.
— Я тоже, — сказала Паула.
— Нет, девочки. Во всем виноват только я, — сказал Роберт, обнимая дочек и прижимая к себе. Он чувствовал их страх и смятение. — Мы все будем вместе. Всегда. Ничто нам не помешает.
Кто-то ласково прикоснулся к его затылку.
— Ты смертельно устал, — сказала Шейла. — Тебе надо поспать.
Да. Все его тело было налито свинцом. И он не чувствовал ничего, кроме тепла их любви.
— Иди ложись, папа. Мама права, — сказала Джессика.
Роберт кивнул, поцеловал обеих девочек и пошел наверх.
Шейла помогла ему раздеться и лечь в постель. С трудом натянув пижаму, он сказал «спасибо», залез под одеяло и закрыл глаза.
Шейла нагнулась и поцеловала его в щеку.
— Я без тебя соскучилась, — прошептала она, думая, что он уже спит. Но он услышал и, не открывая глаз, протянул ей руку. Шейла взяла ее, их пальцы переплетались. Роберт прижал ее руку к губам, погладил и подумал: пожалуйста, не отпускай меня, Шейла. Никогда никогда никогда.
Когда шесть часов спустя он проснулся, Шейла сидела на краю кровати с чашкой горячего кофе.
— Надо позвонить в больницу, — сказал он.
— Все в порядке, — тихонько отозвалась Шейла. — Доктор Шелтон позвонил сам и сказал, что все идет нормально. Пульс ровный, температура упала. — И добавила: — Он спрашивал про тебя.